Золотая пыль. 32 - Одеколон «Наташа»
Ранее:
27 - Диана
28 - Кирпичный завод
29 - «Драматург»
30 - Эллипс
31 - Дорогой грамм
...Мы с Захарчуком устанавливаем промывочный прибор. Впрочем, устанавливает Сергей. Я у него на побегушках. Шестерю помаленьку.
— Ото, шоб у следущий раз так оно и було, — махнув рукой в сторону установленного «гидроэлеватора», завещает мне Сергей.
— Ясный хрен! — с оптимизмом глядя в будущее, соглашаюсь с хохлом.
Hа все про все два часа. И вот уже я слышу Серегин горн: «Залывай!» И заливаю. Сто шестьдесят ведер в один насос и чуть меньше во второй. Hа это уходит еще сколько-то времени. «ЗавОдь», — уверенно командует Захарчук, и я завОдю.
Мы по очереди полощем все, что вяло подается на промывочный стол бульдозерами. Это еще и не промывка, это преамбула к ней. Но однако же и... промывка. Бульдозеристы по дорожке, вымощенной из того же грунта, толкают «пески» к промывочному столу — под струю. А ею управляет гидромониторщик. Он старательно, аккуратно промывает грунт, выбивая струей валуны, которые через сужение в конце промывочного стола — «гусак» — вылетают прочь. Теперь, отмытые, они уже становятся галечником — «галей». А все остальное, всполосканное, вся эта каша из воды и грунта более мелкой фракции, проваливается в перфорацию на промывочном столе и подается по трубе — «пульповоду» — вверх, в «колоду», двадцатиметровое прогонистое металлическое чудовище, днище коего выстлано резиновыми ковриками с бесчисленным множеством карманчиков, или ячеек, с невысоким бортиком. Золото, если грунт хорошо всполоскан и вообще все сделано путёво, по науке, должно оседать в этих карманчиках. Оно и оседает. Поскольку в двадцать раз тяжелее воды.
Глядя на двухметровый, угольного цвета жирный пласт золотоносных песков, что предстоит нам с Захаром промыть, я однажды не удержался и эмоционально воскликнул:
— Я эти пески на хлеб бы мазал. Вместо маргарина!
И вроде рядом были только свои — по классификации Лыкова — приличные люди… Однако уже на следующий день ввалившийся в мониторку Блатной подначил:
— Как у нас тут насчет жирных песков к чаю вместо маргарина?
Я несколько стушевался. Одни предпочитают иным занятиям игру в бильярд, другие любят картишки, третьи шашки. Так или иначе, всех их понять можно. Этот любит ставить людей в неловкое положение, в тупик. Ну нравится человеку.
— Откуда дровишки? — стараясь казаться миролюбивее, спросил я.
— В смысле? — начальник наблюдает, как я полощу пески на промывочном столе.
— Я говорю: кто это у нас гоняет по участку информацию?
— Пусть это останется моим маленьким секретом, — эдак язвительно отрубил Блатной.
— …Нэ можу, — мается Захарчук перед началом промывки песков. Но вот Блатной расставил технику, и мы стартовали. Начали заранее, с тем чтобы первая съемка металла получилась ударной.
Последние приготовления происходили на фоне очевидного душевного подъема, и даже старательно прятавший эмоции начальник участка заметно волновался. Так волнуется похотливый мужичок, который вроде и договорился с подругой, и опыт есть, и понимает, что ничего-то новенького не будет, да и состоится все обязательно, однако же...
Блатной на полигоне, и бульдозеры по дорожке к промывочному столу летают, словно птицы. Как не летать? Начальник стоит у жлыги — штурвала, направляющего тугую струю на дырчатый промывочный стол. Перфорация на столе максимальной величины. Расчет на то, что к концу смены бульдозеристы должны валиться замертво. И бульдозеристы по дорожке подачи песков к столу летают!
Начальник в охотку пополоскал сколько-то и передал руль Захарчуку. Профессор тоже, немного покрутив жлыгу, вручил мне. Как говорится, и руль, и ветрило. Блатной определил меня в дневную смену, а Серегу в ночную, отправив хохла отдыхать.
— Вот так все просто? — в шуме и грохоте работающего промывочного прибора задаю себе вопрос, тотчас прикинув, что мне предстоит отстоять примерно сто пятьдесят смен. Если работа заладится. — А куда ты, Лариоша, к чертям собачьим, денешься с подводной-то лодки!
— …Масло, воду, ремни на вентиляторе залывав? — буднично спросил очевидно недоотдохнувший Сергей вечером при приеме смены. Похоже, николы було. Да и попробуй, выспись днем. Особенно перед первой промывочной сменой.
— Разумеется, и масло, и ремни залил, все на хрен залил, — дружески шучу я.
— Завтра балок буду примать через вахтенный журнал. Приду, шоб мух нэ було, —наставительно объявил «шеф». — А то ночью мухи сплять, а днем не сплять. Зарою, — дружески же пообещал хохол.
