Золотая пыль. 13 - Любаша-душечка
Ранее:
08 - «Живанул дважды»
09 - Куликан
10 - Панчер
11 - Миля. Мила
12 - «Наворопутил»
То была первая моя журналистская зима. Снимал материал про лесозаготовительную компанию. Про самую крупную в наших краях, напрямую торговавшую красной дальневосточной лиственницей с Японией. Во главе предприятия стоял холеный рафинированный интеллигент, кажется, с глубокими венгерскими корнями. «Жизнь, черт побери, удалась!» — глядя на этого человека, общаясь с ним, делаешь именно такой вывод. Нет, не завидуешь, а лишь досадуешь: сколько сил человек кладет на то, чтобы нести людям, даже таким мелким винтикам в общественном механизме, как я, заезжий журналюга, эту свою успешность. Встретились мы с «Мистером Успех» на базе в северном городке. Затем вместе отправились на его новеньком черном джипе, ведомом лихим молдаванином, на нижний склад, где хуго-босс настоятельно рекомендовал снять горы привезенного из тайги первоклассного кругляка. Сняли со всех сторон, как опять же рекомендовал Успех. И это уже раздражало: зачем столь успешному такая мелкая слава, ведь мы с оператором далеко не с центрального телевидения. Наше раздражение он почувствовал и, в общем, разумно заметил: «А вдруг ваш материал запросит центральный канал, ведь бывает же, и нередко, а москвичи поймут, что вы схалтурили». Словом, умный. Зрячий. Но мы уже закусили удила. Отпустило, когда пообедали на капоте хозяйского джипа, запив бутерброды с ветчиной и икрой дорогим коньяком. На дальнюю лесосеку ехали весело.
Добрались небыстро. Мистер Успех познакомил с командой, мы записали интервью с начальником участка, с лучшим вальщиком, лучшим трелевщиком… а дальше хватали, вели, ставили перед камерой о трех ногах всех подряд, лишь бы выглядел человек пристойно.
— …А это…— заговорщически подмигнул мне Мистер, подведя к поварихе участка, — наша достопримечательность. Рекомендую: лучший повар нашего предприятия Любаша. Будто на собрании масонской ложи, отгородившись развернутой ладонью от виновато глядящей на босса достопримечательности, прошипел мне прямо в ухо: — Если сумеешь договориться на темную ноченьку, не пожалеешь, очень рекомендую. — Успех словно бы ввернул лампочку в патрон, такой у него характерный жест, когда желает на чем-либо сделать акцент. И удалился, ловко впрыгнув в ожидавший его джип. Не знаю почему, но не нравилось мне все это с самого начала. И обращение с аборигенкой. И обращение с мужиками, как с крепостными.
— …Далоба, — протянула мне крохотную ручонку некрасивая, да еще и полоротая повариха лет сорока. — Любаса. — И тотчас всплеснула руками: — Вот заговолилася с вами тута, а у меня молоко сбезыт: без молосьного супа музыки ни встают, ни лозацца.
Я насторожился. После такой подготовительной речи начальника, хоть и короткой, в каждом самом простом слове начинаешь искать подвох либо интригу. Но повариха ничего такого за собой словно бы и не замечала. Между тем сказанное Любашей в развитие темы Лариошу, тогда еще малоопытного раздолбая, добило.
— Хос, поколи длов, — предложила свою культурную программу Любаша. — Музыки когда лезут ибасса, так влут подлые: «Любуска-длузок… то да сё». Цё только от этих засланцев не наслусаисся. Блехуны, млять. А как плосю длов наколоть — «Посла ты на куй!» Ты тозэ ведь плидес, а? — осклабилась добрая душа, в другой раз явив мне откровенно проблемный ротик. — Плидес, собака, — уверенно подытожила Люба-повариха результат нашего в целом короткого общения. В другом случае посоветовал бы ей знакомого дантиста: дерет семь шкур, сволочь, но работает, как бог. А тут я даже и не знал, что сказать.
Дров поколол единственно затем, что не хотелось оставаться бездельником: ужин, если по справедливости, следовало бы заработать. Это мой принцип.
Поужинали. Уже стемнело. Начальник участка проводил нас с оператором в балок, срубленный из плохо ошкуренного кругляка-тонкомера. Он же служил прибежищем для двоих механизаторов, навстречу нам отправившихся на лесосеку в ночную смену.
Намаявшись за день — одни длинные переезды чего стоят, да еще надоедливый Успех со своими скабрезными анекдотами, — я быстро уснул. А Леха, совсем молоденький оператор, заканчивал читать книгу при свете лампочки-сороковки под абажуром из жести. Примерно в полночь вырубили свет. Наверно, на заправку дизель-генератора. И тут я ощутил, что меня толкают в плечо. Этого только не хватало. Мне отчаянно хотелось спать, ведь только-только унырнул под корягу этого нетихого омута. Я решил было, что кто-то из тутошнего начальства зовет попьянствовать и поболтать за жизнь, послушать столичные сплетни. Это уж, как водится. Везде один сценарий. Мне отчаянно не хотелось покидать нагретое местечко. Нет, это Леха: «Геннадий, к вам тут пришли», — извинительно сообщил опер.
