Золотая пыль. 67 - Трудное решение
Ранее:
62 - Без паники
63 - Жизнь без Блатного
64 - Прохор в смятении
65 - «Прохор-удачник»
66 - «Босой»
...Большой китайский военный отряд движется по долине Аргуни. Отряд, насчитывающий до полутора тысяч пехотинцев и трех сотен кавалеристов с несколькими полевыми пушками, ведут к цели амбициозные командиры. Засиделись. Засиделись они в Цицикаре, а потому жаждут деятельности. Ночью отряд нагрянул на вольный прииск Аракан, где на россыпи трудились отпочковавшиеся от Желтугинского прииска «хищники». За ночь все постройки были разграблены и сожжены. А русские старатели налегке бежали на левый берег Аргуни.
Как ни быстро шел вдохновленный военной удачей отряд в направлении Желтуги, однако весть о трагедии достигла вольного прииска раньше. Теперь уже нешуточно заволновалась верхушка прииска — те, кому есть что терять. Ведь Желтуга для каждого из них стала по-настоящему звездным часом.
Гэри заторопился, собрал в магазинах выручку в золоте и ассигнациях. Дал указание приказчикам торговых точек вдвое, втрое, впятеро снизить цены на товар, лишь бы скорее произвести обналичку. Принялся подгонять и старателей, трудящихся «за долю» на его делянах. Те ропщут, отказываются греть воду и отмывать уже выкученные пески. Кук рассуждает: «Что там получится с китайским отрядом — неизвестно. Вполне может, что удастся и в этот раз либо отбиться, либо откупиться. «Однако береженого Бог бережет», — твердит горный инженер, как заклинание, известную русскую поговорку. Это еще не паника. Важно сберечь голову на плечах, а капитал он сколотил изрядный. И если останется еще шанс взять с Желтуги барыш — хорошо, а если китайцы настроены решительно и станут харкать из ружей свинцом, что ж, тогда придется ответить свинцом навстречу и убраться за Амур. Главное — выжить. Но и бросить деляны, где «сел на пески», прямо сейчас — чистой воды безрассудство. Кому оставить — Крейтеру?! Ладно бы изможденным работой русским или столь же отчаянно работающим китайским старателям. Но только не Крейтеру!
Впрочем, не один Гэри Кук мечется, не зная решения. Положение всего приискового люда становилось шатким. На Желте остаются еще тысяч пять, остальные предпочли уйти. Потрясая винчестерами, крича, часть удачливых, хорошо вооруженных «хищников»-старателей призывают стоять на Желтуге до конца. Однако при золоте отнюдь не все. Многие так и не сумели сколотить приличную сумму, поскольку оставляли добытое в многочисленных питейных заведениях. Эти возвращаются к собственно промыслу только при крайней нужде. Поэтому приисковая рвань задается законным вопросом: а ради чего до конца-то? Верхушка прииска, видя, что настоящего, необходимого для достойного отпора неприятелю единства нет, заколебалась. В лавках пошла бойкая распродажа товаров за бесценок. Тотчас понаехали прознавшие про дармовщинку левобережные казачки, увозят товар возами, двигаются колоннами. Сказывают, родовые дома закладывают, чтобы отовариться на Желте. Этот же товар после исхода с прииска они намерены втюхать хищникам втридорога. Рассчитываются золотом, от ассигнаций желтугинцы воротят морды. Спрашивается, где, в каком месте, на какой такой россыпи казачки добыли столько (!) золота. Эти, и другие знаки и приметы паники желтугинцев не добавляют уверенности никому. Однако массового исхода нет: то прибудет за пару дней тысчонка, то убудет полторы.
После мучительных раздумий, собрав золотишко, — оставалось что-то около полутора пудов, — Гэри велел Бо и Огольцову с грузом подобру убираться на левый берег Амура. Пережидать до специального распоряжения. Если дело примет крутой оборот, что ж, придется оставить здесь кое-какое добро и отправляться в Благовещенск налегке, сколько-то переждав в Игнашинской, где на окраине у Кука свежесрубленная изба с воротами, в которые легко войдет экипаж. И Гэри даже стал подумывать: а не сделать ли ему некоторый перерыв в деятельности на добыче да переправить капитал в Америку... Побыть дома с женой и детьми. А то ведь давненько уже нет писем. Нельзя надолго оставлять семью. Можно зафрахтовать пароход. Наконец, можно и купить таковой. Кук живо представил себе, как его встречают семья и близкие на причале Сан-Франциско: семейный гюйс Куков на мачте виден издалека, матрос из корзины сигналит флажками, а старший сын, демонстрируя матери, как он усвоил азбуку морского сигнальщика, ответствует, уверенно и лихо манипулируя флажками.