Действительно, промывка развела нас по разным сменам, и теперь с ним, с коим делю один руль, до блеска ладонями полируя металл, я буду видеться в течение всего сезона едва ли не меньше, чем с другими. Такой порядок.
Ну а мы вместе с Максимычем и Рубероидом сходили в баньку. Потом задержались в столовой, где Берков, штатный кинщик, давно спятивший на почве любви к видеопорнухе, демонстрирует новые поступления. Скромная повариха Надя колготится на кухне, ворочает на плите баки и разбирается с овощами. Иногда «рабочий» бордельный шум с экрана ее все-таки поднимает с коротконогого стульчика, и тогда прямой точеный носик появляется в амбразуре. Однако, напуганная увиденным, там, за перегородкой, повариха снова падает на колченогий стульчик: «Ужас!»
— …Глянь-ка, Максимыч, чего-то молчит наш Драматург. Ничо не говорит… — это Рубероид уже в балке стал ко мне приставать.
— Я уже замаялся с ним бороться. Выселю, наверно. Не оправдывает он надежд. Драматург, ты хоть расскажи, как в армии служил.
— Ничо хорошего в той армии. Первые пять месяцев в учебке дрочилино было, только поворачивайся. Известное дело — Русский остров, порядочки те еще, и продукты сундуки разворовывают. А потом и на лодке совокупление не лучше. Пока одному узбеку ведро с парной кашей на голову не надел, казалось, никакого просвета. Побили, правда. И на «кичу» сходил. Зато оставили в покое. Мол, что с дурака взять… Лучше, Володь, расскажи, как баба от тебя сбежала, — делаю перепасовку Рубероиду. — От таких-то ребят запросто не уходят: мужик статный, красивый, волос будто на вилочку завитый… Это ж как надобно бабу урыть, какой мотив нужен!
— Да не-е, — засуетился Рубероид, — это не баба от меня, а мне пришлось. А чо говорить? Еще когда помоложе был да здоровье хорошее — пил побольше. Однажды привез жене со старания набор косметики. «Наташа» называется. Первая ночь — святое. Hадо же хоть вспомнить как, что, куда! А потом загулял. Тоже вроде положено: мужики в деревне обижаются: с деньгами приехал, а не угощаешь. А однажды шасть по карманам, а гульденов на бутылку уже и нету. Натаха «на кассе» и шевелешки не дает. «Просыхай, — говорит, — пора с недельку уже и человеком побыть, забыли, какой ты есть нормальный». А у меня на душе, сам знаешь… как после запоя. Ну, я на паузе сначала одеколон «Наташа» убрал. А потом… походил, повздыхал, помаялся, толку нету. Дай, думаю, духами «Наташа» догонюсь. А тут жена в ванную заглядывает. И подает мне мыло «Наташа». Съешь, говорит, коли муторно. Знаешь, так посмотрела... Она умная у меня, старший булгахтер. Миловидная такая. Была. И до того ж, Генка, стыдно стало! Аж из дому сбежал. Перекантовался у товарища. Он мне наливает, я сгораю, вот-вот воротник на рубахе сполыхнет, а пить не могу. Э-э, думаю, так и сандалеты отбросишь. Перехватил деньжат — и в артель. Доехал до базы. Глядь, никого нету. Зима, Новый год. Мороз под пятьдесят. Я на последние беру три бутылки да лимонаду баллон и как был в пластмассовых китайских кроссовках, так на участок и подался. Полтинник идти. Водку, пока шел до участка, выпил. А лимонад замерз. Так я его, как мороженое, лизал. Когда язык сушит. Нормально, до начала сезона со сторожами на участке перекантовался: за пайку дрова колол, книжки читал, петельки на мелкую живность опять же. Думал, письмо напишет, поеду на замирение, покаюсь как положено. Да я готов бы упасть перед ней на коленки и ползать, пока не простит. Ей-богу. Не написала. И на следующий год тоже. И потом. Пять лет уже.
— Ты бы сам отправил письмишко. Это же нормально, по-мужски, — искренне сочувствую Володе, аж комок к горлу подступил.
— Да я сроду их не писал. Раз матери из армии только. И все. Бывало, жена сама отпишет: как дети, как огород да полугодовой отчет. Она и почерка моего не знает.
— Ты, Драматурх, напиши за него маляву и пусть отвяжется, — раздражаясь, что ближе к полуночи трещим над ухом, пробурчал Максимыч.
— Оно и можно бы, конечно. Но ведь дело-то глубоко личное, запросто проколешься. Будешь после весь сезон пилить, а потом, мстя, гусками переедешь, — засомневался я.
— А ты напиши, как своёй бы написал.
— Да видела она меня с эпистолами, знаешь где?! Извернись я ужом хоть на триста раз, и тогда даже мне ее не пронять! Я ить падла. А ты, Вовка, мужик путевый, может, чуточку оплошал только...
Далее:
33 - Письмо жене
34 - Нашествие тварей
35 - «Вор в законе»
36 - «Террорист»
37 - Грибная болезнь
1999–2000, 2013–2015 гг.
Произведение публиковалось в:
"Сам себе волк". Роман в трёх частях. - Благовещенск, 2017 г.