Глава 04. Часть 02. Дикие побеги
РАНЕЕ:
Глава 27. Часть 01. Дикие побеги
Глава 28. Часть 01. Дикие побеги
Глава 01. Часть 02. Дикие побеги
Глава 02. Часть 02. Дикие побеги
Глава 03. Часть 02. Дикие побеги
Луна обливает белым черные крыши бараков. Луна - круглая, вымытая вечерним дождем - похожа на донце от кадки, какие давно-давно делал дядя Ан-дрон.
С луной не так одиноко и скучно, с луной хоть ночи светлые: можно выйти и посмотреть, что вокруг делается. Максиму не хочется рано ложиться спать.
Живут они на Шестом терпимо, хлеб едят. Мать сама из чистой муки стряпает. Горошницу варят, овсянку.
Егорка у них подрастает: кое-какие слова выговаривать стал. Второй уж годик ему. Максим забавляется с ним: то щелчка даст, то бабочку словит, жука, то за руку да на речку бежит с ним - чебаков на крючок ловить. Коленки у Егорки в синяках, ободраны, уши комарами искусаны. Днем он терпит еще, а к вечеру, когда гнус поднимается, уросит, падает. Мать тогда берет его на руки и несет, а Максим загоняет свиней один, будь они прокляты.
С Егоркой можно играть, хоть он еще и глупыш. Одна забава - побегать с ним, а больше и не с кем... В Пыжино бы, к Пантиске, к Манефке. Да разве отсюда вырвешься?
Живут они - вроде день на день похожи: выгнать свиней, напасти, загнать в старый барак, приспособленный для свинарника, разбить по клеткам. Вроде все дни одинаковые, а приглядишься - разные. Солнце. Дождь. Ветер. Пасмурно. Холодно. Жарко. И каждый день что-нибудь да случается.
Третьего дня Максим опрокинул с плиты кастрюлю с супом. Жалко было: сам картошку чистил, овсянку-крупу засыпал. Мать побледнела. Максим думал, что будет бить, но мать поохала, повздыхала и выгнала его вон - оставила без обеда... Хорошо, что не обварил никого И сам не ошпарился.
Позавчера Максим завел Егорку на муравейную кучу, просто взял и завел. А чего? Сам он уж сколько раз становился босыми ногами на муравейник. И кусали, и больно было, а он терпел... Егорка закричал как из-под ножа, свалился, поцарапал о сучок руку. Мать сгребла Максима и отстегала прутом.
Максим со злости разворошил, с землей сровнял всю муравейную кучу. А куча была высокая, возле трухлявого пня. Муравьишки забегали, закопошились и начали стаскивать хвоинки, палочки, маленькие гнилушки - на старом месте строили заново дом. Максим проплакался, и ему стало грустно: сколько же муравьишкам придется работать, пока они сделают снова такой же большой, высокий дом? А пойдет дождь, будет холодно - муравьям некуда спрятаться.
Мальчик вспомнил, как было ему обидно, когда он опрокинул с плиты кастрюлю с супом. Столько готовил, старался - и опрокинул. Сам же свое погубил. А здесь он не строил, не мучился, не мок под дождем, а вот пришел и нарушил чужое... Максим спрыгнул с колодины, на которую забрался после материнской лупцовки, подошел к тому месту, где недавно еще возвышалась муравейная куча, и начал руками сгребать хвою, мусор и муравьев к трухлявому пню. Муравьи заползали к нему под рубашку, на шею, впивались в руки и ноги: они не хотели принимать его помощи. Он отряхивался, сбивал муравьев с ушей, с головы, но все-таки кучу сгреб... Ночью он плохо спал: ему снилось, что старик Зиновий раздел его, посадил на свою красную корову, и отвез, и кинул в большую муравейную кучу...
А вчера опять наказание!
Мать угнала свиней, Максима оставила дома: у Егорки на втором году резались зубы, ему нездоровилось. Максим усыпил братишку, а сам побежал на вырубки и натакался там на сморчки: просто страшно, сколько их было много. Он снял рубаху, завязал рукава и ворот, набил в рубаху сморчков - весь стол сморчками засыпал. Мать сморчки жарила, было вкусно. Максим тоже начал кухарничать: накрошил мелко в кастрюлю, сморчки стушнлись, и пахло от них вкусно.
Егорка не ел: может, потому, что зубы у него резались. Зато Максим налопался - в горле встали сморчки. И скоро его замутило, голова закружилась. Дед Зиновий споил ему полкринки парного молока от своей красной коровы...
Весь день Максима тянуло одной зеленью, а к ночи будто полегчало. Сейчас прохладно. И луна, как донце от бочки...
Дни идут. Давно поспела черника, смородина красная по берегам осыпается, иван-чай как сдурел: загони в него седока на коне, и не видно будет. Свиньи выкапывают длинные белые корни иван-чая, нажираются до отвала. Нажрутся, закопаются в грязь край болота пли на берегу Пыжинкн и лежат, греют щетинистые бока.
