Золотая пыль. 65 - «Прохор-удачник»
Ранее:
60 - Отмерил долю
61 - «У нас в Магадане»
62 - Без паники
63 - Жизнь без Блатного
64 - Прохор в смятении
От леса, стараясь не шумнуть, Прохор пробрался до хаты, топором, попутешествовавшим с ним по желтугинской россыпи, легонько поддев прибитые крестом доски на дверях, вошел внутрь. Бережно открыл крышку докторовой баночки, запустил руку в хорошо отбитый крупнозернистый остылый золотой песочек. Тотчас тепло растеклось по телу, он смахнул со лба испарину. «Да-а, Проша, на пятом десятке такой поворот дала жизня. Устоять бы!» Он взял в ладонь золотье, сколь смогла ухватить рука, и пересыпал на расстеленный на столе рядом с банкой грязноватый платок. Вырубив яму под вкопанным в песок столом, аккуратно поместил туда банку, в которую помещены плоды его желтугинской эпопеи. Накрыв банку тряпицею, загорнул кладь песком. Остатки грунта поровнее расстелил по избе, платочек с золотом, перехватив кладь узлом, опустил в карман. Проверил, нет ли дырок в подкладке. Дырки имеются, как же без них, однако золотье сквозь тряпицу уйти не должно. Довольный собой вышел во двор за дровами. Топит печь не только затем, чтобы согреться, его достаточно греет и сработанное дело, а затем, чтобы тепло подсушило пол и не было видно, что в избе вынимали грунт. Лежа на нарах и слушая, как потрескивают в исскучавшейся по огню печи дрова, Прохор стал мечтать, как назавтра в поселковых магазинах справит себе одежу поприличней, как приобретет пару лошаденок посправней. «…Опять же дочурке подарков и отрез побогаче. Конфетов ей... А беглой бабе, пусто ей будет, бабе — ничо. Пущай Криворотов, нонешний ейный мужик, справу делат. Сразу надобно будет плотников нанять нову хату срубить. Разобрать и на энтом же месте поставить хату видну. Быстро собрать, чобы людишки видали, как Проша дело разумет. Маловатую избу выстроил, маловатую. В нонешнем положении в такой избенке уже и не в жилу обретаться. Сухого лесу по поселку под дворами довольно, можно сторговаться. Так что к лету будет жилье не хуже, нежели у бар на Желтуге. Непременно чтоб с деревянным струганым полом, чтоб олифою поверх. И чтоб в окнах стекла... Да, стекла обязательно. Опять же цветные можно. С похмелья так забавно в их глядеть! Людишки — будто ящерки каки!»
В дверь пару раз кто-то нахально бухнул, а через секунду в проеме, в густоте дыма и пара, появилась морда Мишки Криворотова, мужика, к коему ушла баба. Сердце Прохора запрыгало, зашелестело, словно галечник, посунутый бутарой по проходнушке. Залязгало, будто на решетах. Не готов Проша к приходу гостей. На дух не нужны они сейчас. Он даже невольно сунул руку за пазуху, где его тело греет вороненый металл револьвера. Револьвер Прохор занял у доктора, тому сию погремушку задарил америкашка. Просто так взял — на долгую память.
— Доброго здоровьичка, Прохор Пантелеич, — отчего-то вспомнив батюшку, заговорил Мишка. — Давненько не видать вас было, — осматривая Прохора с ног до головы, словно бы прощупывая настроение, вкрадчиво балякает вошедший.
Вообще говоря, Криворотов в глазах Прохора — из самых недостойных во всем приисковом поселке. Начисто лишенный вкуса настоящего, мутнящего сознание риска, вирусом коего в поселке заражены почитай все мужики, он медленно, словно водичка, капля за каплей, точит камень благополучия исключительно за счет того немногого, что досталось от отца в наследство. В шибко состоятельных не числится. Однако имеются у него и коровенки, и пара лошадок, и справный двор. Вот и жену себе прибрал достойную — по двору. Между тем таких Криворотовых в поселке много. Здесь все живут неплохо. Поскольку даже казачки в свободную пору подмывают золотишко, а потому стекла в окнах и американское железо в качестве кровли имеет почитай всякий. И тем более непонятно: каким образом Мишке удалось уломать Прохорову бабу? Впрочем, пока Прохор ходил по тайге в поисках фарта, времени у Криворотова было довольно.
— А како тебе дело до мово здоровьичка? — едва успокоив сердце, ответил Прохор.
— Да и то правда, нету дела, — согласился гость. — Я што забрел-то. У дядьки Никифора нынче гуляють. Ну и дядька просить тебя гостем быть. Как-никак, сродственник ты ему.
— Это Дуняшка, што ли, за мужа идеть? — спросил Прохор.
— Дунька за Захара Плоткина Сеньку.
— А кто это докласть успел, што я прибыл? — процедил сквозь зубы Прохор.
— Дык, почитай, вся деревня знаить, — с деланным простодушием ответил Мишка. — Мы гулеванили у Захара, глядь, всадник лесом. Потом лампа в окне. Нынче много бродит народа, но не каждый к твоей избе идеть. Ну и дым с трубы, опять же...
