Золотая пыль. 39 - «Золотая лихорадка»
Ранее:
34 - Нашествие тварей
35 - «Вор в законе»
36 - «Террорист»
37 - Грибная болезнь
38 - Совдепия
— В 1883 году Благовещенск-на-Амуре еще не был городом в полном смысле этого слова. Ну что такое, Максимыч, 6–7 тысяч жителей?! Для центральных губерний державной России это так, заводской поселок. Однако на Дальнем Востоке «золотая лихорадка». И городок стал перевалочной базой для старателей, устремившихся на Желтугу, новую россыпь, сулившую невиданный доселе успех. Желтугой, Желтухой, Желтой (китайское название Мохэ) называлась небольшая речка, впадавшая в Малую Албазиху, относящуюся к правой части бассейна Амура. История нового прииска началась ранней весной, когда орочон Ванька, копая могилу для погребения своей матери, наткнулся на несколько золотых самородков. И закрутилось! Сотни ремесленников и мелких служащих, побросав работу, устремились на прииск. К осени 1883 года на пароходах прибыли в Благовещенск несколько тысяч работников крупнейших золотопромышленных компаний с целью дальнейшей переправки на Желтугу. Но преодолеть путь до Желтуги крайне тяжело. Почтовые лошади в дефиците. На почтовых станциях сумятица, нервозность, драки. Некоторые старатели сообща приобретают лошадь и на ней добираются до прииска. Беднейшие идут пешком. Ежедневно на прииске появляется до двух сотен новых искателей удачи. Здесь проживают и трудятся — кроме русских и китайцев — корейцы, орочоны, евреи, немцы, французы, поляки, американцы, сибирские инородцы и множество всякого рода авантюристов, прибывших в большинстве из Америки и сделавшихся руководителями массы. Как делаются сибирскими приискателями и откуда они вылезают — трудно сказать. Нет определенного цветника в Сибири, где произрастают эти цветы местного финансового мира. Они являются случайно, часто из сфер и из куч, о которых даже не подозреваешь. Жалкий приказчик, разведчик, «материальный» на приисках… Даже мальчик, подававший чай, делается золотопромышленником. Удачниками становятся почтовые работники, конторщики и даже писцы губернских канцелярий — а уже чего далее канцелярия от тайги и сибирских лесов. На поприще золотопромышленности выступили миллионеры, нищие, аристократы, отставные инженеры и кавалеристы, приехавшие в Сибирь искать счастья, и прямо безграмотные люди низкого происхождения. Белая перчатка и грязная лапа одинаково тянутся к желтому металлу.
…А среди населения Благовещенска брожение. Зачастую где-нибудь в трактире здесь можно подслушать такой разговор:
— …Отчего-то у нас в Саратовской губернии евреев так жмут, что и не знаю, как мы живем, — рассказывает очевидно спившийся, либо болезнью, доведенный до крайности, в драном зипуне, кое-как заштопанном, и в опорках на босу ногу высокий и, будь он в более приличествующем месту и времени прикиде, можно было бы сказать, статный, симпатичный и сильный мужчина. — Меня самого вроде и евреем-то назвать сложно будет, — продолжает он. — Хотя батюшка мой в губернии, почитай, контрабандой появился, и его отец контрабандой. Моя матушка искони тамошняя, так и выходит: мы никакие не евреи, и мешать по факту никому не можем. Да и земли там — пропасть! Как есть пропасть. Некому хозяйствовать. Но ведь гонют же нас. То, видите ли, нет у меня ремесленного свидетельства, то просто сотскому лица моя не понравилась. Уж кормила наша семья его, уж кормила, а всё перед ним виноватые. Еще и обвиняет: мол, и мучица-де наша была крупного помола да рыжая, и коза яловая, и маслице прогорклое. Ну и пусть яловая, все одно же прибавка в хозяйстве. Нету терпения у русских, совсем нету. И шпыняют нас да гоняют из уезда в уезд. Папенька мой совсем из сил выбился. Так трудно, так мучительно добивался должности в уезде, выправил все «билеты» по высшему разряду, и сам был поставлен на службу с мужиков собирать, да пришел новый уездный начальник. Прислал своего. Пришлось родителю моему по новой подниматься, карабкаться по лестнице вверх. А ведь в его возрасте трудно. Не сдюжил папенька. Конечно, другие евреи как-то занимаются, и многое получается: и мельницы у них крутятся, и кабаки в прибыли, и торговля дивиденд приносит. Мой родной брат содержит винокурню в доле с помещиком Селивановым, и ничего. Тот братцем-то доволен. Однако не всякому еврею на Руси живется одинаково хорошо. Поэтому я здесь, а не дома, на своей мельнице. А какие мы евреи? Может, квартероны. Они, истинные, нас и за своих-то не принимают, да и не празднуют в общем. Как тут быть, скажите? Вы ведь американец, у вас государственное устройство шибче нашего, а?