От сморчков у Максима все еще брюхо побаливает: зарежет, закрутит, упадет он, навалится на коряжину - вроде замрет боль, затихнет. Но матери не нравится, когда сын лежит: без Максима ей с таким стадом не совладать. Болеет Максим, а мать и верит и нет. «Лодыря корчишь, - кричит, - от рук отбиваешься?» Злая опять стала, несносная... Эти свиньи хоть кого дове-дут.
Свиньи - враги Максима, но он с ними мирится, когда стадо лежит в грязи край болота или на берегу. Стадо спит - можно рыбу ловить, ходить просто так, опустив голову, и смотрен.. Максим мирится со своими врагами и тогда, когда время подходит гнать стадо домой. Он идет к своему другу - Ваське-борову.
Васька-боров длинный, спина у него круглая, как печка, морда короткая, загнутая, глаза сонливые, добрые, не то что у маток с поросятами. Особенно добрые глаза у Васьки-борова, когда Максим, мать и Егорка садятся обедать. Тогда Васька подходит к ним, похрюкивает, и Максим кидает ему головы от вяленых чеба-ков, но мозг из голов сначала высосет.
Давно уж Максим ездит на Ваське-борове позади стада, как пастух на коне... К зиме Ваську будут колоть, мясо свезут рабочим на плотбище. Максим знает об этом, и ему борова жалко.
Голощапов, дед Зиновий, сулился брать мальчика на глухариные ловушки. Вот поспеет брусника, тогда... Глухари, косачи станут вылетать на гривы, в сосняки, к песку, ягоде.
Зиновий заходит в барак посидеть, покурить. Иногда он прибаливает, и мать доит его Краснуху, сливает молоко и ставит в подпол. Дед Зиновий велит ей отлить молока или взять простокваши с полкринки. Кряхтит, кашляет и идет проверять, хорошо ли заперты свиньи, а то разбегутся ночью.
У Голощапова есть огород, и мать к старику подговаривается, чтобы он оделил их зимой картошкой, а они ему отработают.
Дед Зиновий сильно болел, но теперь поправился. Из глаз его исчезли печаль, темнота, и они посветлели, заясннлись, как небо, когда ветер смоет с него хмурые тучи. Но лицо деда Зиновия исхудало: на опавших щеках топорщится белая щетина, под глазами припухла н наморщилась кожа. II ходит он сгорбившись, схватываясь за поясницу. А раньше ходил прямее, увертливее.
Теперь уж и мать и Максим точно знают, что старик поделится с ними своим огородом, потому что без них одному картошку ему не выкопать.
Старик купил себе поросенка. Выбирал он его не спеша из всего стада, долго советовался с матерью, пока не остановился на толстеньком крепыше с розовыми ушами.
- Не храмлет, и ладно, - махнул дед Зиновий.- Вырастет - пригодится, сдохнет - собака съест.
Поросенок теперь вырос в подсвинка: гладкозадый, справный. Держат его в хлеву, взаперти, и только изредка хозяин выпускает подсвинка на улицу. По утрам у подсвинка бывает глупая морда, перепачканная простоквашей. Максим увидел раз простоквашу на рыле подсвинка, подумал: «Вот свинья, а каждый день простоквашу жрет. А я, мать и Егорка простоквашу едим изредка. По кто виноват, что у нас нет коровы, а у деда Зиновия есть?»
Дед Зиновий когда-то жил со старухой, потом она умерла. Был у них сын, Пашка, так тот на фронте погиб. Максим видел фотокарточку Пашки. Парень как парень: курносый, в пилотке, чем-то похожий на деда Зиновия. Максим сколько уж раз замечал, как старик глядит-глядит на фотокарточку, отвернется и выйдет на улицу.
Вчера он стоял на крыльце, дед Зиновий, был вечер, Максим с матерью только со стадом управились. Дед позвал Максима и спросил у него: какая будет погода?
За рекой вполнеба горела, переливаясь, малиновая заря. А над дедом Зиновием и Максимом в синем покое лежали ядреные облака, как не прогоревшие еще в костре угли.
- Ветер будет, - проговорил Максим.
- И вёдро... Пойдем ловушки смотреть, которые третьего дня настораживал. Напопадало, поди, глухарей - не дотащим.
Максим обрадовался, как щенок, когда того потреплют за уши и пощекочут пузо. Максим задрал голову и глядел на жаркие, все еще не потухшие облака.
- Облака твердые, - сказал он, и голос его перехватило от радости.
- А ты их щупал? - скосил на него насмешливый глаз дед Зиновий.
- Да вы поглядите, - вытянул руку Максим.
- Мудруешь. - Дед пошел к себе в избу. - Раньше, мотри, подымайся, а то опоздаем...
ДАЛЕЕ:
Глава 05. Часть 02. Дикие побеги
Глава 06. Часть 02. Дикие побеги
Глава 07. Часть 02. Дикие побеги
Глава 08. Часть 02. Дикие побеги
Глава 09. Часть 02. Дикие побеги
Произведение публиковалось в:
"Дикие побеги". – Хабаровск, Хабаровское книжное издательство, 1971