Золотая пыль. 18 - «Злобная Карлица»
Ранее:
13 - Любаша-душечка
14 - Нечаянная встреча
15 - «Сенокос»
16 - «Пидорача»
17 - «Царица-кобра»
Худо-бедно, очередная командировочная сессия заканчивалась, и я в предвкушении встречи с моей самой любимой, неизменно любимой девчонкой — Ди. Соскучилась, наверное, сука...
— …Про медработника материал годится. Про лесорубов пойдет. А вот про аборигена… Слышь, Лариоша, как так?! За неделю не суметь снять придатного старика-эвена трезвым?! — будто кобра, набросилась Дарья, злобная редактриса. — Или сам все это время пьянствовал? А эта баба, фельдшерица… небось накувыркался с девкой до одури… Вижу по ее сучьим глазенкам! Ну, колись…
— Не эвена, а эвенка, с ударением на втором слоге. Эвенки с ударением на первом — другой народ. Теперь про водку… — И я бросился на Дарью в контратаку: — А ты дала мне командировочных на бухло?! — призвал я в помощь нешуточную экспрессию. — И потом, с чего ты взяла, что он старик? Вот положу тебе на плечо ляжку сохатого, да навернешь по городскому парку пару-тройку кругов, а я погляжу, как ты помолодеешь. Тяжела, слышь, жизнь таежная. С этими ребятами вообще посередь зимы разговаривать сложно. У них мозги напрочь пристывают! Кроме охоты, вьючных оленей, сокжоев да соболей, ни о чем думать не хотят! Вот и жрал в поселке поганые консервы, пока ждал. Рагу из лососевых ела? То-то же. Там одни хвосты да плавники!
— Да ты посмотри на себя: будто не в командировке был, а год на соляных копях отпахал! — продолжает куражиться, садистски истязая, Дарья. — Сеата твоя уже и не знает, куда бежать, где искать. В Интерпол думали...
— Неужто так уработался? — озадаченный, открыл створку шкафа, где зеркало, и глянул на себя. «Да уж, гарным хлопцем не назовешь, спорить бессмысленно: красивше не стал». — В пыли и струпьях, жалкие на вид, — их ничего уже не оживит… — продекламировал я любимые строки, имея в виду, конечно же, себя. И заключил: — …А в нем, как сошедши с ума, с фундаментов сходят дома…
Второй вариант заявления «по собственному» главный подписал, не читая. Заметно, что малявой в пять строк я существенно облегчаю ему жизнь. «Все-таки сколь мало человеку нужно», — отмечаю для внутреннего пользования, ухмыляюсь, качаю головой, будто нервнобольной.
Давно уже мечтаю хоть немного побыть свободным человеком, я даже рисовал себе в воображении, как это замечательно может быть. Однако вот она, долгожданная волюшка, а воздух ею ничуть не напитан: пыльно, смрадно, тысячи машин в непрерывном движении по улице.
Отношения с редактрисой — тема для отдельного разговора. Она приехала по распределению, окончив университет где-то за Уралом. Росточку в Дарье… ну совсем приземистая. Не больше укротительницы змей. Да и красавишной даже с большой натяжкой не назовешь. Словом, обделил создатель человечка. Понятно, изобретательные коллеги сразу присвоили погоняло — Карлица. Ей не нравится, поскольку начальство требуется уважать, а ведь и не рассмотреть — что именно уважать. Да и погоняло — не приведи господь. А если и не уважать, то хоть пользовать. Однако и тут не складывается. Обреталось пару лет рядом с ней одно недоразумение в штанах, ну, думали… Думали, девке вот уже и тридцать, и четвертый десяток пошел… Пора. На вид вроде мужик. Метр восемьдесят. Крепкий. Нет, скорее крупный. Когда-то хорошо тренированный. Это просматривалось. Но жизнь человечка подсушила, сгорбила. Словом, сдался обстоятельствам. Карлица нашла его, скорее всего, на помойке: вечерком вышла вынести мусор в контейнер, а там мужик занырнул с головой, ноги наружу, а выбраться не может: перегнулся — и центр тяжести остался в баке. Задыхается сердешный, вот-вот богу душу отдаст. И смех, и грех… и мужика надо. Взяла его маленькой ручкой за драный башмак, с центром тяжести разобралась, вернула недоразумение подошвами на грешную землю. Тот головой крутит, красными глазами вращает — ниче понять чувак не может. Пока соображал… Отмыла. Приодела. Ба! Да мужичонка так и ничего себе. Пущай живет, может, для чего и сгодится. Но есть у парня пунктик. А у кого нет? «Тоже спортсмен, Лариоша, знакомьтесь…» — язвенно представила мне отмытое