Золотая пыль. 71 - Встреча в ночи
Ранее:
66 - «Босой»
67 - Трудное решение
68 - Амальгама золота
69 - Хлопотное дело
70 - Смертельная схватка
...Неспешно переехав Амур в месте излучины — так, чтобы предполагаемому неприятелю было трудно отследить переход границы, Огольцов и Бо стали уходить в глубь российской территории, держа путь в направлении станицы Игнашинской. По эту сторону Амура во всех экспедициях золота до Благовещенска, а особенно обратно, Огольцов ощущал себя уверенно. Это, конечно, не Саратовская губерния между Терешкой, Чардымом и Медведицей, где единственный ворог человеку — коварный серый волк и сроду ни о каких бандитствиях не слыхивали. Здесь отчаянного, лихого и жадного до даровой поживы народа хватает. Но с властью всегда можно договориться. Хорошо на всем пути к Благовещенску прикормлены и казачьи начальники. Американец на это дело выдает деньги специально и требует поощрять служивых: «Скажи, Сема, есаулу Васнецову, что, мол, Гэри Кук кланяется ему и сей подарочек его дочери на свадебку…» Верно, с казачишками дружбу водить надобно, даже когда те претензий к экспедиторам не имеют. Правда, сам Семен баловать их перестал. Особенно с тех пор, как они с Бо и другими сопровождающими в станицах вдоль Амура изрядно примелькались. Со временем для Огольцова эта «статья дохода» стала обычной. Китаец, правда, иногда пытается встрять: что-де надо бы там дать, надо бы тут сунуть в лапу. Только что он понимает, этот бесконечно и слепо преданный хозяину узколобый, узкоглазый, копченый огрызок!
Бо едет верхом чуть впереди Семена и внимательно всматривается в тайгу. Как и его спутник, тайги и зверя Бо не опасается. Он мог бы вполне уверенно идти по ней и один, и в компании, на лошади или пешком - это все не страшно. Вэн больше остерегается людей. Огольцов часто бывает недоволен такой манерой китайца идти по маршруту, ведь на долгом пути встречается столько интересного. Особенно он любит останавливаться на ночлег у казацких вдовушек. Семен умеет тронуть струны их души, разговорить. Тот же театр. Нет, ничего такого: поболтать, попить чайку со сдобой, в суете у русской печи коснуться плечом ли бедром, ненароком погладить хозяйке руку, дать истосковавшейся по мужской ласке женщине малую надежду, но затем проболтать у самовара в свете сполохов от огня в топке огромной, занимающей треть пространства светелки русской печи… а рано поутру сесть на доброго коня и в минуту исчезнуть в сыром тумане, едва услышав, скорее угадав, ее глубокий, наполненный печалью вздох, попытаться прочитать ее мысли при прощании, увидеть последний взмах ее еще не влажного застиранного платочка и слезинку, застрявшую в ресницах. И в путь. А опасность? Что ж, с нею жизнь ярче.
Ведь всю остальную жизнь ему предстоит провести при мельнице да собственном земельном наделе. Нет большей скуки! Теперь это он знает точно. Поскольку есть вот эта бескрайняя великая тайга, есть прииск. Кроме того, у Семена всегда при себе безотказный и скорострельный винчестер, да и Бо вооружен не хуже.
За этими мыслями Огольцов нагнал китайца и стал провоцировать всегда сдержанного и немногословного спутника на разговор по душам. Все-таки последняя совместная экспедиция. Наверняка жизнь раскидает их по миру. И, выходит, так и не узнает он, была ли у Бо, например, семья. И вообще, как там у них, в этом непонятном Китае, устроена жизнь. Будет хоть, о чем детям рассказать. А то ведь что расскажешь, что покажешь, что останется? Только то, что возил чужое золото, неделями не слезая с лошади? Или демонстрировать набитые седлом коржи...
— А расскажи мне, Боша, в каком доме ты живешь у себя на родине?
— Нету Бо дом. Семя ната. Потом дом, — китаец, как обычно, не расположен разговаривать. Тем более что впереди угадываются редкие огни Игнашинской.