Бо и Семен готовятся к отъезду тщательно. Выходит, в этот раз не получится нанять пять-шесть вооруженных всадников, чтобы в дороге быть совсем уж уверенными в безопасности. При экспедиции больших партий золота прежде нанимали до четырех казаков. На службе Семен не сумел собрать, на его взгляд, суммы достойной. Как-то все откладывал на потом. Хотя тот же американец несколько раз предлагал Огольцову перекупить перспективные участки, по разным причинам оставленные другими старателями, и если не заниматься промыслом, то хотя бы спекульнуть на операциях по их продаже. Однако Семен полагал, что некий резерв времени у него есть. Может, три года, может, даже пять. Собранных пяти тысяч рублей, по саратовским меркам суммы большой, конечно, хватит и дом выправить, и за мельницу рассчитаться. И жену вернуть, и детей выучить. Но дальше вновь придется гнуть спину на брата. Отвык от неволи и зависимости Семен Огольцов. А ведь все одно задавят: и брат, и купчишка. И потом: очень уж его устраивает статус, обретенный на прииске. Ну что такое пять тысяч? — рассуждает Семен. — Это лишь пять кило реализованного спиртоносам золота. Всего пять кило? Их и в кармане толком не ощущаешь: горсть зерна. Этих своих мыслей Семен даже и убоялся: на большой земле, где цена золоту шибче, там «горсть золотого зерна» куда как весомее. Между тем исчезнувший Прохор, по слухам, намыл от пуда. Так что все относительно. Купцы, которые из бывалых прожженных желтугинских торгашей, увозят в Благовещенск деньги и золото возами. А еще глумятся, подначивают порой товарищи: не еврей ты, Сема, не еврей. Да какое там! И все-таки капиталец есть. Только пристроить бы понадежнее. Банкирам Огольцов не доверяет. Американец в них не сомневается, это его дело. Но очень уж прохиндейского виду они. Стелют мягко, да не жестко бы потом лежать, случись какая паника. Глядишь, поманкировали, покрутили носами, да и снялись со всем золотом и деньгами, и ищи-свищи их в Америках-Европах. А Семен даже и языков не знает. Как их там возьмешь? В последний поход в Благовещенск оставил свое золото у знакомой вдовушки, проживающей на Релке неподалеку от деревянного храма, первого, как рассказывают старожилы, здания в городе. Отправил хозяйку за покупками, а сам тайком зарыл капиталец в подполе. Детишки видели, конечно, что дядя Семен лазал в подпол, ну дак он оттуда корзину картофеля вынес. Все будет хорошо, рассуждает Огольцов. Неизвестно, как все далее сложится, может статься, на то золотишко Огольцову этих же детей и подымать. Давненько писем от жены нет. Может, брат чего удумал. А может, и не жена она Семену теперь. Эх, доля мужичья старательская…
А ниче, сподручно жить и здесь, — рассуждает Сема, — места для прожитья вволю, а на равнине южнее Города, сказывают, землица, что наш чернозем, бери хошь сотню десятин, еще и от царя-батюшки помочь полагается. Опять же реки полны рыбы, леса — разного зверья. Мужики вон по осени красной рыбицы в том же Маркове возами берут, без натуги. Ладют загородки на ерике и черпают краснорыбицу вилами. Можно, можно жить и здесь, — прикидывает Семен Огольцов.
Отправляясь на поиски счастья, Семен даже не мог предполагать, что когда-то сможет достичь такого успеха. Желтуга дает невероятный шанс. И многие им воспользовались, обеспечив себя и своих потомков на десятки лет вперед. И вот, похоже, всё оборвалось, обрушилось, будто подмытый рекой берег. Даст ли жизнь еще раз такой шанс? Вряд ли. Хотя моют же золотишко на Ольдое и Хайкте, которые по пути в Благовещенск, моют на далекой реке Мае, на притоках Зеи, на далекой красивой Селемдже, о которой Сема много рассказов слыхивал.
