Глава 05. Часть 01. Дикие побеги

     РАНЕЕ:
     Глава 01. Часть 01. Дикие побеги
     Глава 02. Часть 01. Дикие побеги
     Глава 03. Часть 01. Дикие побеги
     Глава 04. Часть 01. Дикие побеги


     Не зря старался этой весной остяк Анфим, когда рубил высокий осокорь для нового обласка. Старый об-ласок у него рассохся, растрескался, борта вышарка-лись, облупились. Смолить и стягивать их стальной про-волокой было уже ни к чему. Он подтащил старую посудину к «юрте»: пускай ребятишки играют в охотников, рыбаков, пускай привыкают.
     Тот осокорь, что Анфим повалил, был в полтора обхвата. Он обшкурил его и начал долбить теслом. Летела пелая с желтизною сырая щепа, брызгала соком темная сердцевина. Долбил Анфим с прилежанием, за делом даже курить забывал.
     Захаживал к нему в это время на остров лесник Егорша Сараев, приходил с палкой, прихрамывая, умными глазами следил за ловкими Анфимовыми руками, притулившись бочком к дереву. Нa острове еще лежал снег небольшими клочками, а на солнцепеке уже плавились лужи, разлившись по острыми тонким листьям ветел и осокорей. Неперепревший лист мягко устилал землю, не шуршал под ногами, а чавк:ал с отсыринон.
     «Скоро кончать буду», - сказалл как-то Анфим, смахивая с черных волос соленую мокрядь. Верхняя губа его поднялась, открывая длинные желтые зубы.
     «Вижу, - ответил Егорша Сараев, - пришел помогать тебе облас распаривать».
     «Однако, спасибо, - заторопился остяк. -- Нос доберу, и костер можно класть, распаривать».
     Лесник сам разложил костер, пока Анфим зачищал у обласка нос стамеской. Долбленку протягивали над огнем, от жара она распухала в бортах. Анфим быстро вставлял распорки, и оттого, что работа выходила у них хорошо, часто пощелкивал языком, узил глаза, усмехался. Они прокоптились дымом с Егоршей Сараевым, не тем смолевым дымом, что бывает от сосны или кедра, а горьковатым осиновым. От обоих пахло предбанником.
     Распаренный обласок Анфим просушил, просмолил - ему нужна была легкая лодка: он хромой и силами слаб, тяжело такому таскаться волоком.
     Едет сейчас Анфим и радуется: шибко доволен он обласком, который помогал ему делать Егорша Сараев. II ходкая лодка и не вертлявая: скользит по гладкой воде, как по стеклу.
     Анфим сидит, подобрав под себя ноги. Спина покатая, голова ушла в плечи, весло тихо, без плеска опускается в воду. В обласке перед ним ружье. Нос долбленки поднят, задрался кверху, а чтобы вовсе Анфпма не было видно, остяк набросал на нос обласка веток талины, прикрылся: так лучше к уткам подкрадываться.
     Дорогой Анфим бросил четыре сетки: пускай стоят, на обратном пути посмотрит.
     Анфим выехал поздно и к вечеру только приплыл к Усть-Ямам, переночевал там в заброшенном старом бараке. На Усть-Ямах летом никто не жил, зато зимой собиралось отовсюду много народу, начинались лесозаготовки. От Усть-Ям до Окуневого озера близко, и Анфим шибко не беспокоился. Он попил чаю и выбрался с солнышком. Вода кругом вспучивалась до самого неба. По колено в воде стоял молодой тальник. Во множестве всюду носились утки.
     Еще грести надо было до Окуневого, а он уже всматривался: не видать ли дымка. Запахнет дымом - запахнет живым человеком. Всматривался Анфим, вытягивал шею, перекидывал быстрым движением на голове кепку с полуоторванным козырьком. Нет, не видать дыма, и дымом не пахнет, сколько ни хватай носом воздух. Нюх у Анфима как у собаки, и по воде дым далеко слышно - учуял бы. Наверно, Егорша Сараев с Окуневого перебрался в другое мест. А может и так быть, что Егорша, лесник, домой уже едет: где-нибудь )а кустом проскочил, по заметил Анфима.
