Новый перевал. Глава 4: Новые знакомые
Ранее:
Новый перевал. Предисловие: Как всё это начиналось
Новый перевал. Глава 1: Дорога в тайгу
Новый перевал. Глава 2: Гвасюги
Новый перевал. Глава 3: Чьи это песни?
Через месяц у меня произошла неожиданная встреча с гвасюгинцами. Поздно вечером, возвратившись домой из редакции, я увидела в коридоре на вешалке цветастые женские платки, чью-то одежду.
— Гости к тебе явились, — сообщила мне сестра, кивнув на дверь в комнату,— давно уже ждут тебя.
Как только я вошла в самую большую нашу комнату, ко мне навстречу, сорвавшись со стульев, кинулись Аня н Лидия Масленникова.
— Вот, оказывается, кто здесь... Аня! Лида! Здравствуйте!
— Не ожидали, да?
— Ну, конечно. Холод-то какой, мороз. Как вы добрались, на чем ехали?
Они стали рассказывать, со смехом и ужимками, как шли по нартовому следу, потом ночевали в Ходах у лес. ного объездчика, оттуда — опять пешком и наконец с какой-то попутной машиной почти до самой Бичевой ехали в открытом кузове. По дороге еще газочурку заготавливали. Говорила больше Лида, щеки ее пылали румянцем, она вытирала их платочком, белые зубы блестели, когда она смеялась.
— Ой, ну как вы насмелились в такую дальнюю дорогу... — сказала моя сестра, удивленно качая головой.
Она с любопытством переводила взгляд с одной гостьи на другую, помня о том, что на вешалке в коридоре висит их одежда — легкое пальтецо Лиды и Анина коротенькая ватная тужурка.
— Это когда мы после Антуни ехали, ну, вот этот дядька-то, лесоруб, который в рваной шубе сидел, — за. говорила Аня, подбирая с трудом слова,— мне прямо смешно стало. У него там заплата, там дырка, прямо вся шуба дырявая. Женщины, которые с нами ехали, тоже его подковыривали все время, говорят: за тобой волки, что ли, догонялись...
— Всю дорогу прижимался к теплой трубе. Я думаю: что такое, паленой шерстью запахло, а это его полушубок горит... — Лидия звонко расхохоталась, но потом, спохватившись, кивнула на дверь в соседнюю комнату и прикрыла рот ладонью: — Ой, там кто-нибудь есть?
— Нет. — Я объяснила, что дома, кроме нас с сест-рой, никого нет, муж в командировке, а дети у мамы, в Суражевке.
— Мы тут вот интересуемся, — Лида остановилась перед фотографией, висевшей на стене, — ваш муж, да? Это он?
— Нет. Это Рахманинов. Был такой композитор. Музыку сочинял. Вот... — Я открыла крышку старенького пианино и провела по клавишам. — Это моя сестра играет. Вы уже познакомились с ней? Она преподавательница музыкальной школы.
— Ой, как интересно прямо, а я думаю, что такое... Аня осторожно стукнула пальцем по клавише, а за
ней и Лида, им было любопытно потрогать руками диковинный инструмент, который они впервые видели. Мы с сестрой переглянулись:
— Давайте будем чай пить...
За чаем Лида сказала, что завтра ей нужно найти Анатолия Яковлевича, повидаться с ним, она из-за этого и приехала; что касается Ани, то у нее поручение от старух: купить разноцветных ниток, иголки, разную мелочь. Хохоли просил карандаши для рисования. Еще — красной материи. Где ее возьмешь? А надо. Стекла тоже к лампам керосиновым.
— Дедушка Гольду табак просил... Пойду на базар, что ли...
Аня, девушка довольно-таки стройная, несколько раз подходила к большому зеркалу и разглядывала себя в полный рост, на ней была все та же красная кофточка, в какой я увидела ее в первый раз в Гвасюгах, и длинная юбка, из-под которой выглядывали синие шаровары, упрятанные в меховые чулки. Мягко ступая по комнате, она все улыбалась чему-то и опять слушала наш разговор, облокотившись на стол. Она действительно была похожа на индианку.
Перед тем как улечься спать, Лида подошла ко мне и. сказала:
— Болит сердце, прямо болит, и все. Не знаю, как мы завтра с Толей встретимся...
Утром мы все разбрелись, каждая по своим делам. Я показала гостьям, как мы открываем двери, на случай, если придут прежде нас. У меня в редакции, как всегда, было много дел, поэтому время летело незаметно, его не хватало обычно, зимой дни короткие, зато вечера длиннее, уходить из редакции в полночь стало уже привычкой, никто этому не удивлялся. Но в продолжение нескольких вечеров, пока у меня гостили Аня и Лида, я старалась прийти домой пораньше.