— Мушик, мона ляку-у, — настойчиво проговорило пурпурное пятно в кромешной мгле. И тут врубили свет. Я шарахнулся в сторону, насколько вообще возможно было шарахнуться в койке лежа на правом боку. Во весь свой роток мне улыбалась гордость участка и всего предприятия.
— Любаша… дружок. Только не сегодня, — взмолился я. — Так хотелось поспать…
— Ну, латна, как хоцес, — озадаченно проговорила ночная гостья, будто из нее с шумом выпустили воздух. — Не хоцес сястя, дулак, не полуцис, — теперь уже растерянно оглядывалась по сторонам носительница счастья. Я всем своим видом, спрятанным под байковым одеялом, как мог, отвернувшись к стене, постарался показать, что засыпаю, уже уснул. А Любаша, сколько-то поколготившись у Лехиной кровати, заякорилась там. На какое-то время все стихло. Затем шумы стали нарастать, переросли в суету, в возню. И тут гостья, испугав меня, воскликнула: «...Бутилька?!» — Но тотчас успокоившись, удовлетворенно согласилась с восхитившей ее реальностью: — А, нет, куй, куй…». И, уже совсем успокоившись, завсхлипывала на страшно скрипучей койке. Как тут уснешь, коли аборигенские перлы так и просятся на карандаш. Но не встанешь же, чтобы записать: Лёха оператор не простит. «Сясте…».
Чего уж я чересчур много взял на себя, не знаю. Но весь следующий день прошел под знаком неловкости, вины перед аборигенкой Любашей. Простой, даже простодырой, задушевной и жертвенной женщиной, как мне тогда казалось.
Через пару лет я еще раз побывал на том участке. Лесосека ушла на десяток километров глубже в тайгу. Люди на участке поменялись. Но были и знакомые лица. В столовой мы разговорились. Пожилой вальщик поведал о движении людей на участке и в компании в целом. Текучка кадров нешуточная: Успеха не любили. Чаевничали долго, поговорили обо всем. В какой-то момент коснулись и Любаши-душечки.
— Сделала наших мужиков-то Любашка, а! От зараза! От молодец! — распаренным над кружкой горячего чая носом работяга водил по сторонам, словно бы призывая в свидетели немногих лесорубов, к этому времени оставшихся в столовке посмотреть телевизор. — Когда ты здесь был в прошлый раз, она уже носила месяце на третьем-четвертом. А еще через полгода родила двойню! И что ты думаешь? Подала в суд на нашего генерального: мол, пусть признает, что дети от него. Тот ни в какую. Стали крутить-вертеть. Наш венгр нанял московского адвоката. Да, видно, дорогущий, зараза, оказался, раз зарплату на месяц задержали. Адвокатишка присоветовал против Любашки объединить усилия. Объединили: первый зам генерального на суде подтвердил, что-де с Любашкой кто только не спал, словом, даже он, зам, там побывал, и не раз. Судья, видать, баба претерпевшая от нашего брата, или вправду такая статья есть, но присудила платить по одной трети и генеральному, и его заму. Обоим! — громко хлопнул мозольной ладонью по столешнице эмоциональный лесоруб. — Словом, живет наша душечка в Иркутске, купила четырехкомнатный кооператив, растит пацанов, не работает. А зачем при таких-то отцах-молодцах пахать! — гомерически закатился лесоруб.
Позднее я уточнил кое-какие детали о Любаше. И порадовался за нее. Пойти буром на хозяина этой жизни, на самого Успеха! Дорогого стоит. Ай да молодчина. Я рассказал эту историю Ольге. И покаялся за нас всех, кто в понтах. Все-таки на самом деле я отношусь к ее народу с искренним уважением. «Это все водка проклятая».
В свою очередь Ольга не удивилась. Поскольку Любаша оказалась ее троюродной теткой. «Живет не в Иркутске, а в Хабаровске. Остальное все верно до последней буквы. Только живут вчетвером. С мужем Михаилом, механизатором с участка. Он настоящий отец. Пацаны на него похожи здорово. Одно лицо. Все бы ничего. Да пьет, не работает. А зачем, говорит, работать. Ты ведь, Любанька, такой фендибобер отчебучила, что я могу еще шашнадцать годков, вплоть до пенсии, не работать. А там пацаны в университет пойдут, так еще пяток накидывай. Бля буду, истинный рай, а не земная житуха».
Меня эта ремарка Ольгина слегка озадачила. Уж не семейный ли это у них промысел — мужиков «разводить»? Нет, не похоже. Но едва ли я могу глубоко анализировать: все-таки выпито много. Все внутри болит. Важнее другое. Интересная девчонка. В этот раз — уже про Ольгу. Я попросился к ней на русскую печь с изразцами поприставать и получил разрешение без каких-либо дополнительных условий. Там невыносимо жарко и без телодвижений. А мне мечталось разное. Между тем по моим мечтам наотмашь бьет Костя. Не дает спокойно отдыхать. Ничего в этой ситуации из творческого не может получиться. Ольга не Любаша, ее тетка. Образовалось какое-то время без полезного дела, и я думаю о Миле.
Далее:
14 - Нечаянная встреча
15 - «Сенокос»
16 - «Пидорача»
17 - «Царица-кобра»
1999–2000, 2013–2015 гг.
Произведение публиковалось в:
"Сам себе волк". Роман в трёх частях. - Благовещенск, 2017 г.