— Э-э, разлюбезный, так выходит, вы ленивы! Или водички не стало в реке да нечем крутить мельничку? Впервые вижу здорового и неглупого человека такого, чтобы через всю державу от собственной мельницы подался! Что за речка там у вас, ежели честному человеку жить при ней не можно? Уж не сама ли матушка Волга?
— Нет, господин, Верхняя Терешка у нас. А когда Волга маленькая, так и впрямь не всегда вода колесо крутит. Больно смотреть на остановившийся жернов. Брат мне мельницу и продал. Говорит, может, у тебя жернов будет лучше молоть. А как продал, аккурат три сезона Волга и была маленькая. Сколько-то промучился, а потом жену с детьми отвел брату, чтобы присмотрел, а сам сюда. Надо же долг брату вернуть. Молвят, золота тут — как у нас в уезде глины! А глина наша знаменитая: из Саратова за печным кирпичом к нам едут.
— Ну и продал бы на подъеме воды мельницу какому-нибудь неудачнику вроде себя да поставил пару печей по отжигу кирпича. Был бы в прибыли!
— Печи у брата. Бает брат, будто уездное начальство не может позволить, чтоб в уезде хорошо жили сразу два еврея. Один — еще куда ни шло. И то с благоволения Петра Афанасьевича Селиванова.
— Деньги за мельницу у брата, винокурня у брата, жена и детки у брата. И что остается? Ради чего ты подался в медвежий угол?
— Вы можете мне не верить, Гэри, но я обязательно поднимусь. А что жена там под братом — это ничего. Она старательная, как-нибудь сдюжит. Когда вернусь, все станет на свои места. Я добирался сюда без малого год, спешил. В Сибири вербовщик золотопромышленной компании сбил меня с толку рассказами о лихой да разгульной желтугинской жизни, выдал задаток. И я продолжил путь. По дороге на прииск, признаюсь, одурманили меня мыслишки о самородках, я ить сроду их в руках не держал. А тут такое рассказывают знающие люди: за месяц можно богатеем стать! Пропил выданный мне агентом новый тулуп, — грустно на выдохе продолжил свой рассказ человек. — Проиграл в карты зимние сапоги и вещи, взятые из дома, включая плотницкий инструмент. Трижды меня сажали в острог. Дважды обокрали. А били так, что и через три дня не мог определить, где я и что со мной было. Опять же, Терешкой бредил. Я настолько обносился, что даже моя русская жена, девушка из простой семьи, и та, наверное, брезгливо скривилась бы, увидев меня полгода назад, когда больного из Албазина на барже с лесом-пиловочником меня переправили сюда, в Благовещенск. Чахотка, или какая другая злая да цепкая зараза, даже она меня оставила. Так неужели теперь я отступлю, когда смог собрать какие-то деньги? Завтра справлю новую одежку и — в путь. Господа, я готов подняться до Албазина и нарыть свои десять фунтов?!
— Не зови меня больше Гэри, зови, как я просил, — Иваном. Иностранные имена здесь весьма непопулярны. На прииске — валяй, называй, как хочешь. А тут, выйдя на Большую, не успеешь свернуть в проулок, как тебе уже в межреберье тычут нож. Давай, говорят, американец, золото. Здесь отчего-то принято считать, коли ты американец или немец, значит, приехал сюда отдать бандитам невесть откуда взявшееся золото. Меня урядник останавливает и спрашивает: как посмел носить американскую шляпу?! Уж и не знаю, как я посмел! Просто ношу ее, и все. Сросся с ней! Мой отец, мой дядя, мой брат носят такие. Если останусь жив и вернусь в Филадельфию, спрошу родственников, как это они посмели. Они, наверное, скажут: как сильно ты обрусел, Гэри!