Уже когда они с Бо отправились с прииска в русскую сторону, Семен стал прикидывать, сколько же он сможет купить земли у помещика дома. Выходило, не больше тысячи десятин. И то если вместе с заливными лугами да неудобьями. Пахотной — десятин пятьсот. Да, это уже полная свобода. О такой вольнице прежде он и мечтать не смел. Но это свобода самому впрячься в ярмо и тянуть, не разгибаясь, до издоху. По-прежнему брат будет помыкать и учить жить. Если бы не долг!.. Ну не убивать же брата. Их семье и так досталось лиха. Вон и фамилию пришлось переменить. Да и что дома, что дома? Намазали ему в той Терешке, что ли? Уж сколько времени прошло после выхода «Уложения». Вроде свободу царь-батюшка дал двадцать годков как с лихом, а с помещиками по сию пору толкового договора о выкупе земли нет. Все та же барщина не менее как по три дни в неделю. А когда робить на себя? Жутко вспоминать, как солдатики принуждали идти на барщину. Кому шкуру в лохмотья, аж ребры наружу, а кто и смертушку принял. По деревням глухой крестьянский стон: их порют, а они свое: «Не пойду, царь-батюшка ослобонил». Двадцать годков восстание за восстанием, поместья горят; покуда крестьянин по острогам, дети и жены зубы на полку, или гордость запрятай да в кусочки иди, побирайся. Как был произвол, так и остался. Да и дело ли, что по Уложению иной помещик стал бедней ушлого крестьянина. Это ж когда такое было, чтобы помещик отдавал дочку либо сына за крестьянского отпрыска? Не дело. Помещик — опора, советчик. А иначе зачем и царев указ, коли порядку не несет? Хотя, может, нынче и по-другому все. Почитай, до трех годков как из дому. Тяжко, ох как тяжко думать про то, как оно там, дома. Хоть бы письмо какое. Хоть раз. Расспрашивал саратовских, да они от Терешки подалее будут. Сами не ведают, как там у их дома.
Семен на пару с Бо и наемной охраной — когда четыре всадника, когда и восемь, и десять — за два года с лишком набили вдоль Амура тропу... Сколько вывезли в Благовещенск золота американцу? Тридцать, сорок пудов? Но почему так? Отчего одним — всё, а другим — почти ничего? Они ведь с Гэри приехали на прииск вместе. Потом американец стремительно набрал вес, в какие-то недели превратившись в одного из влиятельнейших людей на прииске. Огольцову иногда льстило, когда за спиной Кука желтугинцы шушукались, выказывая свое неподдельное почтение. Иногда Огольцов напоминал шептунам, что-де на вольный прииск-то они с Гэри прибыли в один день. Но что из того? Где Кук и где он, Семен?
Вот везут, может быть, последнюю посылку золота американца. Или нонешняя экспедиция — последний шанс вырваться с Желтуги? В таком разе это может стать их с Бо главным шансом в жизни! Ведь американец может и не вернуться с правого берега. И Семен решил перетолковать с китайцем.
— Слышь, Боша, — поравнявшись, заговорил Семен, стараясь глубже прятать эмоции. — Может быть, Гэри спасает нас, отправляя за Амур. Не сегодня-завтра ваши придут, головы хищникам будут снимать, а?
— Китаская воин плохо нету, — не согласился Бо.
— А говорят, на Аракане многих наших китаезы порубили, как капусту. А иных насмерть забили нагайками. Оно, конечно, нагайками — спины в лохмотья — это больше нашим казачкам сподручнее. Очень они… уважают. Зато ваши, бают знающие люди, любят отпустить кишки погулять либо голову вон!
— Китаская саладата плохо нету, — стоит на своем Бо. Его вообще-то трудно разговорить. А уж за Поднебесную он готов стоять насмерть, призвав весь скромный полемический огонь, всю сотню известных ему русских слов.
— Бо, а если, не дай бог, сгинет Гэри, куда золото девать будем? — не унимается Семен.
