Золотая пыль. 35 - «Вор в законе»
Ранее:
30 - Эллипс
31 - Дорогой грамм
32 - Одеколон «Наташа»
33 - Письмо жене
34 - Нашествие тварей
— …Блатной ночью на аборт уехал на базу, что ли? — нервно чешется Степа. — А вроде золотье даем исправно, гнобить начальника узурпаторам с базы не за что, — также нервно пятипальпами с ногтями напрочь изъеденными грибком скребет пузо под грязной рубахой Рубероид. Беда на участке: начальник уехал и ничего не сказал — куда, на сколько.
— Эта Берия, может, и не уехала вовсе, а спряталася в лесочке и, глядя на полигон, заполняет ведомость. Кому слупить пять трудаков, кому десять, а кого вообще зарыть в эфеля, — вполне здраво рассудив, предположил Максимыч.
Начальник вернулся через пять дней на вездеходе. Он привез почту и какого-то согбенного, однако отчаянно приблатненного мужичка. «Пахан, вор в законе, вместе с Блатным зону топтал, спина к спине за общак стояли», — высказал кто-то соображение. Вроде и похоже, однако же и не очень. Вечером приезжий поддал и немного покуражился в столовой, приставая к Надюшке.
— Hадьк, а Hадьк, — донимает «вор в законе» повариху, — хошь, я тя в Хабаровск увезу? Бабка у меня тапки отбросила, гадость такая. А ты, вижу, готовишь путем. Беру, в общем. Соглашайся. Я скоро ласты заверну, а ты, Надюшка, владей всем добром. Тебе, может, всего пару раз со мной и придется-то...
— Соглашайся, Надежда, Семеныч за базар отвечает, сказал — осчастливит, значит, осчастливит. А ну его, это гребаное старание. Тут никогда богатой не станешь. — Блатной этим вечером не похож на себя, шутит незлобно и еще никого не ужег.
Признаюсь, мне всё хотелось поговорить с Надеждой так, чтобы не было поганых свидетелей вроде Беркова. Поговорить, прислушаться к темборку ее голоса, получше рассмотреть. Когда глядишь на нее, орудующую в амбразуре с черпаком, — впечатляет. Нет равнодушных зрителей шоу, когда она, наклонившись, подает очередному глубокую чашку с кашей и все ее нешуточное богатство ломится из декольте. В эти миги не до еды, в моем сознании доминирует другое. Нет, просто пообщаться, поговорить бы. И вот сидим в столовой. Почти никого. Только бульдозерист Горемыка, тот, который ходит в смену с младшим Лыковым на проклятом громовержце Драконе, Надя и я. Они разговаривают с Горемыкой, я заинтересованно слушаю. Бульдозерист задал тему про женские мучения, что лучше бы бабам и не рожать, не портить красоту, да державе людей надо. Надя малым ножом чистит картоху и рассуждает:
— …Что им, нерожавшим. Живи и радуйся хоть с тем, хоть с этим. А мы?! —оторвалась Надя от картофелины и бросила исполненный тревоги взгляд на Горемыку. —Родила одного — минус один зуб во рту, родила второго — минусуй еще зуб. А роди еще пару, глядишь, организм посыпался — желудок больной, двенадцатиперстная ноет, поджелудочная поскуливает. Зубов-то нет…
— …Это как в бульдозере, — подхватил Надину мысль Горемыка. — Вал неправильно приварили, и вот теперь зубья на малышках и двойняшках выпадают, а следом и наши человечьи зубы посыпались. Блатной… — жестикулирует своими черными и потрескавшимися от работы руками бульдозерист, не отрывая глаз от декольте вечерней собеседницы.
Словом, интересно рассуждает жена Чугунка. Интересно и необычно. Как сказал бы охальник Берков, «мышь в п… в гнезде — оригинально». Как хочешь, так и понимай.
Утром перестановка прибора. Командует генерал Захарчук. А мне начальник приказал взять теодолит, геодезическую рейку и следовать за ним. Разумеется, я не против. Надоели мне жлыга да вечные придирки хохла: мухи у него, видите ли, не сплять.
Семеныч только с виду мужичок субтильный, помятый да шибко потертый, а так он оказался скор на ногу, в нем словно бы звенит не новая, однако туго натянутая струна. Посему, согласись Надька подождать добро при этом живчике, еще неизвестно, кто кого переможет. Башка у Семеныча голая, как коленка, у таких плюгавых, понятно, тестостерон в избытке. Так что последняя дурь не оставит до девяноста, а предпоследняя может изрядно задержаться.
