Золотая пыль. 16 - «Пидорача»

     Ранее:
     11 - Миля. Мила
     12 - «Наворопутил»
     13 - Любаша-душечка
     14 - Нечаянная встреча
     15 - «Сенокос»


     У Фаскудинова два основных расхожих перла: «вижубуй» и «синдром трех б». У меня один — «сенокос». Ничего такого про себя Ольге не рассказал. Может, позднее, когда выстроятся отношения, мало ли. Моим лозунгом — задолго до прокурора Устиныча — было правило: «Все, что было до тебя, — не помню». Это правильно. Сейчас, вспомнив про первый «сенокос», вспомнив тетю Зину, с которой позднее мы, конечно же, пересекались, нормально общались, но ничего такого не позволяли себе, я блаженно и благодарно улыбался, я не стал вспоминать это для Ольги. Она, умная, поняла. Чуточку обиделась. Но все же помогла мне. Костю не удалось усадить перед камерой, зато сама хозяйка, быстренько переодевшись в лучшее, кротко, сложив ручки меж колен, села перед камерой. А впрочем, с причитываниями сорвавшись, сбегала на двор, принесла два снежных пирожка, приладила их на щеках. Волновалась. Как же, вдруг девчонки-сокурсницы будут смотреть... пидорачу. От снежной припарки лицо заметно порозовело, преобразилось.
     «Хоро-о-шенькая», — с удовольствием отметил очевидное, уставившись в окно камеры. Словом, мы решили успокоить, подготовить Костю. Я снимаю. Затем гоняем отснятое через телевизор. Костя тоже смотрит, и действо его занимает. Он разглядывает мою камеру, заскорузлым, узловатым пальцем пытается соскрести надпись с крышки кассетника. Я даже не предпринимаю попыток чем-либо его удивлять, поскольку эвенк нынче пошел продвинутый. На снегоходах ездят, из приличных карабинов стреляют. В целом те из них, кто не ленится и собольков ловит исправно, живут неплохо. Еще не так давно правительственные награды им давали с профилем вождя российской революции, вне очереди престижные «Волги» отписывали, будто рафинированным партийным чинушам. Другое дело — по Куликану, что ли, где дорог нет, одни направления, тем аборигенам на «Волгах» ездить? Нет, достижения цивилизации их не обошли. Однако сам Костя садиться перед глазом камеры не желает. Примета, говорит, плохая. Одного эвенка фотоаппаратом сняли, а он возьми да помри через неделю. Чур меня, в общем. Ольга его стыдит. Без толку.
     Я подумал, что времени будет достаточно, все равно дожму этого скуластого черта, посему и не волнуюсь. Мне тут нравится все больше и больше. Да и материал с фельдшеркой вроде выписывается. А почему бы и нет? — говорю я себе. Оля оказалась весьма интересной собеседницей. Не тушуется, от камеры не шарахается.
     И дело свое, очевидно, знает очень прилично. Клад, в общем, а не девчонка. И собою хороша. Не даром этих метисок русские из стойбенной тайги выдергивают, друг у друга из рук рвут! Они и хороши собой, и приветливые, и смирные, и умницы, и труженицы. На эвенкийке надо жениться. Будь ты хоть трижды дурак, она тебя научит про себя думать, будто ты и ничего. Ведь никакого насилия над личностью — абсолютная покорность, неизменная готовность прийти на помощь и редкая уступчивость.
     ...Костя потихонечку попивает водочку и в целом вроде не против нашего совместного с племянницей творческого времяпровождения. Затем и сам включился в процесс.
     Устроились мы в избе, в тепле. И я приготовился «писать» откровения эвенка долго, покуда не получу желаемого. На улице, с имевшимися дохлыми аккумуляторами, было б трудно рассчитывать и на двадцать минут.
