Глава 05. Часть 02. Дикие побеги
РАНЕЕ:
Глава 28. Часть 01. Дикие побеги
Глава 01. Часть 02. Дикие побеги
Глава 02. Часть 02. Дикие побеги
Глава 03. Часть 02. Дикие побеги
Глава 04. Часть 02. Дикие побеги
Кажется, никогда Максим не вставал так, как в это утро.
Было раным-рано, солнце лишь только проклюнулось: разметало зарю, а само еще копошится где-то за лесом. Как росток весной: он уж и землю поднял бугорком над собой, а самого еще не видать.
И вот оно поднимается, солнце! Огромное, лысое, красное. Пока выбирается из колючих, острых, как зубья пилы, вершин, на него можно смотреть сколько влезет. Во все глаза гляди, не прикрываясь, не морщась, не отворачиваясь. Но стоит солнцу подняться над лесом, и уж больно глазам, и уже не понять, какого оно цвета, солнце, - красного, желтого, белого?
А тишина - слышно, как стукает сердце: тук-тук, тук-тук! Где же ветер? Туман над рекой не движется, тайга молчит, будто тоже смотрит, как поднимается солнце. Свиньи в загоне тоже еще все дрыхнут: но визжат, не тычутся рылами в двери. Ух, и рань! Постой-ка, кто-то вон там жужжит, в кусту... А, муха зеленая в сети попалась. Паук притаился, смотрит сверху и ждет. В ячейках паучьей сети оранжевыми глазками горит на солнце роса. Она дрожит от мушиных рывков, и так это все красиво - глаз оторвать нельзя.
- Пробудился - айда, - слышит Максим и оборачивается: дед Зиновий с ружьем за плечами, с пустым мешком на веревочных лямках, стоит, как старый, но еще крепкий груздь.
- А ветра может не быть, - произносит тихо Максим.
- Это, Максимка, как ему вздумается: схочет - по уху даст, схочет - по перешнице. Потому как ветром мы с тобой не распоряжаемся.
Они вынули из ловушек двух косачей и трех глухарок. Глухарок нес сам дед Зиновий, потому что они были тяжелее. Максим помогал тащить косачей: взял за ноги и перекинул за спину. Косачиные краснобровые головы болтаются ниже спины...
А хвоей пахнет, смолой, багульником! А брусники по гривам - красным-краено! И никто ее здесь не собирает, и уйдет она вся под снег - аж досада берет. Брусники этой кругом завались.
Дед Зиновий дал Сараевым копалуху-глухарку, мать для виду отказывалась.
- Ты нам лучше маленького, - показывала на косача.
Максим общипал копалуху, раскидал по ветру серые перья.
- Ты ветра ждал, вот он - лови его в горсть да в карман.
Дед ухмылялся, спина его парилась, просыхала на солнце.
В день, когда был первый заморозок, приехал к ним па Шестой важный начальник, хозяин всех пыжинеких лесоточек и плотбищ. У него был конь под богатым седлом. Он хвалил мать за работу и сказал, что в морозы их тут не оставят - переведут на Усть-Ямы. Там много народу зимой, а по весне стадо опять перебросят сюда, на богатые пастбища. Мать ходила следом за важным начальником, убирала с дороги ведра, отодвигала кормушки: все боялась, как бы в глаза что плохое не бросилось.
Еще начальник им передал, что скоро здесь появится фельдшер - кастрировать молодняк. А больших свиней будут колоть и отправлять мясо рабочим леспромхоза к Октябрьским праздникам.
Приехал коновал-фельдшер - высокий, рукастый, с маленьким чемоданчиком. Мать нагрела ему горячей поды, он вынул блестящий ножичек, моточек тонких шелковых ниток, распоряжался, покрикивал на Пыло-сова, на мать, на деда Зиновия.
Боровков валили на спину, раздирали им ноги, истошный визг не смолкал ни на минуту, Пахло йодом. Все суетились, бегали, вертелись вокруг фельдшера-коновала, а он держал перед собой окровавленные, перепачканные йодом руки, бросал матерки налево, направо и снова резал, резал.
Поначалу фельдшер показался Максиму страшным: таких людей он еще не видел. Но сели за стол, фельдшер налил мужикам понемногу спирту, мать поставила сковородку в обхват, на которой шипели, пошкваркива-ли, как спеченная рыбья икра, поросячьи обрезки. Коновал во все лицо улыбался, облизывал губы и первым поддел с краю полную ложку жаркого. Сейчас это был вовсе не злой человек; будто не он какое-то время назад держал си крови красные руки и резал свиные зады острым блестящим ножом.