недоразумение Сеата, неизменно переживавшая, чтобы у Карлицы в жизни сложилось получше. «… Мастер спорта по литроболу», — отрекомендовал коллективу сам себя лишенный комплексов Карлицын друг при первом знакомстве у накрытого стола. Понаблюдали, каков в деле. Всем стало ясно: действительно, спортсмен. И квалификация не ниже мастера спорта. По литроболу. А посмотришь на эту странную пару — гора и мышь. Однако все же надеялись, может, неким фантастическим образом всё наладится. Наивные дуры и дураки! Между тем Карлица вслух мечтала о ребенке. Напряжение в связи с этим вполне житейским делом в редакции нарастало. Увы. Одно удивляет: это как же надо любить избранный вид спорта, чтобы не сделать главного, когда рядом с тобой женщина? По большинству пунктов вполне приличная женщина: умная, небесталанная, редкостная трудяга. Как тут не посочувствовать бабенке? Однажды, вполне прогнозируемо, недоразумение отсохло от Карлицы, словно корка от фурункула, и осталась Дашка наедине с растущим комплексом Наполеона. Про габариты Бонапарта брешут, поскольку роста он для своего времени был вполне среднего, и чего бы ему, императору, комплексовать. А тут настоящий комплекс карлицы. И я чую, что, как главного раздолбая и пройдоху, меня прочат во врачеватели и целители: ну-де, Гена, смелей, избавь нас — кто, если не ты?! В какой-то момент я почувствовал, что, о ужас, и сама Сеата не против. И Проша Калязин туда же. Это задолго до наших с ним борений за честь и имидж Фаскудиновой Людмилы. Геннадий, мол, сделайте ей ребенка во имя спасения коллектива. Просил Калязин неэнергично, неубедительно, глядя в сторону и в пол. А когда поднял на меня глаза — по-женски глубоко и сочно голубые, наверно, красивые, но опять же на взгляд женщины — я понял: видать, от Карлицы нешуточно претерпел. Но от Проши уж точно высокопородное дитя случилось бы. А тут уж хоть какое, от кривоногого лысеющего Лариоши... из бассейна. «А ты?» — «Я с девушками не умею». Хорошенькое дельце, Каляза, ну а мне-то откуда уметь? Нет такого опыта. Делать нечего, трудовой коллектив принес меня в жертву. Я стал носиться с блуд-идеей, будто одержимый, посуровел, стал сосредоточенным, ответственным, нервным… непьющим.
…Ну был случай, свели на нейтральной территории. Для храбрости хорошенько принял. Подъехал нахально. Понимая, что коллектив ждет от меня решения вопроса. Обычно своими шаловливыми ручонками наверняка удается хорошо подготовить партнершу. На Сеату действует безотказно: «Ой вы, рученьки мои золотые…» — в памороках оду благодарности исполняет охинская звезда , когда в наших отношениях все нормально. Но тут и руки предали, и весь организм не выручил. Несколько привычных манипуляций, как на работе у зуборезного станка: одну деталь снял со станины, другую втулил на освободившееся место, открыл кран эмульсии, нажал кнопку, начала вращение зуборезная фреза. Мусолю по поворотному механизму. Смахиваю щеткой едва видимую стружку. Нет, фреза материал толком не берет. Еще попробовал — ничего живого. Не могу, братцы, не могу. Это ж все одно что с пятиклассницей: как же должно закусить мозги или сколь надо выпить?! А хапнешь стаканягу — какой с тя прок? Дашутка, сердешная, умная, почувствовав мое «не могу», предложила свой вариант: «Давай попробуем как-нибудь по-другому». Попробовали как-нибудь по-другому. Без толку. Нет, не могу. И отвалился. Стыдно, слов нет, как стыдно. Не живу после этого несколько лет, а воистину мучаюсь. Вымотала нервы напрочь. Правда, одновременно на фоне перманентного мучения у меня появились провидческие обострения. В ста процентах случаев предвижу, когда Карлица закипит и как обрушится. И все вокруг мучаются. Все понимают: избавление не наступит. Меня не журят открыто, не придираются по пустякам, а как-то противно, разочарованно сочувствуют: «Ну вот, ты был нашей последней надеждой, а на поверку эвон как сталось». Так нашу подлодку однажды отправили в дальний поход на полгода: звучали прощально-желальные речи на пирсе у трапа при стечении народа бригады. Вышли в море в ночь. А вернулись под утро: дал клина главный дизель, и мы вынужденно стали в док на ремонт.