— Ой, как вы долго! — воскликнула Лида, выходя мне навстречу. По ее сияющим глазам и по тому, с каким возбуждением она заговорила, едва мы сели к столу, нетрудно было догадаться: Лида хочет поделиться своей радостью. Она сегодня виделась с мужем. Правда, очень недолго. Всего лишь несколько минут. Успели сказать кое-что. И все. Она потупила взгляд, помолчала и, с трудом подавляя слезы, проговорила:— Он завтра придет сюда. Вы ничего не имеете против? — И опять подняла голову.
— Нет, конечно. Пожалуйста... Только вот чем мы его будем угощать? Картошкой вареной?
Лидия встрепенулась:
— А юкола! У нас же юколы есть немного. И медвежий жир. Можно поджарить картошки.
— Лучше, наверное, сварить в этих... как это... шинелях, — посоветовала Аня с серьезным видом.
— В мундирах! — поправила ее Лида и засмеялась дробно, тоненьким смехом счастливой женщины.
Масленников пришел на другой день, когда уже стемнело и все были дома.
Пока он раздевался в коридоре, снимал шинель и шапку, Лида успела что-то сказать ему по-удэгейски, должно быть, спросила, почему он вчера не явился, как обещал. До этого она сидела над книжкой, сосредоточенная, и все прислушивалась к шагам на площадке нашего этажа, где в пролетах гулял ветер. Но едва раздался стук в дверь, она подхватилась раньше всех и пошла открывать. Из кухни на всю квартиру пахло варившейся юколой, так хорошо знакомой вошедшему. «Раньше не мог, нельзя было», — говорил Масленников, пристраивая шапку на вешалке. Он расправил на себе гимнастерку, складочки под ремнем, пригладил ладонями русые волосы и вслед за Лидией вошел в комнату.
— Вот, оказывается, сколько у вас гостей, — сказал он, здороваясь со мной за руку. — Не зря же вы побывали в Гвасюгах.
На фотографиях, которые мне показывала Лида, учитель был моложе и черты его лица казались крупнее. Оттого, наверное, он и представлялся мне другим.
— О вас там вспоминают...
Масленников держался уверенно. Роста он был ниже среднего, военная форма, уже ставшая привычной для него, подчеркивала внутреннюю собранность этого человека, бесспорно обладавшего твердой волей при всей доброте и мягкости характера, судя по рассказам. Он уже второй год находился в рядах Советской Армии, воинская служба его проходила на одном из заводов Хабаровска, где делали оружие для фронта.
— Надолго ты в город, Аня? — протягивая руку бывшей своей ученице, спросил Масленников. — По делу или так просто?
— Да, есть немножко дела кое-какие, — уклончиво отвечала девушка. — Послезавтра домой пойду.
— Сидор на охоте? Как там у Зины, еще никто не появился? Ты ведь у них' живешь?
— Ну, конечно. Ребенка ожидается, кто будет — как узнаем? Пока ничего неизвестно. — Аня выпорхнула из комнаты, а Масленников сел на предложенный ему стул.
— Дедушка Гольду просил тебе привет передать. Я его видела в сельсовете, — сказала Лидия, взглянув на мужа кротко и преданно. — Миронова мать — тоже. Ян, Хабала... Да многие, в общем.
Они заговорили о своих общих друзьях и знакомых, сидя у стола рядом.
Надо было готовить ужин, собирать на стол, и мы с сестрой удалились на кухню, не подозревая о том, что творилось в душе Лидии.
От ужина Л1асленников отказался, выпил стакан чаю и пошел курить в коридор, объяснив нам, что сыт, только что был в столовой и просит не обращать на него внимания. Потом он снова сидел с нами, беседа растеклась по разным направлениям. Говорили о войне, о том, что Советская Армия почти на всех фронтах ведет наступление и что, по всей видимости, до победы уже не так далеко. Потом Масленников сказал, что недавно получил письмо с фронта от Василия — сына Дзолодо и покачал головой — воюет. А давно ли Вася был школьником? В первый класс пошел со слезами, учиться не хотел. Боялся, что охотником уже не будет. Сидимбу— тот был посговорчивес. Оба теперь с оружием в руках защищают родину. Говорили о делах удэгейского колхоза, о школе, которой теперь заведует Андреев.