...Они идут быстро, мы с Ди едва поспеваем.
— Ты приспособь рейку собаке — и, считай, налегке пойдешь, — советует дедок.
— Ей нельзя тяжелое, она беременная, — открываю карты. Однако, вконец вымотавшись, начинаю подумывать, не навьючить ли мне беременную...
Отшагали от поселка верст с пяток и остановились у слива двух небольших речек — Ольги и Магдагачи. Впрочем, по тому, как высоко на деревьях остались метки от наводнений, можно понять, сколь сумасшедшими бывают эти речки после дождей или во время активного таяния ледников.
— Ну что, Димка, — обращается к собаке дед, — найдем мы тут золотье или ничо не вспомнит старый пентюх?
— Не дамочка, не выпрашивай комплимент, Семеныч, — стыдит Блатной. — Ты вон Надьку чуть было не уломал при живом-то да молодом муже, а тут вспомнить — всего-то на пять минут работы. Как увидишь знакомые отработки, тут и откупорим...
— Вроде здесь, — обойдя ближние террасы и пройдя берегом у слива рек, указал дед. — Нет, надо бы еще глянуть.
— Смотри, Семеныч, смотри! Здесь-то как раз и вряд ли. Смотри, где прижим реки. Может, с той стороны? Пойдем поглядим, — мобилизует деда Блатной. — Тут место приметное, при твоем-то опыте да ошибиться! Hе верю.
— Вот если бы Димка поймала мне хоть косача, да хоть рябчика, внучке показать, то я бы без базара подарил тебе пятьдесят килограммов, — капризничает дед, понимая значение своей миссии.
— Ты найди, Семеныч, а я уж обеспечу тебе глухаря, — тотчас беру на себя смелость обещать.
Очевидно, начальник остался доволен моим жестом.
— Здесь! — засветился дед счастьем, — здесь нарядчик наш, Колодников Сенька, мне зуб выбил, падла! Щас поищу, где-то я его под дубком в тряпочке оставил. Все хотел, помнится, этой падлюке два за мой один вынуть. Да сдох он раньше. Тиф. А я, значит, вот так по тайге прямиком, — рубанул старик рукой воздух. — Кто нас после тифа считал? А потом новых завезли. Вот тута, по руслу, брать надо, — довольный собой, проговорил дед. — Мы здесь якорь взять никак не могли — вода давила до невозможности. У вас вон клыкастые «Камацы», в скале новое направление речке набьете, и туда ее. А русло все ваше. Мы тут терраску пощупали — на куб песков до пяти граммов было. Ниже — еще больше, но самасшедший дренаж. Даже к свахе не ходи! Выше должен быть штрек в террасе — наша выработка. Это тебе как орентир.
— Ориентир, говоришь? — стал прикидывать на местности Блатной.
— Якорь мы, понятно, почитай весь выбрали. Но все равно около грамма на куб песков осталось, — рубанул воздух ладонью старатель. — А как ты гонишь объемы, так два килограмма за сутки возьмешь. Жирное золото. Здесь до самого слива можно брать. Откупоривай! Откупоривай, говорю! И неча сомневацца. Семеныч на этой россыпухе зубья оставил, а ты сумлеваисся! — Дед на эмоциональном подъеме поностальгировал и даже позволил себе чуточку поскоморошествовать.
Старатели присели на камнях старой выработки и налили по стаканчику. Дедок не первый час мается, терпение оставляет, то и дело поглядывает на сумку начальника, как бы говоря: чего, Борисыч, медлишь, дело решили! Однако Блатной мастер держать паузу. До поры, пока не увидел, что Семеныч перестал быть геологом. По тому, как энергично дед выхватил бутылку у Борисыча, понимаю, что, захоти Блатной вернуть ее, может и руки лишиться. Мне старый геолог не налил, жаден до водки. В компании с бутылкой хлебной иных друзей не признает. Дед тотчас потребовал еще, и Блатной на этот раз уступил. Старого развезло, а мне пришлось тащить его до поселка на себе. Отдохнул, называется!
Наутро, наведя порядок в личных вещах и не найдя там змей, наскоро похлебал Надькиного супчика и собрался идти на полигон менять Захарчука. Однако окликнул начальник.
— Куда! А глухарей старому кто будет ловить?
— А золотье мыть?