     У меня достало времени установить две яркие неоновые фары, в итоге больно ударившие промысловику по глазам. Эвенк все стерпел и не пьет. Показалось, смирился: водки, мол, на халяву выпил мынога, однако, так что делать нечего, терпи, брат Костя.
     Без насилия с моей стороны поведал, как явился свету на Куликане. Когда на пятый от рождения день из роддома новорожденного везли на нартах в стойбище, четверка запряженных парами, цугом, оленей весело бежала по укатанному снегу, сверток с новорожденным, пристроенный между новым тазом из оцинкованного железа и узлом с тряпками, предательски скользнул на снег. Собаки убежали вперед и не могли дать знать хозяину о случившемся. А когда отец заметил пропажу, то какое-то время раздумывал: возвращаться ли назад? Может, это некий знак нехороший, может, тайга забрала ребенка и так ему эвенкийским богом предписано? Сомневалась даже и мамка, столь опрометчиво задремавшая в нартах. Однако же вернулись. Не очень рассчитывая найти ребенка живым, поскольку стоял нормальный январский мороз под пятьдесят, да и волка в тот год было необыкновенно много. Серые наглели и, случалось, подъедали даже стойбенных крепких лаек. «А все потому, что родился ты спокойный, — смеялся отец. — Горластого рысь, волки или росомаха подобрали бы».
     Когда олени остановились у свертка, ребенок смирно лежал. Мокрый, он не кричал, не взывал, а был задумчивый, весь по-старчески изморщиненный. И тонюсенько, словно голодный волчонок, поскуливал. Будто пытаясь проговорить скорбную и сакраментальную фразу: мол, славную житуху вы с мамкой мне спроворили! Его перепеленали тут же, на морозе, да и отправились далее.
     ...Мы прерываемся, поправляю свет, пересаживаю Костю и по новой настраиваю камеру. Закусываем. Продолжаем записывать на пленку. Снова закусываем. Возвращаемся к записи…
     ...Но всё, монитор камеры дал сигнал к окончанию записи, отмотав пленку до пустых кадров. Значит, я писал три часа. А с перерывами и все пять! Мало кто такое выдержит.
     — Пора менять оленей, — сообщил я Косте и поставил новую кассету. Но потом передумал: — Давай оставим это дело до следующего раза.
     Надо было видеть вмиг просветлевшее лицо эвенка... Я достал из книжки «Унесенные ветром» последние купюры и передал Косте. И их унесло. Легко снявшись, эвенк шумно вышел на улицу. Я просил добыть лучшую куликанскую самогонку. Выйдя на крыльцо, абориген блаженно потянулся, раскинув руки (отмучился), а затем уверенно двинул со двора, оставив меня в уверенности — этот добудет.
     И вот странное дело: пока эвенк отсутствует, не знаю, куда себя деть.
     — Ты, наверно, осуждаешь, а еще жалеешь о чем-то? — очень неуклюже начал я. — Куражился-де Лариоша, всё фигуры высшего пилотажа пытался демонстрировать, — будто извиняясь, говорю в развитие темы.
     — Латна-а-а, — мелодично потянула Ольга гласную. Мол, коли у тебя сложилось ущербное представление о моем народе, то я тебе, обалдуй, подыграю как могу. И это решило все.
     — Ну и спасибочки, — звучно хлопнув ладошками по ляжкам, подскакиваю с табуретки, и меня охватывает жажда деятельности. Так бывает, когда твой давний инвестор за пьяным бесшабашным столом на голубом глазу при уйме свидетелей вдруг объявляет: «Долг прощаю».
     Как и всякому немного жлобствующему, сделавшемуся на время командировки вольным, очень уж не хотелось мне этим без малости трезвым днем хоть за что-то отвечать. За мир во всем мире — пожалуйста. Но только не за конкретную маленькую куликанскую девчонку по имени Исё. То есть, конечно же, по имени Ольга. Ну, за обеих!
