Глава 01. Часть 01. Дикие побеги
Обложила обская вода остяцкий поселок Пыжи-по, обступила со всех сторон - лишь зеленый бугор, пуповина земли, торчит из мутного розлнвища. А на этом бугре, с перепугу будто бы, сбились в кучу дома, которые остяки еще по старинке зовут здесь юртами. Дома прокопченные, серые, скучно глядят они на воду, хмуро надвинув на окна покоробленные козырьки крыш.
От дома к дому, по осиновым жердям и кольям, набросаны сети: с крупными ячеями, по пять перстов - я.чевкн, муксунные, для вылова нельмы сплавом, и ча-, стушкн - с ячейками в два перста. В частушки издавна на Оби ловят мелкую жировую рыбу.
Вода уже заняла огороды, перекинулась через изгороди, разлилась по сорам-лугам, затопила кусты по еограм. И только одни высоченные осокори выступают над неоглядными хлябями, как великаны, вздумавшие переходить море вброд.
Or воды в небо пеглзет редкий туман, от тумана небо белесое, блеклое, и скучно вдали проступают па вет-ла\ черные точки вороньих гнезд.
Не понять, не найти, где сейчас Обь с глинистыми ярами, где пестрая речка Пыжннка, ленивая, почти неживая: вечно липнет к ее берегам ржавая пена и всякий сор.
Страсть сколько воды кругом! И не пристало вроде бы удивляться нарымекпм людям, остякам да чалдонам разным (для них большая вода не в диковину), да и те нынче чешут затылки, вяжут узлы по избам.
За крайней избой, на бревлышке, сидят, сугорбившись, хромой остяк Анфим да крепкий мужик из русгких - Андрон, пыжинский бондарь с сельповской засольной. Поди, уже час прошел, как воткнули они в бережок таловую палку с зарубками - ждут, какую она им прибыль воды покажет. Покуривают, поплевывают да все про то же толкуют: про великое, небывалое наводнение.
- Эва прет, сатана, язви ее! - плюется бондарь Андрон. - Прямо удержу нету: ведь от нее, скажи, печной заслонкой не отгородишься. Придется, паря, гачи закручивать да в кедрачи бечь.
Остяк Анфим Мыльжин, вольный промысловик, звонко хлещет себя пальцами по голяшкам бродней. '
- Врысь побегпшь, и то, холера, настигнет... Нися-по-о, большой вода - рыбы мною! Промышлять пойдем.
- Оно так, - соглашается с ним Андрон и поводит по сторонам головой. - Озерья обрежутся - рыбка с соров покатится, не промешать. А больше рыбы еще комарья будет. Из годов нонче будет комар: с весны жучить начнет.
- Без полога не уснешь - зачикочут. - Анфим помолчал, глянул на бондаря краешком глаза; Андрон тискал ладонями уши, мотал головой, морщился. - Чо, паря, опился вчерася, корежит?
- Да, брат... дело не в порядке: баба щи пролила, облила все пятки... Черт поднес - выпили.
- Али правда?
- Ну вот еще! Поди, сродственник твой же, Костя Щепеткнн. Я за дровами собрался", лодку столкнул, и он тут подлез. А с Костей связки, как с чертом пляски. Пристал: пошли да пошли. Одна у него песня... Пятый стакан на коленки Щспеткина бросил. Отволок его спать, а он не лежит. Маялся с и.им: ночь, как порох, сгорела... Не люблю я его! Уж как пристанет...
Мыльжнн Анфим языком пощёлкал - кяк бы выразил этим согласие с суждением Апдрона.
- Мал-мал маракуем, - сказазл он после, выждав изрядно. - Правда твоя: дурной Жостя мужик, лешак, а чо поделаешь? Бабе своей он глянется, якорь его.
- Сестра твоя, Катерина, ему пютакает...