— Расскажи, какие у вас дома строят, — пристает Семен. — Слышал, в мазанках живете да кизяком топите. Будто нет у вас леса. А леса… его вон сколько! — донимает спутника Огольцов. — А какие у вас мельницы там? Как с водой обстоит?
— Нету менниса, — отмахнулся китаец, недовольный, что спутник мешает быть внимательным. Придержав лошадь, Семен дал Вэну возможность проскочить мимо.
— Ну, расскажи хоть, какие у вас бабы! — возопил Семен, повернувшись в седле вполоборота. — Говорят, у них и сисек нету. И еще всю жисть порты не снимают.
— Та, та, — на все соглашался Бо. Ему не нравится, когда в походе мешают читать темноту.
— Ну а как же тогда ваши бабы нарожали столько народу, если порты не снимают? — не может понять Семен, обращенный к нервничающему Бо. Но ответа, даже скупого, на информацию, в стиле Бо, он не получил. Зато получил удар саблей по голове.
Семен охнул и повалился с лошади в снег. Одна нога «хищника» осталась в стремени, и напуганный конь сколько-то тащит седока по снегу, по кущам, пока сильные руки человека в казенной форме не остановили его. Мутнеющее сознание Огольцова улавливает лишь обрывки фраз: «Подхорунжий, глянь-ка, другой китаец, че ли? Полезли они через державную границу, как крысы из дымного подвалу. Чуют, видать, царь ихний церемониться не станет. А этот вроде наш! Семка Огольцов, че ли… Наш не наш... Сказано, желтугинских всех скопом к дознанию. Разбираться некогда: царю золото надобно. Выползут — их счастье. После разберемся. Гнедого я беру. Ты возьми ружьишко. Славный стволик, давно такой жалаю. А того попробуй по тайге сыщи по ночи. Сказал же, гнедого беру, отлезь, вражина! Глянь, што у него за пазухом...»
Только когда луна стала заваливаться за сопки на китайской стороне, Семен очнулся. Тело настолько выстыло, что нет возможности пошевелить конечностями. Словно бы кто-то вогнал в него стальной прут — сверху вниз. Раненый Огольцов не может вспомнить, да и больно думать: как так ему досталось по голове, когда рядом никого не было? А уж китаец этого сделать не мог. Это точно. Значит, местные разбойнички, из игнашинских. Или казаки. Неужели казаки?! Мороз давит, не спасает даже тулупчишко, перехваченный ремнем. «Надо же, не раздели казачки. Но что же они, бестии! Столько им отвалено за наше спокойствие...» — силится Семен соображать и хоть как-то, словом, обращенным к себе, греть и тело, и будто остылое нутро. Собрав волю в кулак, попытался встать, прислонившись к шершавой лесине спиной, огляделся. Уже светает. Теперь трудно прочитать по исчерченной множеством ног и копыт глади снега, что же тут произошло. Вот всадники спешились. Тут жгли костер. Но головешки давно выстыли. Значит, засаду спроворили еще ввечеру. Ждали казачки. Но где Бо, что с золотом? Желая проверить, как там его собственные деньги и золото, Семен сунул руку за отворот тулупа. Ни денег, ни золота. «Пусть подавятся. Да и было-то немного. Детишкам бабехи знакомой хотелось подарочки немудрены справить. Да ей самой платочек новый». Столько лишений принять, столько раз рисковать жизнью, чтобы вот так, в одну ночь, за какие-то миги ощутить себя ничтожеством? Семеном овладело отчаяние. Подавленный, он пытается еще отсмотреть по следам, удалось ли китайцу ускользнуть от казачьего кордона. Тогда останется шанс поправить дело. Хотя с Бо трудно будет договориться. Но это шанс. Не согласится по-доброму поделить посылку — получит, как я получил, — судорожно и зло прикинул план действий Огольцов.