— Это хорошо, что Вадим Григорьевич там. Он опытный педагог и человек славный, знаю, я у него учился когда-то... -— сказал Масленников. От того, чем он жил еще недавно, Анатолий Яковлевич мысленно уже отстранялся, по-видимому, зная, что Гвасюги и все, что там было, станет для него прошлым...
«Он мог бы рассказать об удэгейцах больше, чем кто-нибудь другой, — думала я в то время, как Масленников уже поглядывал на часы. — Десять лет учитель прожил в Гвасюгах, он знает там всех поименно — старого и малого, именно ему, а не кому-то другому выпало на долю быть там, когда удэгейцы — этот маленький народ стал приобщаться к новой жизни. Как это все происходило? Вот бы послушать...»
— Вы к нам еще придете, конечно? Я хотела расспросить вас...
— Да. Но только не завтра, — помолчав, ответил он и, перехватывая беспокойный взгляд Лидии, объяснил ей, что завтра будет занят, а послезавтра придет.
Лидия вышла его проводить, ничем не выражая своего недовольства, хотя ей казалось, что муж мог бы немного побыть с ней; у порога она сказала ему, что старшая их дочка Лора все время рисует и рисует папу вот в этой его шипели и в шапке со звездой, каким он приходил последний раз в Гвасюги. На это Масленников улыбнулся и сказал, что часто видит ее во сне. И еще поинтересовался: привита ли оспа маленькой дочери?
Через несколько минут Лида вернулась уже одна и остаток вечера сидела задумчивая, молча перелистывала журнал, потом они с Аней заговорили тихо по-удэгейски...
Масленников приходил несколько раз. Обычно он появлялся вечером, как только у пего выпадало свободное время.
После того как Аня уехала домой, Лидия еще неделю жила у нас. В ту зиму до конца февраля стояли крепкие морозы с ветром, а Лидии нездоровилось, поэтому я уговорила ее подождать, пока хоть немного потеплеет, и она откладывала свой отъезд со дня на день.
Беседы с Масленниковым, его рассказ о Гвасюгах, о том, как он впервые приехал туда еще юношей, комсомольцем, и в глухих лесах разыскивал юрты кочевников, чтобы взять па учет детей школьного возраста и потом учить их грамоте, как после многих трудностей школа стала центром новой жизни удэгейцев и это год за годом проявлялось в быту и в сознании бывших кочевников, — беседы эти были увлекательными и продолжались не один вечер.
Иногда, задержавшись допоздна в редакции, я звонила домой, и если Анатолий Яковлевич был у нас, просила подождать. Возобновляя прерванный рассказ, Масленников спрашивал:
— Так на чем мы остановились вчера? Да, да... Я говорил о шамане. Как приехал Сагды-самани — это значит большой шаман — и как повел агитацию против русских учителей и вообще против школы. Мы тогда уже вдвоем с Георгием Кузьминым работали в Гвасюгах. Ну, так вот...
Голос у Масленникова был спокойный и ровный, говорил он тихо, без жестов, и, может быть, потому каждое слово его западало в душу. Я с интересом слушала его рассказ, теперь уже зная, где это происходило, в каких местах, и даже могла представить знакомые лица. Если бы мне удалось побывать там еще раз, думала я. Кто знает, может, когда-нибудь снова придется идти к удэгейцам? А что? Кончится война — и все будет проще. Быть может, мне удастся написать что-нибудь посерьезнее, чем газетный очерк на три колонки?
Из того, что рассказывал Масленников, многое было записано мною. К сожалению, беседы наши оборвались... Как-то раз, придя домой, я не застала Лиду. Она явилась поздно и была чем-то расстроена.
— Что с тобой?
— Миава уни (сердце болит)... — Она улыбнулась горестно и сразу как-то поникла.
Мы стояли с ней на кухне, кипятили чайник — электрическая плитка плохо грела, пришлось ждать, а в это время сестра играла «Ноябрь» из «Времен года» Чайковского, и, чтобы не мешать ей, я пригласила Лиду к себе в комнату.
— Ну, зачем так расстраиваешься? Не надо... — Я пыталась ее успокоить, но она плакала.
Наконец Лида смахнула слезу платочком.
— Я не хотела вам говорить... Но дело такое. Знаете, Толя встретил свою первую жену. Она здесь. Вот. И он у нее бывает...
— Как это? Разве он был женат до тебя?
— Он не был женатый, она совсем не жена ему, понимаете? Так получилось, когда еще молодой был, они гуляли, время проводили вместе, наверно, любовь была — не знаю. Потом, когда райком комсомола послал его в Гвасюги, она с ним не поехала. Она бросила его, вышла замуж за другого. Теперь мужа нет, опять Толю нашла. — Лида помолчала и сердитым голосом пояснила: — Конечно, с Толей теперь интересно ей, теперь он знаменитый, все его уважают, а почему раньше на него не обратила внимания? Прямо не знаю, что делать...
