Глава 12. Часть 02. Дикие побеги
РАНЕЕ:
Глава 07. Часть 02. Дикие побеги
Глава 08. Часть 02. Дикие побеги
Глава 09. Часть 02. Дикие побеги
Глава 10. Часть 02. Дикие побеги
Глава 11. Часть 02. Дикие побеги
В сорок третьем году из Селпвейкино вывезли двести тысяч ружейных болванок. В Каргаске дорогое изделие принимала комиссия. Болванки брали из штабелей, оглядывали ровно отпиленные торцы, постукивали, хвалили селнвейкинских трудоармейцев.
Гаврила Титыч для виду смущался, прятал свои провалившиеся глаза. Он и оделся для этого случая в спецовку, прожженную искрами. Торопясь поспеть вперед комиссии, Гаврила Титыч говорил:
- В нутро, в нутро загляните. Снаружи-то ее ветром обвеяло, снаружи она так хорошо не выглядывает, как изнутри: там она белая, ни еердцевинки в ней, ни Прожилины,
С десяток ружейных болванок пополам раскололи: чистый п белый скол был у всех, древесина сладковато пахла весной, березовым лесом. Многие из комиссии нюхали расколотые болванки, одобрительно говорили:
- Береза! Дивное дерево все ж таки: и мертвая радует человека. Запах-то какой, а?
В комиссии был районный комиссар па протезе. Он подошел к Щукотько, спросил в задумчивости: как там Шкарнн Андроп поживает? Есть у него, у Щукотько, такой бригадир?
Гаврила Титыч смешался сначала: почему это вдруг об Апдроне тут вспомнили? Потом руками взмахнул, обрадовался:
- Бригадир - лучше не надо! Правая моя рука... Прихварывает после контузии, говорил ему до болыш-цы съездить, да он отказался...
К весне сорок четвертого ружейных болванок было уже не двести, а триста тысяч. Огромные штабеля под навесом ждали отправки.
Ружболванку перевозили на паузках, а чаще плотами с подплоткамп из сухостойного кедра. Торопились не упустить большую воду, иначе речка Чижапка, да и сам Васюган обмелеют: перехватит их чуть ли не поперек песчаными косами, тогда ни с плотами, ни с баржами но и пойти.
Весной сорок четвертого по Васюгану и васюганским
притокам паводок был на редкость низкий. А тут еще
не подали вовремя барж. Баржи курсом на Селивей-
кино вышли из Каргаска с опозданием и застряли на
пол пути.
А берега па реках обнажались все глубже, запестрели желтые, белые отмели, течение стало ленивым, еле приметным. Постоянно держалось вёдро: ровно светило солнце, дни были в меру жаркие. Не парило, не собирались па небе тучи, и дождей, которые бы подняли воду, нс ожидалось.
Ясное, чистое было небо, но черные тучи собирались над головой Гаврилы Тптыча: уже истекли все сроки поставки ружейной болванки, а еще не было вывезено ни одной штуки. Гаврила Титыч понимал, какая гроза может над ним разразиться, и метался, не зная, с чего начать, в какую сторону кинуться. Станут копаться - вину его сразу докажут: занялся переброской складов из Еремино в Селивейкино, засуетился и в нужный момент, загодя, не подал заявку в управление малых рек. А там, в управлении, откуда им знать: готов Щукотько к перевозке или не готов? Дитя не плачет, мать не разумеет... Теперь он шумел, торопил, сам к баржам ездил, но вес напрасно: суда стоят, и нет им ходу по такой малой воде.
И плоты с подплотками из сухостойного кедра тоже сейчас не годились. О плотах Гаврила Титыч ужа какой раз заикается, да бригадир Андроп и все и голос: «Плоты посадим, нельзя плотами».
Мечется, крутится Гаврила Титыч, и так был тощой, а тут совсем от забот, от переживаний на ист сошел: штаны сползают, хоть гвоздем прибивай. Поглядел бы сейчас на Щукотько бакенщик Матвей Зублев, помотал бы своей бородищей беленой и мог бы не только что подумать, а вслух сказать: «Ты теперь вроде как заяц в петле: будешь вертеться вокруг осины, пакедова не задушишься».
Сидел раз Щукотько на берегу, на самом что ни на есть солнцепеке, глядел на желто-белую пестроту отмелей по Чижапке, и голова его сама собой никла, подкашивалась на исхудавшей шее. Подошли к нему сзади Андрон Шкарин с тесщиком Левонтием Типсиным.
- Сидим, глядим, думу думаем, - проговорил с укором Андрон.
Щукотько резко оборотился, обшарил их лица глазами, будто узнать торопился: не с новостью ли какой пришли? Думалось все, надеялось: вдруг придет она, новость, задумка, вдруг кто спасительную мыслишку подаст.
- Что скажете? - спросил Гаврила Титыч.
- Чо сказать, когда нечего, - повел плечами Ле вонтий. - Пырскали, пырскали -.воду пропырскали.
- Это я уже слышал, - недобро сощурился Щукотько. - Зачем балоболить о том, что и без вас дураку ясно?
- Ладно, - сказал Андрон, - перепираться не время. Есть у нас предложение: неводниками, на лодках ружболванку перевозить.