- Вкусная штука, - сказал, прожевывая, коновал-фельдшер. - Но больше СВИНЫХ люблю бараньи... Ты что, хозяйка, не пробуешь?
Мать отвернулась, прикрывая рот:
- Спасибо скажите - нажарила хоть.
- С голоду умирала - не стала бы есть? - оторвался от сковородки фельдшер.
- Не знаю...
- Ну и напрасно, совершенно напрасно: глупости это... Давай, Максим, навертывай.
Мальчик осмелился: ему понравилось.
«Всегда эта мать что-нибудь выдумает».
С первым снегом стали колоть свиней. Пылосов выбрал двадцать четыре. Свиньи вели себя беспокойно: чествовали смертушку, как сказала, глядючи на них, мать. Максим оттаскивал ведра с густой дымящейся кровью. Кровь наплескалась ему на опорки, застыла черными жирными брызгами. Жареной кровью потом мать будет начинять колбасу с чесноком.
Пылосов с дедом Зиновием только пыхтели. Пылосов уж дважды подставлял ковш под бьющую струю крови и пил ее, передавая ковш деду Зиновию, и тот прикладывался и смахивал с губ красную пену рукавом телогрейки.
От всех этих картин Максим не чувствовал страха, но внутри у него что-то замерло, сжалось. Он тоже работал молча, почти со старанием, но когда Пылосов и Зиновий перешагнули в клетку, где лежал Васька-боров, мальчик не выдержал и сказал матери:
- Не буду глядеть, как Ваську-борова...
Васька-боров свирепо выставил клыки и сердито захрюкал. Мужики остоповали перед ним. Пылосов велел деду Зиновию нести ружье...
Иван Засипатыч отвел мать в сторонку и стал у нее спрашивать: интересовался ли тогда приезжий начальник всех лесоточек и плотбнщ беглой свиньей.
- Ну, той, которая убегала пороситься в заросли иван-чая?
- Так ту свиноматку нашли. Много за ней гонялись, но всех поросят тогда выловили, - отвечала мать.
Всех, и Максим помнит. Он тоже ловил поросят, весь исцарапался. Поросята на воле так откормились, что поперек были толще... Помотала тогда людей эта свинья. Почти одичала - боязно было к ней подходить... Поросят везли в ящиках по реке на лодке, а свинья с хрюканьем, визгом бежала по берегу. Так ее и сманили домой. О ней и вспомнил теперь Пылосов.
- Да знаю я, что поймали, - недовольно повел он глазами. - Но спрашивал ли об этом начальник?
- Нет, об этом не спрашивал, - все еще недоумевала мать.
- Вот так и скажи, - повеселел Пылосов. Он отослал Максима помочь деду Зиновию сделать пастил в сенях для освежеванных туш.
- Арина, - вкрадчиво, тихо сказал Иван Засипатыч, когда мальчик убрался с глаз, - мы с тобой сго-нориться должны... Ты не будь дурой и слушай: на ту свинью мной акт составлен, что она потерялась.
- Иван Заснпатыч, как же так?..
- А так же. Акт подписан начальником леспромхоза, и дело забыто. Сколько у той поросят тогда было?
- Семь... Вон они все - подсвинки, как сбитые.
- Смекнула?
- Ой, боязно что-то, Иван Засипатыч, аж сердце оборвалось. К таким делам я непривычная...
- Жить надо, Арина. Время такое, что не возьмешь - не поешь. Тебе я немало доброго сделал и еще сделаю. Будешь сыта и обута. И детям твоим бедовать не придется. Мясо на муку обменяем, матерьялец какой. Пимов достану. Не обделю...
- Жарко мне стало, Иван Засипатыч, - стиснула Арина виски. - Дети ведь у меня... малые. И я одна у них живая дута. Ан как откроется все?
- Об них вот и думай, о детях... Да язык за зубами держи.
По реке плыли блинчики льда. Темный лес гляделся в темную воду.
Максим набрал полную горсть сухого холодного песка, оттер им скользкое сало с рук, набрал еще горсть и бросил песок в реку: тихий шорох, как слабый дождь, родился и умер.
Дед Зиновий кричал Максиму, чтобы он шел есть изжаренные на костре свиные уши.
ДАЛЕЕ:
Глава 06. Часть 02. Дикие побеги
Глава 07. Часть 02. Дикие побеги
Глава 08. Часть 02. Дикие побеги
Глава 09. Часть 02. Дикие побеги
Глава 10. Часть 02. Дикие побеги
Произведение публиковалось в:
"Дикие побеги". – Хабаровск, Хабаровское книжное издательство, 1971