     II так и этак думал Анфим, напрягая до рези глаза, раздувая широкие ноздри. Он с трудом Пропихался В прибрежные заросли, залитые водой. Обласок сновал меж кустов, низкие ветви талины и краснопрутника царапали остяка по спине, цеплялись за кепку, за порот. Под обласком всплескивали крупные туки, уходили от него стрелами, оставляя косые дорожки. Мало-помалу подобрался Анфим к островку суши, па котором стояла старая карамушка. Сама карамушка была до удивительности черна, и земля вокруг нее чернела горелым от выжженной недавно гравы. И вода вкруг острова гоже отливала жирной, мрачной, смоляной чернотой... Егорша-лесвик уезжал на обласке, но здесь нигде об-ласка не было видно.
     Анфим пристал к бережку, заступил в мелкую черную воду, постоял, закурил и, подтянув долбленку, в смутной тревоге направился к черному срубу.
     Дверь тяжело, с плачем, откинулась внутрь, лицо остяка покрыла липкая паутина, н спертый воздух сырого подвала, плесени, вони шибанул в нос. Па нарах, вытянув длинные ноги, накрытый ветхим суконным пальто, лежал Егорша Сараев. Бледный свет падал в узкую прорезь оконца, освещал низкое изголовье, черный котелок на широкой, щербатой от топора, чурке, ложку, нож и патронташ на деревянном гвозде. Под нары, вытянув морду, пробежала крыса, сверкнув холодным, злым глазом. У остывшей почки-; костянки лежали дрова, кусок бересты и кучка стреляных гильз.
     - Егорша... Егорша Иваныч! - сипло окликнул остяк: в горле у него что-то екнуло, щелкнуло. - А-яй! - Нога его поскользнулась на грязной сырой плахе, и он упал на колено, зацепившись вторым броднем за щербатый порожек.
     - Егорша, ты спишь, али дремлешь, али помер совсем? - в страхе забормотал Анфим.
     Схватившись за нары-лежанку, он дернулся, поднимая свое легкое тело. И нары вслед за ним дернулись. И шевельнулся человек, лесник Егорша Сараев. Анфим откинул грязный суконный рукав... На него смотрело слепыми глазами лицо мертвеца - заросшее, с большим посиневшим носом, оскаленными зубами. Анфнм тоже оскалил зубы, верхняя губа его по привычке приподнялась, оттопырилась. Свистящий собственный ше-пот заставил вздрогнуть Анфима,
     "Помер... царство тебе... А-яй. Как баба твоя теперь плакать будет, как будет Максимша реветь... Однако, и сын у тебя народился, совсем кутенок... Aй, человек, человек. Путевый ты был человек, остяк шибко любил тебя".
     Анфнм сопел, в носу у него стало мокро. Он высморкался в ладонь, поморгал узенькими глазами, потер себе лоб, словно хотел разгладить горестные морщины.
     «Шибко ты плохо сделал, Егорша-лесник. Кто варнаков твоих будет кормить? Одежку, обувку справлять? До ума доводить?!»
     Он наклонился и, как собака, обнюхал труп.
     «Чижелый дух... Куды везти - тут хоронить надо... >
     Анфим задержался до вечера: отрывал доски, сбивал, как умел, домовину, устилал ее мохом, прошлогодними листьями. Могилу он вырубил в мерзлой еще земле топором. Схоронил горемычного человека.
     Измучился, испотел Анфим, на руках от неудобства работы волдыри кровавые вздулись... II вспомнил тот сои, что дважды ему приснился: голая бабка Лукерья и страшный шепот ее. Смахнул картуз, перекрестился.
     Хотелось Анфиму лечь отдохнуть, голод сосал желудок, но страх был сильнее усталости, голода. Теперь ночевать одному в этой карамушке и под ножом бы его никто не заставил.
     Розовый свет заката ложился на воду. Анфим спихнул обласок, бросил последний взгляд на черное зи-мовье-карамушку, на черную жирную воду, сел в свою новенькую долбленку и быстро-быстро стал взмахивать легким веслом.


     ДАЛЕЕ:
     Глава 06. Часть 01. Дикие побеги
     Глава 07. Часть 01. Дикие побеги
     Глава 08. Часть 01. Дикие побеги
     Глава 09. Часть 01. Дикие побеги
     Глава 10. Часть 01. Дикие побеги

          

   

   Произведение публиковалось в:
   "Дикие побеги". – Хабаровск, Хабаровское книжное издательство, 1971