Глава 22. Часть 01. Дикие побеги
РАНЕЕ:
Глава 17. Часть 01. Дикие побеги
Глава 18. Часть 01. Дикие побеги
Глава 19. Часть 01. Дикие побеги
Глава 20. Часть 01. Дикие побеги
Глава 21. Часть 01. Дикие побеги
Шло время к весне. По проторенным, накатанным до блеска дорогам спозаранку уходили в луга подводы: торопились загодя вывезти сено, успеть до проталин, пока лед на реке, пока снег держит, наст крепок.
На лесоточкн сено везли возами на лошадях, а пы-жинские свое вытягивали маленькими копешками-во-зовушками на быках-двухлегках, на коровенках, и только один Иван Засыпатыч Пылосов возил на двух лошадях. Гоняли их с восхода и до заката то сам Пылосов, то Арина. Арина одна поедет - накладет воза, что тебе мужик: ровные, плотные, пласт к пласту, навильник к навильнику. Обчешет бока, обдергает, чтобы нигде не терять ни клочка, ни сенники. И с илы хватало, ловкости воз придавить сверху тяжелы м березовым баст-риком.
Ветры повеяли теплые: барабанили дятлы утрами, отряхнули на кладбище кедры снежные комья с сучьев и больше еще завалили кресты и могилы. В кедрачах, ельниках и по сограм снег держался всегда дольше обычного, зато на полянах и в старых березняках, где стволы у берез потрескались, почернели от времени, быстро сгладывало сумёты ветрами и солнцем. Припечет хорошо днем, а к вечеру поглядишь - вокруг старухи березы проталина с рыжей травой, примятым листом, вода-снеговик темно поблескивает. Ночью ее прихватит стеклышком льда, а в полдень солнце опять расплавит ледок и больше еще раздвинет проталину.
Максима второй уже раз в эту весну взбучивает лихорадка: обметало нос, губы, язык пожелтел от горького акрихина, бросает то в жар, то в озноб. А валяться на жестком топчане или на жаркой печке не хочется: весна зовет, манит к себе голубыми глазами. Даже в окошко видно, как солнце из капли в каплю переливается, как с сосульки на сосульку перепрыгивает - зайчиком, зайчиком.
Тихо, солнечно нынче в избе, без устали тикают бабки Варварины ходики, и кошка на циферблате косо водит глазами. Смотреть на нее надоело.
А окна еще не все оттаяли: с северной стороны - во льду, на подоконниках там вода, каждый день помаленьку скатывается она со стекол, и, чтобы не убегала на пол, а с пола в подполье, к подоконникам привязали бутылки: в них вода стекает по тряпкам.
Вешние ветры несут тепло, будят тайгу, выгоняют из нор больших зверей и малых зверушек, взламывают льдины-замки по рекам - все оживает, стряхивает с себя и сон и тяжесть зимы. И людские заботы старые навсегда уносит весна. И люди рады: знают, чуют они, что новые заботы будут не легче старых - и все же весна милее душе, дороже. Что было - видели, пережили, что будет - увидят, переживут.
Анфим перетаскал самоловы на крышу, снял с чердака пропыленные сети - невода, частушки, режовки. Достал фитили, морды - плетушки из тальниковых прутьев. Раскидав на изгородь невод, Анфим послал старших ребят растянуть сети на вешала, починить их путем, подвязать поплавки да кибасья-грузила. Не ведая сам - для чего, вынес он из сеней весло, короткое, в одну лопасть, и долго стоял с ним у изгороди, уперев весло, как костыль, под мышку.
В лицо ему дуло с широких обских просторов оттаявшим ветром, ом сладко прищуривался, ноздри его, густо забитые волосом, раздувались и опадали: он чувствовал и водянистый запах источенных синих льдов, и тонкую горкость осинника на островах, и сладковатую затхлость трухлявых талин, где в дуплах будут гнездиться нырковые утки, и запашистость ила, изрытого кротовыми норами. «Чисто собака», - подумал Анфим о себе и сильно приплюснул свой нос ладонью.
Представил себе, как скоро потащится он с сыновьями волоком на озерья, сети поставит и па высокой гриве будет ждать до утра. Костер их окурит дымом, обласкает теплом. II может, с окраины белого неба выкатится на них огненным валом пал, пущенный вот такими же, как они, рыбаками. Огонь будет пожирать невыкошенную с прошлого года траву, пока не выплеснулась обская вода и не залила землю во все стороны.
Анфим прислонил весло к углу своей «юрты», нащупал в кармане кисет и стал набивать трубку, просыпая табак.