     Скорблю по поводу случившегося и даже слегка сержусь на себя, на всех, и на видеокамеру — эту толково сработанную, но бесконечно прагматичную, словно подружка, живущая с вами до поры, пока не найдется вариант лучше — в том числе.
     Но, слава Богу, вернулся Костя. После короткой перепалки с девчонкой замечательный продукт тайги шумно уселся к столу и стал метать на него бутылки, банки, мороженое мясо. Вот так сходил на охоту мужик, добыл! Я принялся сворачивать ближней ко мне бутылке беленькую головку, а заодно поинтересовался у девчонки — чего это они с аборигеном лаялись на своем таежном вперемежку с близким моей душе матерным? Довольно, Ольга, пусть в хате снова зашумит праздник.
     — А, Костя соболями сорит по поселку — «раччитаться гость ната-а», — передразнила дядюшку Ольга. — «Исё следователь ната-а, паракурор ната-а, сем ната-а, мнока ната-а... Вся тайка не кватит — сем укотить...» Угодишь, пожалуй, этим ненасытным каинам, — заключила хозяйка.
     — Следователю нефиг платить! И прокурору! Мало ли что сказали! Я позвоню Паскуде в Благовещенск, он всю эту вашу уездную рвань вмиг поставит в позу ответственности! — Моему возмущению нет предела.
     Иногда и вправду чересчур много обещаю, когда разливаю. Но сейчас свято верю, что Костю-охотоведа выручу. Серега выручит.
     И я развел бутылочку ровнехонько по булькам. Как в аптеке.
     Душевно погудели. Недельку. Иногда я с укоризной спрашиваю Костю: как же так допустили промашку, что Ольга осталась в поселке одна? В то время как потенциальный мужик ее шастает по тайге и «исет» этих, как их там к бесу, — оленей? Ведь знаю: молодые ребята своих женушек не оставляют в поселке бедовать одних. Пастбищный сезон так долог, а путь стада так длинен, можно вернуться к разбитому корыту.
     — Есть... потенциальный? — пытаю я.
     — Нет.
     — Ната-а-а...
     ...Мне удалось договориться с местной властью, и Костю эти мытари больше не трогали. Опять же — магия имени друга. Ольге я приказал никому дядькиных собольков не давать.
     Еще раз убедился, сколь увесиста эта невидимая невооруженным взглядом субстанция — репутация Фаскудинова! За полтыщи километров от областного центра превосходно работает. Обязательно надо будет за это выпить. Я даже тост придумал — совсем незатейливый: «Паскуда — он и на Куликане Паскуда!».
     В целом, конечно, водочки на Куликане перебрал. Даже с учетом установленных мной сверхнорм. Я просто стал беситься. Тот же Фаскудинов в таких случаях говорит: тебя в этом состоянии проще отстрелять, как бешеную собаку — хоть не будет злобно покусанных. Будто бывают незлобно покусанные.
     Но вот Костя засобирался в свою тайгу, и наша теплая компашка распалась. Я закончил пить. А тут еще приснился всегдашний вещий сон: лестница с неба, будто бы падаю с верхотуры на сундучью помойку. И, как водится, ко мне трезвому явилась АХ. Долго учит меня, что Сеата одна, что бес-искуситель в облике главного редактора все это время проводил определенную работу. Пару минут постояла сбоку, а настроение убила. Не-на-ви-жу! Чумичка проклятая. Чумичка? Это головной убор в повседневной жизни для рядового состава надводных Военно-морских сил. Можно этот убор назвать и беретом, а можно и не называть. В просторечье — пидорка. От холода не защитит, в жару башка потеет. Ну согласитесь: абсолютно бесполезная часть немалого гардероба военмора. Словом, чумичка, а если короче — Ч.


     Далее:
     17 - «Царица-кобра»
     18 - «Злобная Карлица»
     19 - Охота
     20 - Без специальности

         1999–2000, 2013–2015 гг.

   

   Произведение публиковалось в:
   "Сам себе волк". Роман в трёх частях. - Благовещенск, 2017 г.