О Косте Щепеткине больше не говорили, замолчали надолго. Слышалось, как в затопАленнон согрс кричит соксун - широконосая утка, леручгея дрозды. «Тюр-ли-ли! Тюр-ли-ли!» - качались тонкие кулички на кочках. Издалека, наверное с острова, где высятся осокори, долетает сюда мягкий голос кукушки. Анфим ловит знакомый звук молодой весны, ловит, подставив ухо, приоткрыв рот и сощурившись. Лицо его сплошь рябое от оспы, даже на плоских больших ушах видны рытвинки. Оно кажется сонным, ленивым. Из широких и круглых ноздрей продирается сквозь густой волос двумя быстрыми струями дым. Костистое грубое лицо Анфима вдруг сморщивается: выскалив зубы, он громко чихает.
- Спичку в нос! - говорит бондарь Андрон.
- Спасибо за мягку затычку, - отвечает привычно Анфим, дико выкатывая глаза, собираясь, наверно, еще раз чихнуть. Но больше не чихает, только все еще мор« щится и трет нос кулаком.
- Андрон, - переходит на шепот остяк. - Али я из ума выживаю? Опять мне Лукерья привиделась.
- И опять, поди, потом облился с испугу?
У остяка Анфима скончалась недавно родственница, мозглявая старушонка Лукерья. Было этой Лукерье не сосчитать сколько годов. И вот она как-то ночью Анфи-му пригрезилась, голая, «чистый шкилет». Будто бы говорит ему: «Ты, Анфимушка, в баню собрался, так меня не забудь: я тебе спину потру».
Сама страшная старушонка, загробная, а голос вроде бы девичий, ласковый, нежный. Анфим от такого дива криком со сна зашелся, всех своих ребятишек перебулгачил и бабу. Баба у него русская, темная, набож-ная, да и Анфим крещен, но в бога верит середка на половинку. Тут же он рассказал своей бабе про дивный и страшный сон.
- «Худо будет: кто-то помрет у нас», - оробела Анна, Анфимова баба.
«Да подь ты к бесу!» - выругался Анфим.
А баба ему опять:
«Ну, не у нас в родове погниет, так кто-нибудь в Пыжино... Скажи потом, вру».
Утром Анфим Мыльжин не утерпел рассказать про свой сон на сельповской засольной. Бондарь Андрон, партиец, обсмеял его, и остяк обиделся.
А теперь вот сам вспомнил об этом, смеется и фыркает.
- Знаешь, об чем я все думаю? - сказал погодя Андрон. - Егорша Сараев из ума не выходит. Семь ден минуло, другая неделя пошла... В такую воду - ка-ка там рыба ему?
- Однако, правда. Долго сидит на озере Егорша Сараев, давно возвернуться пора. Баба его совсем плохой: скоро рожать ей, паря... Поди-ка, хлеб у Егорши кончался, и рыба но ловится, не иматся.
- Так и есть. Погодить да проведать надо. - Бондарь свел и развел колени, поставил бродни ступня к ступне.
Остяк Анфим долго слюнил новую самокрутку, мелко покусывая желтыми большими зубами мокрый край газетки.
- Хотел я нонче Максимшу Сараева, варнака, от-мутузить, да убёг от меня, от хромого, - сказал Анфим.
- Это за што ж ты его? - оборотился бондарь.
- А порох стащили - Максим да Пантиска мой. И за баней стреляли из самопалов... Беда каки озорны растут! Своему я ладбм нажег, будет помнить.
- Егорша Сараев не бьет детей, - упрекнул Анфима Андрон.
- У Егорши покуда один, а я наплодил семерых. Пускай путем привыкают жить... Однако, в юртах кто нас с Егоршей добрее? Мы с ним похожи. Егорша мне сам лонись говорил.
Андрон усмехнулся с грустью.
- Похожа свинья на быка, только шерсть не така... Падера в ночь не ударила бы, холера. Как ты думаешь, Анфим?
Остяк оглядел небо, втянул ноздрями сыреющий воздух.
- Будет падера, паря...
Из тумана проглянуло солнце, облило желтым рябое лицо Анфима, он по-кошачьи зажмурился и, кажется, задремал.