- Якорь его, - проговорил он в приятной задумчивости слова, которые ходили по всей мыльжниской ро-дове, как привычная поговорка. - Шуга днями пойдет, весна нос чикочит... Табак мимо трубки сыпал, слепой от солнышка стал!
Во всех дворах ребятишки скребли, чесали коровьи бока - собирали линючую шерсть, катали ее с водой и мылом, делали мячики. Мячиками из шерсти играли ребята поменьше, а повзрослее вырезали себе мячи из мягких упругих березовых губок, пропитывали их дегтем. Мячи выходили тяжелые: таким крепко осалишь - сразу синяк, а то и фонарь под глазом. По в азарта игры не сводили счеты.
Лапту выходили гонять на луга, на чистые гривы; на огородах играть не давали, чтобы землю зря на утаптывали. Заступом поднимать и гак намаешься, с неутоптанной.
Но сколько ни бегай, как ни заигрывайся, а работа найдет: не у себя дома, так на чужом дворе. Турнул Анфим своих большаков дрова пили ть, они прихватили с собой Максима - верхом на бревне сидеть, чтобы оно на козлах не дрыгало.
Анфимовым большакам лет но пятнадцать-шестнадцать. Первым родился Левка. Родился он семимесячный: мать упала с полными ведрами, недоносила. Потом Анна чуть ли не сразу понесла Порфилку. Этот родился нормальным, как и положено тому быть.
Внешне братья мало чем разнились: плосколицые, крепкие, с глазами враскосину. А характеры были у них непохожие. Порфилка и ходил и работал с ленцой, был копуша, ворчун, легко обижался, но любил задирать других - поменьше себя, послабее. А когда до него добирался отец и задавал трепку, долго хныкал, отквасив губы. Левка же был по натуре добряк, про-смешник, гораздый на выдумки и ругаться умел похлестче тетки Катерины.
Сейчас Левка с Порфилкой допиливали последний рез. Максим спрыгнул с козел: начало зажимать. Толстые чурки скатились на землю, братья отпрянули, оберегая ноги. Пила еще гудела в руках Порфилки, он прислонил ее к бревнам, металлический гул замер.
- Покурим,- Порфилка вынул щепоть махорки.- Кончается табак.
Левка достал свой кисет и тоже сказал:
- Ошметки, труха. Третиводни тятька все корки на чердаке собрал, а у Пылосова после вчерашнего осьмушки не выпросишь.
Вчера Иван Засипатыч отколошматил Левку.
А было так. Анфимовы большаки и пылосовские девчонки носились по сеновалу: играли в прятки. И леший Левка где-то поймал Калиску, начал валять ее по сенному зароду, барахтаться. Калиска визжала, бросала Левке в лицо клочки зеленого сеца, взбрыкивала ногами - подол ее платья задрался выше колен.
Пылосов, выйдя на визг, как раз и увидел это. Он гаркнул - слетели с соседних крыш воробьи, а Левка с Калиской скатились по сену прямо к его большущим бахилам.
- Ах ты, паскудница! Уже подолы тебе задирают?
От удара отцовского кулака бедняга Калиска упала,
завыла от боли, а больше, наверно, от страху.
- А тебе оторву... и на тын повешу! С этих-то пор женихаться?
Иван Засипатыч раза четыре смазал Левке по шее. Левка снес подзатыльники молча и шагом ушел, не побежал.
Пылосов рассказал обо всем Анфиму, но Анфим рассудил иначе:
- Ужо не маленькие, поди, пускай обнюхиваются.
В остяцких семьях на это смотрели просто: не запрещалось при детях ни разговоров любовных, ни ма-терков: матери в баню водили с собой мальчишек до тех пор, пока те не начинали понимать стыд и не упрямились сами. И курили ребята рано: начал рыбу ловить, с ружьем по урману бегать, стал приносить добычу - заводи кисет, смоли самокрутки.
Левка с Порфилкой выкурили остатки, выплевались, прокашлялись. Взвалили с Максимовой помощью прого-нистое бревешко, сосновое. Только пила дзинькнула, как от бабки Варвариной избы громкие, с подвывань-ем, запевки послышались. Левка рот приоткрыл, губу оттопырил - слушал.
- Тетка Катя приехала, выпимшая. Перед сплавом им водку дали, - сказал Порфилка.
ДАЛЕЕ:
Глава 23. Часть 01. Дикие побеги
Глава 24. Часть 01. Дикие побеги
Глава 25. Часть 01. Дикие побеги
Глава 26. Часть 01. Дикие побеги
Глава 27. Часть 01. Дикие побеги
Произведение публиковалось в:
"Дикие побеги". – Хабаровск, Хабаровское книжное издательство, 1971