— Ну, встретились, поговорили. А почему ты так расстроилась?
— Он не хочет жить со мной. — И она опять заплакала и сквозь слезы объяснила, что Масленников сам сказал ей об этом. — У них есть дочка, но я не верю, не верю... Эта женщина плохая, она заманила Анатолия, встретила где-то на улице, что ли, и говорит: пойдем ко мне, увидишь, какая у тебя дочка выросла... Разве так можно делать? Может, и не его это дочка...
По правде говоря, все это было неожиданно, и я не находила слов, чтобы утешить Лиду. Сколько семейных драм породила война! Быть может, ничего бы такого не случилось, если бы Анатолий Масленников оставался в Гвасюгах и работал там по-прежнему. Впрочем, как знать? Сложная эта область — человеческие чувства, люди сходятся и расходятся, без любви не может быть настоящей, хорошей семьи. Как будто элементарная это истина. И все-таки, размышляя над тем, что произошло с моими новыми друзьями, я жалела Лидию... А перед глазами у меня стояло грустное лицо Масленникова. Кто-то из двоих всегда виноват сильнее. Но тут был особый случай.
На другой день Лида засобиралась домой — завтра она уедет, а сегодня ей нужно во что бы то ни стало встретиться с мужем еще раз, чтобы окончательно убедиться, так ли все на самом деле, как он говорил, — она не могла примириться с мыслью о разрыве. Ей казалось, что той, другой женщины, которая встала между ними, нет, не существует, просто Анатолий Яковлевич решил расстаться с Лидой, бросить Гвасюги — так ему будет лучше.
— Я хочу видеть эту женщину, — сказала ему Лидия.
Не знаю, как это получилось, что предшествовало их встрече и почему Масленников пошел на это, — но только явился он не один. Какая сила толкнула его на этот шаг: желание ли исполнить просьбу Лидии, или невозможность поступить иначе, а может, просто ему хотелось разрубить узел сразу, — но только явился он не один.
Это было нелегкое испытание для Лиды. И не только для нее. Вошла женщина, пропустив впереди себя девочку лет девяти, за ними — Масленников. Женщина была чуть выше среднего роста, в синем пальто с пушистым воротником и в теплом платке, из-под которого спадали на лоб светлые пряди волнистых волос. Никого не замечая, кроме Лидии, стоявшей у раскрытой в комнату двери, она победоносным взглядом охватила ее с головы до ног, как бы спрашивая: вот это и есть моя соперница? — и остановилась перед ней.
— Ну, здравствуй! Кажется, ты хотела видеть меня?
Лидия промолчала, только смуглое и без того румяное лицо ее залилось краской смущения, гнева и обиды — все сразу поднялось в ее душе. Она через коридор прошла в мою комнату, а вслед за ней и они оба — Масленников и та женщина с девочкой. Им надо было объясниться.
Много раз потом мы с сестрой вспоминали этот неожиданный визит и состязание неравных сил, неравных душ, в котором победила Лидия, хотя и пришлось ей остаться одной.
Пока они разговаривали втроем, девочка сидела с нами в другой комнате, перелистывала книгу с картинками. За плотно прикрытой дверью не было слышно, о чем говорили взрослые. Лишь по временам оттуда глухо доносились голоса — то мужской, сдержанный, то женские на высоких нотах, и даже — смех...
Жаль было Лидию...
Внезапно она распахнула дверь и позвала меня:
— Идите сюда. Я хочу, чтобы вы знали... — Вид у нее был растерянный. — Вот, посмотрите, — сказала она, как только я вошла в комнату, — что они предлагают... Но я не дура. Какая мать может отдать своего ребенка чужой женщине? Разве я могу так сделать? Нет! И Лора, и Люда со мной останутся...
— Ну, это дело твое, — сказала женщина, поправляя сбившуюся на затылок шаль. Она так и сидела в пальто, не раздеваясь.
Мне было неловко вмешиваться в их напряженный разговор, о чем-то спрашивать или советовать что-то, и без того уже ясно стало, что произошло, но Лидия вкратце все повторила.
— ...Да еще обещает какие-то платьишки для моих детей, — продолжала она запальчиво. — Я нищая, что ли? У моих детей есть отец! Сам должен заботиться...— Она вызывающе взглянула на Масленникова. Тот спокойно встретил ее требовательный взгляд и поднялся со стула.