Бондарь, сполз с бревна на траву, навалилея сутулой спиной на шершавую стволину. Курит, глотает дым большими затяжками, стирает с губ рукавом табачные крошки.
Так прошло у них сколько-то молчаливых, тихих минут.
В стороне заплескалась вода: кто-то брел к ним поимели. Анфим очнулся, оторвал от- хилой груди подбородок, скосился, глянул темным зрачком в узкую щелку. По отмели шел к ним мальчонок лет так восьми, в подвернутых до колен штанишках: то высоко ноги поднимет, то бороздит ими воду, бурлит - брызги в стороны. Кудлатая, нестриженая головенка, красная, медная, склонилась через плечо к воде и что-то высматривает; жучков каких или рыбок. Серая рубашонка от подола до ворота в нашлепах грязи, и весь мальчонка до ушей мокрый, забрызганный.
- Максим, якорь тебя, поди-ка сюды! - позвал Анфим.
Максим, сын лесника Егорши Сараева, о котором они только что тут вспоминали, доверчиво поворачивает к мужикам. Он уже позабыл, что остяк Анфим хотел его отодрать утром за шкоду. Он подходит к Анфиму вплоть и вблизи кажется еще более огненным, похожим на золотого карасика. Затолкав красные, в цыпках, руки за ошкур штанишек, Максим с вопросительным любопытством уставился карими глазами на остяка: чего такого Анфиму понадобилось? Круглая мордашка усыпана веснушками - курице негде клюнуть, а нос-пипка уже успел облупиться.
- Цыпки паришь, мурлатый? - хитро и добренько спрашивает Анфим.
- Мамка выведет. Весной как же без цыпок? Весной у меня завсегда цыпки, - бойко залопотал Максим. - Дядя Анфим, а ты меня на кротов возьмешь? У меня пика есть, я тоже буду кротов колоть.
Максим протиснулся между колен Анфима - лас: инея, теребит сыромятные ремешки, которыми подвязаны остяцкие бродни. Анфим обнял мальчонку за плечи и вдруг больно поймал шершавыми пальцами за мягкое ухо.
- «Москву» покажу...
- Ай-ra! Пусти! Пусти! - заверещал Максим и, вырвавшись, стриганул, как вспугнутый бурундук.
- А-аа, - облизался остяк Анфим, - Пантиске было больней, однако, и то он не плакал, не обзывался.
- Хромой, хромой! - издали дразнится мальчик. - Дай только папка приедет - все расскажу.
- Я т-тебе! - Анфим привскочил понарошку с бревна, и Максим припустил от него по отмели к согре.
Остяк проковылял к таловой палке с зарубками: ноги его увязали в топкой, разжиженной глине. Он потоптался подле тонкого колышка, зачем-то выдернул его и воткнул снова. Забрел подальше, зачерпнул воды в горсть и вылил себе в рот. Потом он стоял, отставив кривую ногу, изломавшись в спине, и глядел на подернутое хмарью розливище.
- Больше не прибывает, на мерку стала! - крикнул остяк бондарю. - Не надо в кедрач уходить, дома жить будем!
Бондарь скоро пошел к нему, разминая бахилами прошлогоднюю травку-муравку. Чавкала сырость.
- А Сараева надо "искать, Егоршу. На Окуневое озеро ты третиводнн еще собирался. Поедешь? - спросил Андрон.
Остяк заломил кепку-кожанку, толстые губы сомкнул, глазами раскосо стал глядеть себе под ноги.
- Погожу мал-мал и поеду проведать. Худо дело, Н-ня...
Он покачал головой и стал выбредать из воды на сухое. Андрон подождал его, и они пошли вместе к избам.
ДАЛЕЕ:
Глава 02. Часть 01. Дикие побеги
Глава 03. Часть 01. Дикие побеги
Глава 04. Часть 01. Дикие побеги
Глава 05. Часть 01. Дикие побеги
Глава 06. Часть 01. Дикие побеги
Произведение публиковалось в:
"Дикие побеги". – Хабаровск, Хабаровское книжное издательство, 1971