— Это есть кому. Чтоб к вечеру был дедовой внучке гостинец!
Чего угодно мог я ожидать от начальника, но только не этого. Думалось, выпнет перестарка тем же вездеходом и тотчас забудет, что и был такой. Тем паче, показалось мне, Блатной отнюдь не остался доволен результатами визита гостя из Хабаровска. «Не убедил». Использовать человека и тотчас забыть — метода Блатного. Ах, совсем забыл. Ведь у него же все по понятиям. О-очень прагматичный человек. Из этих: если «объект» перестал быть полезен — в расход его, в отвал, как тщательно всполосканные золотоносные пески. Глядя на терриконы отмытого, обычно забывают, что этакая гора в минувшем году принесла десяткам людей хоть относительное, а и благополучие. А нынче она психологически напрягает: чтобы добраться до нового золотоносного блока, прошлогодние отработки надо убрать. Возможно, Борисыч не больно-то и доверяет пьяным россказням старого. Как, наверно, всякий из нас мало доверяет слову человека, регулярно и помногу пьющего. Однако тут, видать, собственное представление Блатного о том, как надо брать дедовскую выработку, неким причудливым образом наложилось на полученную обрывочную скупую информацию Семеныча и... И сложилось!
Глухаря мы с Ди подстрелили, отойдя от поселка едва ли больше полутора километров. Тут же можно было снять и копалуху, однако мамку не тронули. Пожалели деток, попискивающих, неумело прячущихся, бестолково суетящихся тут же, в кедровом стланике. Возможно, со времени, когда здесь копытил Семеныч, только сейчас в ельниках впервые появились люди большой группой. Охотники — фактор сезонный. Посему живность непуганая. Вон каменушка, небольшая промысловая птица вроде косача, но меньше, сидит на нижней ветке листвянки и на нас с собакой ноль внимания фунт презрения. Можно палкой сшибить. Нельзя. Диана смотрит на птицу так и эдак, меняет угол зрения, как истинная умница, и не хочет меня понять, отчего не беру столь легкую добычу.
Спеленав крупную птицу, подвесил ее на дерево и сориентировался. Запомнив место, где оставил глухаря, отправился дальше вниз по течению реки. Ди волнуется, обнаруживая свежие следы копытных: места-то вон какие крупнокопытные, сосняки завалены гранулами, оставленными изюбрями. Но есть и косульи метки. Рябчиков не стреляем, будто не желая потревожить таежную тишину. Повсеместно, особенно ближе к реке, следы старых старательских выработок. Деды потрудились на славу. Мне подумалось: дед мог бы в любом месте ткнуть пальцем, и Блатной съест это. А впрочем, не так он прост. Я хочу надеяться на это.
Ди отлучилась, и я услышал ее лай. Это явно неподалеку. Умная дама загнала косуленка. Ему месяц от роду. На ножках держится неуверенно, трясется от страха, забавно вякает. Затаился и держался до последнего, пока Диана, читающая по следам, не ткнулась в него носом. Убежать не может, всякий раз Ди подставляет телку бок. Малой бьется о него и вновь забавно вякает. Мамки может рядом и не быть. Обычное дело: кормящие мамаши стараются не выказывать место, где находятся дети. А те в свою очередь, затаившись, вот так лежат до последнего, не шевелясь. Однако трудно провести многоопытного волка, медведя, рысь или... Ди. Я сколько-то подумал, решая, брать или не брать ребенка. Решение принял опять-таки в пользу природы. Почему не стреляю? А потому что я один на один с природой. Не считая Дианы, которую саму будто ввинтили в природу. Я лишь одолжил ее, ненадолго, пока жива. И верну. Это душевное созерцание в дикой природе только и возможно, пока рядом нет другого человека или группы людей, пока не сдвинуты стаканы и не пошел треп о былых охотных подвигах, о победах над женщинами и шальных жизненных удачах. Все это провоцирует безудержную удаль молодецкую, перетекающую в хищнический настрой, как у волка. Только вооружен человек лучше.
— …Это лишнее, — заключил начальник, когда рассказал про несостоявшееся пленение копытного. — Хватит глухаря.
Далее:
36 - «Террорист»
37 - Грибная болезнь
38 - Совдепия
39 - «Золотая лихорадка»
40 - «Минус пять трудаков»
1999–2000, 2013–2015 гг.
Произведение публиковалось в:
"Сам себе волк". Роман в трёх частях. - Благовещенск, 2017 г.