Прохор не в шутку зол на себя. Надо же, такой подарок: не успел приехать, порадоваться, что все столь удачно обернулось, не успел спину на нарах распрямить после перехода, как явился этот поскакун. Ладно бы кто другой. Тогда можно бы отправить за водкой да расспросить, как и что. А с этим какая может быть задушевная беседа? У Прохора к нему с раннего детства сложилось эдакое брезгливое отношение. Он даже не лупил Мишку, как иных. Однажды, правда, было. Это когда малорослый в детстве, но плотно сбитый Прошка сидел в избе и горевал, что, не имея надежных обуток, не может поиграть с соседскими мальчишками в снежки. А тут как на грех Миха, сын зажиточного односельчанина, стал дразнить Проху Калязу: чего, мол, голытьба беспортошная, сидишь дома, когда первый снег на дворе. А то и сижу, что... Однако бестолку такому объяснять. Ну выскочил на двор почитай голым, потом пол-улицы гнался, да окунул-таки Миху мордахой в снег. Приходил потом тятька евоный, требовал наказать за бандитствие. Батька у Прохора крут был, царствие небесное, самый лютый из Калязиных, чуть что, сразу батогов отписывал...
— Скажи дядьке Захару, што завтре буду. Нынче с дороги расчухаться надобно, — без нажима, казалось, все-все прощая, сказал Прохор и, вроде как с высоты своего нынешнего положения, сделал эдак ладошкой: проваливай, мол, паря, и вся недолга. «Для дальнейшаго…»
Слава Богу, Мишка ушел, и Прохор может спокойно вытянуться на нарах и неспешно прикинуть, сделать расклад на завтра. «Надо было золотишко-то в тайге припрятать. Неча было ташшить все в избу. Народ ныне ушлый какой. Вон и Миха зыркал, будто баран, ведомый из овчарни на забой». Есть о чем подумать Прохору в промозглой тишине избы, где капает с протаявших балок перекрытия, и лишь редкое постреливание сучьев в печи нарушает гробовую тишину. Прохор столь крепко задумался, как научился он думать, шибко поумневший в общении с культурой и опытом товарищей на Желте, что вроде даже услышал, будто со скрежетом заходили в голове мозги от тяжелой счетной работы. «Думал, как бы намыть поболе. Потом — как сохранить от окаянных людишек, а далее — как бы через Амур махнуть. Теперя вот кумекай — как сберехти добытое. Не жисть, а сплошь мука мученическая. Пять фунтов отдал бы, кабы не думать про все то, чобы все само враз устроилось!»
Прохор вышел на улицу и с сожалением отметил, что небо беззвездное и нарождение новой луны лишь обещает быть, через неделю сделается посередь ночи светлее. Высыпал остатки овса коню в корыто, бросил туда и последний кус уже зачерствевшего желтугинского хлеба. «Завтре все будить, — мысленно пообещал толкущемуся за жердями в загоне коню. — В меди да золоте у тя сбруя-то будить, лучшим овсом стану потчевать. Заслужил, зараза: от орочон вынес, будто пуля. За-аслу-ужи-иыл, — потрепал Проша коня за холку. Ох и заслужил ты добрую жизню, друг мой Орлик».
Вернувшись в избу, первым делом прикинул, как засов да щеколда. Потрогал дверь: одним рывком не отворят. Уже дело. «А на второй рывок у меня товаричь есть», — уважая металл, столь ладненько превращенный в безотказную и скорострельную штуку, Прохор погладил место, где покоится револьвер.
Утром, зараньше, чем постельнику вслед за невестой везти белье к жениху в дом, Прохор зашел к дяде Захару, всегда бывшему семье Прохора верным другом и помощником. Извинившись и коротко разъяснив причину неявки на свадьбу ввечеру, Прохор запросто передал на подарок завернутый в грязную тряпицу полуфунт золотья небольшими самородками. Выпив, что полагается выпить на свадьбе хоть и дальнему, однако родственнику, с достоинством оставил гулянку. Захар всячески стремился задержать дорогого гостя, только это невозможно. Ибо Прохора распирает гордость, и он уже стал опасаться, что обретенное им на Желтуге счастье быть богатым взорвется внутри и он сам мало им попользуется, коли станет транжирить, расплескивая на присутствующих. Такое и раньше случалось: бывало, похвастает об успехах, морду сделает сурьезную, мол, знайте, бесы, Проша уже не тот, что прежде, Прошка — удачник! А потом смешинка попадет в нос, и прощевай сурьезность; а еще ежели примет стакан, то могёт заржать от нечаянного счастья, будто лошак какой. Нет, не научился держать в себе важность, чтоб внутри ее запереть и не пущать до сроку, не могёт — и всё тут; на это свое бедствие он нешутейно досадует. А как хотелось быть степенным и солидным, как тот же дядя Захар, а все не дается никак. До сей поры. Поэтому Проша почти бегом добрался до избы и блаженно упал на нары. «А теперя пущай мордами покрутють, — искренне пожелал Прохор оставшимся на свадьбе селянам. — Пущай покумекають, хто нынче здеся хозяин, после такова подарку». И если это — то самое счастье, о коем он говаривал и с первой женой, и со второй, то сейчас он по-настоящему счастлив. Передав подарок Захару, Прохор чуть-чуть подглядывал, как там отреагирует бывшая его жена. Надо ли говорить, что даже выдержанный, фартовый Захар потрясен. Ошарашены все гости. Пусть знают, что Прошка всю жисть не собирался ходить в одних портах да щи лаптей хлебать!
Далее:
66 - «Босой»
67 - Трудное решение
68 - Амальгама золота
69 - Хлопотное дело
70 - Смертельная схватка
1999–2000, 2013–2015 гг.
Произведение публиковалось в:
"Сам себе волк". Роман в трёх частях. - Благовещенск, 2017 г.