…Однако я ходил, понурив голову, как ходил бы космонавт, торжественно, при стечении народа, отправленный на орбиту, но до космоса не долетевший. Бог — альфа и омега, начало и конец всего сущего. Пусть Он меня осудит. Приму все ровно по Им утвержденному списку испытаний. Словом, с той поры нет случая, чтобы мне от Дашки не прилетело. Если к профессиональному празднику коллеги берут у нее интервью, то ЗК обязательно зарядит по мне шрапнелью: «…Трудно ли быть редактором? Знаете, сложно. Слов нет, как сложно. И потом так порой хочется почитать Пушкина, Набокова, в крайнем случае — Пастернака, а приходится читать бред Ларионова». Назавтра знакомые, а их у меня тысячи, хватают за рукав, останавливают на улице, сочувствуя, заглядывают в глаза, в тревоге спрашивают: мол, чего это именно на тебя рухнуло злополучное дерево? Каждый считает своим гражданским долгом поинтересоваться, уточнить, получить исчерпывающий ответ. «Стихия, мать её! — отвечаю. — Она нас не спрашивает. И наказывает по своему разумению». Ну, Дарья! Ну, Злобная Карлица! Хорошо, я человечек не мнительный и не страдаю заниженной самооценкой, другой бы давно руки на себя наложил.
Усугубляет ситуацию то, что дружна с Сеаткой, частенько гостит у нас, запросто остается ночевать. Часами о чем-то молотят на кухне. Упадешь к полуночи на свободный диван в комнате, раскинешься, поворочаешься, сбросишь труселя, иначе не уснуть, начнешь мечтать о Сеате или еще о ком-то… а тут, чу, мимо бес в обличье Карлицы в ночнушке в ванную мимо прошествовал. Присядет на край дивана и ка-а-ак сожмет больно! Как тогда, когда я, виноватый, неспособный, бездарный, дав подержать, затем глупо уговаривал: «Пойми, это и то невозможно совместить физически!» — безъязыким криком рвал я себе трахеи. «Физически, говоришь… — мстительно высверкивает ледяными белками глаз ночная мучительница. — Да, пожалуй…» — вздохнет Даша глубоко-глубоко и валит дальше. Словом, чудеса почище куликанских. Я все надеялся, найдется кудесник, найдется человечище талантливей или же элементарно опытней и нахальней меня. Да и нужен был… — понимаю теперь — заурядный рукоблуд-пятипалечник. Похоже, нет умельца. Хоть из-за границы выписывай.
…Итак, свободен. Угрюмо сижу на лавке в скверике у набережной Амура. Счастье не наступает. Девку, может, какую уболтать да сенокос организовать? Но это же опять работа, насилие над собой, надо шевелить мозгами, как-то убалтывать и умасливать. Да и деньжат на съем хоть сколько-то требуется, хоть начать... потом, бывает, накормят-напоят и мягко спать укладут. Но мозги в столь нерабочем состоянии, что едва ли смогу. Да и страшные все какие-то, будто назло. Придется идти домой, а там Дашкой информированная, подготовленная Сеата включит пилу.
— ...Вот зараза! — все еще переживая разговор с Карлицей, а затем и главным редактором, обронил отчаянное, и две коротконогие студентки с корявыми мордахами, прогуливавшиеся около, разом обернули в мою сторону четыре вопрошающих глаза.
— Это я не вас… — успокоил девчурок как мог. — Сейте безнадегу и смерть дальше.
Недобро глянув, скривившись, девчонки разом хмыкнули. Наверно, узнали. Будет им тема поболтать с подружками-дружками: мол, по душам поговорили с самим Ларионовым. Ну хоть не обматерили.
Проклятая жизнь: нельзя шагу ступить, чтобы не сделать кого-то хоть чуточку несчастнее. Сколь тесен этот мир! И как назло Фаскудинова нет в городе. Когда я один, меня даже водка не лечит.