— Не ната плохо говоли, — отрезал Бо и пришпорил коня. Словно бы сбежал от приставучего спутника. Китаец вообще человек, как не раз говорил Кук, с царьком в голове. Да-да, именно с царьком в голове, хотя вроде про китайца так и не можно сказать, у них император. Честный по своей природе, Бо самостоятельно создал целую философию человека, состоящего в услужении. Она брала корни еще с тех пор, когда работал на человека из их городка, перенося металл, откуда и куда укажут. Умирая в луже собственной крови, сбитый Курочкиным с лошади, он молил лишь об одном — чтобы выжить и потом всей своей оставшейся жизнью искупить вину перед хозяином. Ведь Хэй Фу так надеялся на него. Но тогда Бо был просто молод. И это было так давно. Долг с Вэн Бо Фу получил-таки. И проценты получил. Это дело чести для Вэна. Между тем за два минувших года, когда он до десяти раз в год ходил с обозом в Благовещенск, Бо ни разу не позволил себе ослабить внимание при проходе казачьих кордонов. Он ведет группу осторожно, обходя печально известные казачьи кордоны по сопкам. И только ночью. А сколько на пути таких кордонов! Бо надежен, и Гэри им доволен. Иногда, тайком от Семена, американец сует Бо сотенную в знак особого расположения. На Вэн Бо Кук особенно рассчитывает. И Вэн не подведет. «Может, — рассуждает Бо, — хозяин столько же дает и Семену. Это его дело».
Важно, что они с Огольцовым наиболее высокооплачиваемые охранники золота. У Крейтера люди получают вознаграждение куда меньшее. К тому же рассказывают, будто бы сам Крейтер, стоит заподозрить кого-то из них в нечистоплотности, через лютых братьев Данилиных жестоко расправляется с оказавшимися под подозрением. Да, закон вольного прииска за убийство карает убийством. Только для кого он писан, тот закон? Крейтер — сам и есть господин Закон.
— …Вень, а Вень, у вас в Поднебесной есть театра? — «Опять Сёмка пристает с разговорами. Опять про театру пытает…» — Молчишь, бирюк желтолицый. Слышь, я в Саратове бывал пару раз на спектакле. Представляешь, во всей красе покажут тебе ряженые, как жили цари в давние времена, может, пятьсот годков раньшей нас, а то и поболе. Чудно. Вот про одного короля английского смотрел, так получается, у них ничуть не легшей житуха, чем у нас в губернии. И детки у этого короля Лира лукавые, даром что девки. Знаешь, что они там говорят? «Ужасный век, ужасные сердца…» А у нас нынче лучше, что ли? И ведь округ того короля народец лихой, иные вражины почище господ здесь, на Желте. Театр, Боша, — это здорово! Я вот думал, прикидывал: с пудик золотишка поиметь бы, так и свой волостной театр можно открыть. Из наших, из крестьян, какие способней, набрать бы в актеры. Што среди крестьянского люда много таковых можно сыскать — это чистейший факт. Меж тем запросы у простого люда поменее будут, чем у див столичных. Талант, брат Веня, он и в моей Терешке талант. А уж какие красавицы средь простолюдин встречаются, покуда не выйдут замуж за какого-нибудь неудачника, да еще энтакого с фендибобером да с ленцой. А так чем не прынцессы, а? Одежу посправней, в парчу да шелка приодень — и не отличить, как хороши! Выписать бы доброго специалиста из Питеру либо Москвы, чтобы людями водил, да показывал на сцене как да што. Можно и из-за границы. Развернуть дело толком, так можно и добрые барыши поиметь. И слава опять же на всю губернию. Почтение. А с золотишком, что куда, я и сам разберусь, хучь начальную школу, а имею. С золотишком, Боша, много дел наворотить можно. Без оного, без капиталу, ты червяк земляной, всякий тебя горазд схватить, располовинить да на ржавый рыболовный крючок надеть.
Далее:
68 - Амальгама золота
69 - Хлопотное дело
70 - Смертельная схватка
71 - Встреча в ночи
72 - Побег
1999–2000, 2013–2015 гг.
Произведение публиковалось в:
"Сам себе волк". Роман в трёх частях. - Благовещенск, 2017 г.