- Да ты обалдел? - изумился Щукотько. - Ты только себе представь, сколько мы дней так пулькаться будем?
- Долго, конешно, но другого, чем бы нам выручиться, не вижу.
Щукотько соображал, склонившись, нашептывал, что-то подсчитывал,
- Нем, краса моя, не получается: триста тысяч болванок настругано, на неводник больше тыщи не погрузить... Неводник гнать сто верст туда да столько же по течению вверх... Так все лето и будем пулькаться.
- Другого выхода нету, -- осердился Левонтий. - Мы с Андроном уж всяко мороковалн.
Гаврила Титыч вскочил, будто его шилом ширнули:
- Дурни мы, вот дурни! Ведь есть же способ всю партию сплавить, всю до единой болванки!
И сразу он стал надутым и ванным: «Думали вы, шурупили, а что прнд\ мали? Пшш от ваших придумок остался. И я тут с вами, бестолочами, измучился. Эх, такой простой мысли сразу в голову взять не могли».
- Ружболванку мы пустим молей.
- Безумное дело хочешь затеять, Гаврила Титыч, - протер казанками измученные глаза Левонтнй.
- Молем она не пойдет, - поддержал Левонтия Шкарин, вглядываясь сухими глазами в крутой изгиб реки сразу за ровным прямым плесом.
- Пойдет. Еще как пойдет! День - на Васюгане, три - у Каргаска. А там закошелить, бонами перекрыть. И выгружай на берег, дай ей обсохнуть, потом на баржи и - фьють! - прямиком на заводы.
Андрон слушал, потирал нос и не соглашался:
- На словах оно так, на деле иначе выйдет... Вот глянь сюда: пока ровное плесо - болванка плывет, верно што, как гусь: чего ей не плыть - сухой да легкой? А дальше - затор, на поворотах ее сгрудит, прижмет, понатурит в заводи. И будет она там крутиться, как добро в проруби. Я так считаю.
- А как же еще считать? - подтвердил и Левонтий. - Все так и выйдет.
Щукотько задумался: вроде резонно говорят мужики. Но уж слишком заманчивой казалась ему пришедшая мысль: по крайней мере молевой сплав решал дело разом.
- Попытка не пытка! - Он рассмеялся, толкнул Андрона в плечо - тот пошатнулся даже. - Не стращай, бондарь, бабу... - н прибавил матерщинную присказку.
- Это верно ты сказываешь - про бабу, - смахнул ладонью улыбочку с губ Левонтий. - Но про сплав мы дело тебе говорим. Неводниками хоть долго, да верно.
- Я в леспромхозе работал и толк в сплавных делах понимаю, - уперся Щукотько. - Все, болтовню побоку. Кликайте живо народ, начинаем болванку подтаскивать к берегу.
На этом они и кончили толковать. Только Андрон Шкарин заметил:
- Ты начальник, тебе перед миром ответ держать... Шло начало июня, жара только входила в силу, но Андрона уже одолевала слабость: после контузии и ранения он легче переносил зиму, чем лето. Зимой его лишь временами пошатывало, кидалась в глаза больная резь, пестрота от мелькания, кружения множества красных, синих, зеленых точек. От этого обносило голову, и он, если успевал, опускался под дерево и так сидел, пока головокружение не проходило. Бывало и хуже - когда он упал под мешком на берегу Чпжапки. Л потом повторилось с ним это на циркулярке, где он пошатнулся и чуть не угодил под пилу... И все же зимой он чувствовал себя здоровее. В жару его расслабляло почти до бессилия...
Вот и понесло, подхватило болванку небыстрым течением Чижапки. За короткое время в воду посбрасывали все зимние заготовки. Триста тысяч болванок покрыли реку от берега к берегу - блестели на солнце смоченные торцы.
- Видал - пошла! - взбодрился Щукотько. - Гусем идет. Пять дней - и держи ее на Усть-Васюгане.
- Посмотрим, - недоверчиво покачал головой Ле-вонтий. - Этот бы «гусь» да на мель не сел.
Чтобы не застревала болванка на поворотах, не сбивалась в заводях, не лезла на мель-пески, Гаврила Ти-тыч снарядил все лодки, какие были у них в Селпвей-кино, посадил на лодки народ: «Поезжайте следом, расчищайте заторы, гоните болванку по Чижапке на Васюган, но Васюгану в Обь». Перед отплытием Щу-котько выдал всем по стакану водки, которая осталась еще от майских праздников. Это было не лишним, потому что за первым же плесом все набродились так, что нитки сухой не было. Болванку толкали шестами, распихивали, а она вертелась, крутилась, как сор на воде: его веслом, он за веслом.
Умаялись. По берегам в черемушнике, калиннике дрозды-пересмешники надрывались в веселом крике, синицы порхали, разные птахи. На все голоса заливались они, будто смеялись над чудаками людьми.
И Гаврила Титыч уже прикидывает: один поворот столько времени отнял, а таких поворотов по Чижапке, по Васюгану не перечесть. Не зря мужики ему толко* вали.
ДАЛЕЕ:
Глава 13. Часть 02. Дикие побеги
Глава 14. Часть 02. Дикие побеги
Произведение публиковалось в:
"Дикие побеги". – Хабаровск, Хабаровское книжное издательство, 1971