— Ну, хватит, довольно, — тихо сказал он. — Лида! Мы ведь с тобой договорились?
— Да, — ответила она ,не сразу и, потупилась. Они ушли, а Лидия, как только за ними закрылась
дверь и в коридоре смолкли шаги, разразилась бурными слезами.
Наутро она стала собираться в дорогу. За ночь нападало много снегу, и теперь мела метель, из окон через улицу было видно, как в парке ветер раскачивает деревья. Перед уходом на работу я попросила Лидию обязательно сообщить мне, как она доберется до Гвасюгов.
— Конечно, письмо вам напишу... — Уже одетая, она присела на стул у двери. — Голова болит. Ночью совсем плохо спала, все думала и думала... Я тоже виновата перед ним. Я первая виновата... — Она помолчала, собираясь с мыслями, опустила низко голову и не сразу выпрямилась:— Скажите, вот если, допустим, я подам на Анатолия в суд, у него не отнимут орден Ленина? Нельзя, чтобы отобрали. Он много хорошего сделал для наших людей, очень даже много...
«Так вот о чем она думала. После всего пережитого за эти дни...»
Не скоро пришло от нее письмо, по все-таки пришло. На тетрадном листке Лидия писала, что дома дела у нее в порядке, дети здоровы, сама она работает в школе-интернате, и вообще все было бы хорошо, если бы не болела душа... Лора часто спрашивает: где наш папа, когда он приедет домой? А папа прислал деньги и короткое письмо. На конверте — совсем другой номер полевой почты. Оказывается, Масленников уехал из Хабаровска, его перевели в город Свободный. Просит летом привезти к нему Лору...
Много было в те годы от Лидии и писем, и торопливых записок с попутчиками. Возила она и Лору к отцу погостить, потом снова ездила за ней, останавливалась у моей матери в Суражевке и почти всякий раз заезжала ко мне. Перед концом войны Лида вообще решила жить в Хабаровске, устроилась на работу в военный госпиталь и часто приходила к нам вечерами. Иногда оставалась ночевать, ей было скучно без нас, как она говорила. Лидия умела шить на машинке. Сидит, бывало, перешивает пальтишки своим дочерям и поет грустные протяжные песни. Спросишь ее:
— Ты о чем поешь, Лида?
— А так просто, вспоминаю...
Смахнет слезинки, набегающие на ресницы, и улыбнется. Или, бывало, начнет рассказывать, как весело было в Гвасюгах перед войной, какие интересные игры затевала молодежь во время спортивных праздников. Старики тоже устраивали борьбу на палках, плавали в оморочках — кто кого перегонит.
— Один раз Чауна, вы же знаете его, он уже старый, тоже сел в оморочку, хотел обогнать Цамбули, старался изо всех сил, но ничего не вышло, так он оморочку стал ругать всякими словами. Стоит и плюется, а мы хохочем. Сябзэнка? (Интересно?) Си баптэ?.. (Ты поняла?..)
— Инка, инка... (Да, да...)
Лидия засмеялась и сказала, что когда произносишь звук «н», то не надо плотно прижимать язык к нёбу, и вообще правильно говорить «инкэ»... Она была первой моей учительницей, но уроки наши вскоре прекратились. Тоска по детям не давала ей покоя, и через некоторое время Лидия ушла в Гвасюги...
Как-то раз, встретившись с Джанси Кимонко, мы заговорили о Масленникове.
— Я в курсе дела, — сказал он. — Мне Анатолий Яковлевич объяснил, как получилось. — Он не стал распространяться на эту тему. — Дети вырастут. Ничего! Поможем Лиде.
Ни одного слова осуждения. Другие удэгейцы тоже избегали говорить об этом, хотя имя русского учителя всегда было у них на устах, но с именем этим связывались только добрые дела, о нем помнили старики и старухи, бывшие его ученики. Во многих избах можно было увидеть фотографии учителя. Его ждали там, и не сразу стало ясно, что приезд Масленникова в Гвасюги не повторится... Время уходит все дальше и дальше, его не остановишь, как невозможно остановить, задержать зимние тропы на реке, охваченной ледоходом...
Далее:
Новый перевал. Глава 5: Сборы в экспедицию
Новый перевал. Глава 6: В путь-дорогу
Новый перевал. Глава 7: Хор - река быстрая
Новый перевал. Глава 8: Русский учитель
Новый перевал. Глава 9: Жители Хорской долины
Произведение публиковалось в:
«Огни далёких костров». Повести и рассказы. - Хабаровск. Хабаровского книжное издательство, 1984. Байкало-Амурская библиотека "Мужество".