— Все-таки Соединеннные Штаты Северной Америки страна богатая, — вступил в разговор третий. — И многое у вас проще. Говорят, у вас и аборигены, и даже негры живут куда богаче и вольнее, чем наши крестьяне. Я вот десять лет служил в земской больнице. Но какое там лечение, когда крестьянину нечего есть?! Можете себе представить: по сию пору кое-где четыре дня он работает на помещика, три — на себя, и есть нечего! Выпиши я ему даже германские препараты и имей возможность оплатить из своего кармана, мне все равно чахоточного не поднять. Не борется с болезнью сам его организм. А поглядите, что из себя представляет земская больница? Тараканы и клопы там главней доктора или фельдшера! Или, скажем, поступают к нам отравленные мышьяком. Ведь по сию пору избы курят от тараканов мышьяком! Мужик-то больше в поле или на работе, ему и недосуг подышать мышьяком, да и детишек в доме не удержать, а каково бабе, прикованной к хозяйству, к пяльцам, к самым малым детям? А каково грудничкам? И это через два с лишком десятка лет после выхода Положения, когда крестьянина освободили! Уже полвека, как по чугунке паровозы ходят с вагонами! Из Петербурга в Москву стало возможно в два дня доехать! Страна богата лесом, рудами, одного золота добывается больше тысячи пудов в год! В достатке места для земледельства, а державой, особенно селом, и поныне правят голод да разруха. Вот Семен из Саратовской губернии недавно, пусть скажет, как у них там с голодом в их Терешке. Ведь деревнями вымирают!..
За столиком кабачка на Большой улице, расположилась тройка господ примерно одного возраста, лучшего возраста, когда мужчина обычно бывает в расцвете мужской силы, но уже и достаточно опытен и искушен в житейских вопросах. И вместе с тем авантюрный дух молодит его, а жажда жить счастливее, чем жил доселе, и уверенность, что счастье добыть возможно, гонят его от родного порога в неизвестное. Они готовы сделать решающий шаг!
Еще не открыты золотоносные россыпи в бассейне реки Клондайк на северо-западе Канады, и тем более не случилось там никакой «золотой лихорадки», ею весь авантюрный мир переболеет значительно позже.
Однако напомню, Максимыч: уже началась «золотая лихорадка» на востоке России: в Сибири и Приамурье, где один орочон, роя могилу для усопшей матери близ Амура на китайской стороне, в трехстах верстах по реке ниже слива Шилки и Аргуни, случайно нашел несколько золотых самородков. А потом за два ведра водки да старенькую винтовку в придачу сообщил о своей находке купцу Середину. Ушлый купец, уже знавший сладость удачной разработки богатой россыпи, отправил на разведку небольшую партию рабочих во главе с горным инженером, отставным коллежским советником Степаном Ивановичем Лебедкиным. Инженер заболел, и его увезли на левый берег Амура, на русскую сторону. Оставшиеся рабочие на свой страх и риск продолжили добычу и имели большой успех. Молва о богатой россыпи вскоре разнеслась по всей Восточной Сибири.
Золотоносная речка Желтуга, названная так вольными старателями вследствие присутствия золота, а может, просто по причине искажения первоначального орочонского названия Желта, разведана казаками на присутствие драгоценного металла, вправду сказать, еще в 1860 году, но тайная его разработка не достигла сколь-нибудь значительных размеров. До 1883 года…
— …А кто у вас тут Чурин? — зевнув, вероломно прервал «ботанику» Рубероид. — Коли в честь его даже водку путевую сделали.
И я понял: сегодня самое время заканчивать.
— Чурин в Амурском крае — это вроде уральских Демидовых, которые из тульских кузнецов, впоследствии ставших дворянами и заводчиками. Типа и харизмы Никиты Демидовича Антуфьева. Только чуток помельче будет. Но в наших покатях и деловой размах поменее, поскольку от державного центра далече...
Далее:
40 - «Минус пять трудаков»
41 - Курочкин
42 - «Ботаника»
43 - Письмо
44 - Мухин и Багола
1999–2000, 2013–2015 гг.
Произведение публиковалось в:
"Сам себе волк". Роман в трёх частях. - Благовещенск, 2017 г.