Посидел на лавке еще немного, плана не было, кажется, успокоился и с удовольствием отметил: с тех пор как сам был студентом, ноги благовещенских девчонок стали в среднем сантиметров на пятнадцать длиннее. Ведь прежде я запросто мог притулить вот такую к чугунной ограде, и ничего. Нынче притули-ка акселератку, она, чего доброго, сложившись вдвое, нырнет вниз на галечник берега. Бедра нынешних девчонок качаются как раз на уровне верхней планки парапета. Растем помаленьку.
Улучшилось настроение, направляюсь домой. Ничего хорошего возвращение не сулит, однако ведь дом есть дом. Еще не сошла с морды послезапойная краснота, слегка подрагивает в тике подбородок, и как-то совсем уж подло в постпохмельном синдроме я стал потеть. Зато дома — Ди.
Открыв входную дверь, сделал по проходу несколько шагов и завалился, ударившись головой о зеркало. Стекло ответило глухим гудом, завибрировало. «Когда-нибудь разобью о него башку. Надо убрать». Раскорячившись на собачьем коврике, забормотал, словно был в дымину пьян. Наверное, правдоподобно подвернул под себя руку, коли реакция последовала почти мгновенно. На кухне заколготились обе мои девчонки. Загремели стулья, покатилась по линолеуму пустая пластмассовая посудина Ди. И вот я уже с удовольствием слушаю, как ровненько льется прямо мне в уши замечательный нелогичный, не оформленный в строфу мат. Шепотом.
О женском мате однажды я написал пространный трактат и опубликовал его в областной газете для женщин. За что Сеата дулась на меня с месяц. Я написал о трансформации психики женщины-культработника с высшим образованием в заурядную бабу-гуранку, от крепкого слова которой в иных обстоятельствах лошади в панике рвут гужи. Правда, не кривя душой, чистосердечно признался: в меру таланта помогал поэту достичь определенного результата.
— У-у-у, да мы нараскорячку! — догадалась любимая и добавила громкости.
— Кстати, Сеат, как у нас будет по-русски «нараскорячку»? — едва ворочая набухшим языком, поинтересовался я. — Слитно или раздельно?
— Да у вас, батенька, делирий — «белочка»! — вынесла жена приговор и вернулась на кухню, оставив меня наедине с талантом актера.
— А гнев ваш нисколечко не праведный. Любимый наработался на северах до чертиков, до бабочек в глазах... — Я стал демонстрировать. Но увидеть, как легкокрылые насекомые попрут у меня из глаз, захотела только Ди, женщина, которая не предаст никогда.
Прилег поудобнее. Тотчас, бестолково выражая искреннюю радость, растянулась на полу рядом и счастливо зевнула во всю пасть и моя любимая незабвенная лайка Ди. Мы потетешкались, пообнимались, поцеловались с нею, поиграли. А наигравшись, приобнялись и уснули. Тут же, в проходе. Все-таки за последние дни я ухайдокался. Бросив чалки на кнехты в родной гавани, расслабился, обмяк и уснул.
Разбудила лаем Диана. Пока меня нет дома, псюха беспрекословно служит хозяйке. Но когда хозяин дома, эта женщина неизменно переходит на мою сторону. Сейчас Диане не понравилось, сколь бесцеремонно с меня пытаются стянуть ботинки. Она пару-тройку раз недовольно громыхнула, обдав слюной Сеату. Та привыкла к предательству собаки и лишь махнула рукой: мол, вечно эти две сволочи в сговоре, хоть сколько их корми, убирай за ними, выгуливай, обстирывай…
Сколько продремал на полу? Очнулся. Заставил себя поднять голову и сориентироваться. И тут встретились с женой глазами. Мне кажется, Сеата всегда все понимает, и даже ничего не надо говорить или объяснять. Виноват. И я повинился:
— Ослаб я что-то, любимая, давно не носил тебя на руках. И ты меня давно не обнимала...
— И сказки не рассказываются… — заметила жена сухо, не прощая. — Да и то правда: жизнь у нас пошла, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Однако обряд примирения испортил звонком Фаскудинов. У него, видите ли, «синдром трех б». Час на сборы.
Далее:
19 - Охота
20 - Без специальности
21 - Настя
22 - Еду на золото
23 - «Ноль сорок четыре»
1999–2000, 2013–2015 гг.
Произведение публиковалось в:
"Сам себе волк". Роман в трёх частях. - Благовещенск, 2017 г.