Уже совсем рассвело, и Огольцову стало проще читать картину ночного происшествия. Да, конечно, казачки. Вот всадники встрели их. Вот кровь его, Семена. Вот кровь Бо, или его коня. Однако самого Вэн Бо нет. Похоже, раненого унес прочь быстрый конь. Или ранен конь? Всё, картина ясна! И тогда, стараясь не беспокоить больную тяжеленную голову наклонами или иными движениями, стал возвращаться к месту, откуда ушел в ночь Венька. Там станица была в виду, значит, оттуда в станицу и надобно идти. Может, что-то прояснится. Семен все еще рассчитывает на благоприятный исход всей этой истории. Неужели русские русского не поймут? Китайцы — ладно. Их казачишки рубят, как тальник, без счета и жалости. Схожая картина на китайском берегу, только наоборот. Но то китайцы. Неужели...
Добравшись до второй от краю избы — приказчика местного магазина от благовещенской фирмы «Хлебников и Ко» Плетнева, хорошо знакомого по прежним экспедициям, Семен ввалился в хату. Уже по тому, как встретил гостя Сашка Плетнев, как фальшиво охает и стенает по поводу местных нравов и российского беспорядка, стало понятно, сколь разительно изменились настроения станичников.
Изба Плетнева поделена надвое. В одной половине разместилась лавка, где хозяин торгует бакалеей, водкой, табаком. Имеется тут и кое-какой необходимый в быту товар, висящий на вешалах, вбитых в кругляк стены гвоздях… Словом, товар тут везде. Огольцов не раз бывал и в лавке, и на половине семьи Плетнева. Не однажды отведывал обычно наваристых духовитых щей с бараниной да выпечки с лесной ягодой. Не жалел Сашка Плетнев и водочки. Умел отыскать в подполе «получше, ибо для самого дорогого гостя». Но ведь Семен и платил всегда хорошо. Разумеется, из тех денег, что выдавал Гэри на укрепление связей с местной властью.
…В лавку заходят люди. Вот ввалился, явившись из густого облака пара, подхорунжий Прокопенко. Плетнев пытает его: мол, не знает ли Степан, кто мог по ночи встреть мово гостя из-за Амура? Степан не знает. И даже отнесся к новости вполне равнодушно: не спрашивает, не уточняет деталей. Служба-де тяжела, опасна, и некогда сплетни по станице собирать. Взяв штоф хлебной, казак удалился. Следом заходят другие люди. Забежал пронырливый мальчишка и, сунув Сашке самородок весом с золотник, попросил «конфетов в синеньких бамажках».
— Имеют казачки золотишко? — зашел Семен издалека.
— Имеют, — согласился Плетнев. — Нынче все свихнулись на золоте. Даже казачки службу абы как справляют. Служба, конешно, не пущщат до такова увлечению. Но золотников по десять-пятнадцать намыть на ключах всяк могёт.
— …Кордоны, конешно, стоят, — разговорился следующий собеседник, зашедший к Плетневу под вывеску. — Нынче казачки имеют приказ самово губернатору: брать всех, хто через Амур оттедова идет. Золотье — в казну препровождать. Да хто ж скажет тебе, сердешный, — взял он твое иль не брал? Ишшо и нагайкой достанется, коли сильно будешь спрошать. За прошло лето, говорят, казачки отправили в Благовещенск консискованого ажна три пуда. А сколь, спрашиватца, до себя потянули? В других станицах и тово поболе. Человек от губернатору приезжал, благодарить за службу. Казачки в строю-то «уря-уря», но морды до того ж лукавы, что глядеть противно, да и за державу страхотно делацца. Казачки через то золото перестали сено косить, рыбу ловить перестали. Друг дружке пясок в морду сують: накося продай мне сена... И почитай кажен день пьяны. Лучшей будет не спрошать их нынче. Злючи сильно стали. А все золото! Но исти-то его не будешь, правильно? Робить надо. Так-то оно бы верней. А нынче вон скока народа с тово берега преть, это ж какой жор для казачков…
Далее:
72 - Побег
73 - Заболел
74 - Прохорова сатисфакция
75 - Пленение
1999–2000, 2013–2015 гг.
Произведение публиковалось в:
"Сам себе волк". Роман в трёх частях. - Благовещенск, 2017 г.