10 июля 1997. Дневник хромоножки во время её болезни
Ранее:
28 мая 1997
25 июня 1997
29 июня 1997
05 июля 1997
07 июля 1997
Я снова, как зимой заточена во внутреннем дворике, и бабушка из окна за мною присматривает. Излишняя, я считаю, предосторожность, потому что папа накинул-таки узду на Сумского. Не сам, конечно, тот во внимание его не принял, а через одного клиента, пользующегося услугами папы в области электроники. Сумскому сказали то же, что пытался сказать ему папа, но гораздо спокойней, короче и убедительней. Эти слова были Сумским услышаны, и было взято от него ответное слово, оставить меня в покое. Но родители по-прежнему в страхе, и я в старой коляске сижу за домом, читаю книжки, греюсь на солнышке, а если прогуливаюсь, то возле коляски, осваиваю ходьбу на одном костыле.
- Эй! – приносится ко мне сверху.
Я поднимаю глаза, Фомкина голова торчит над ребром крыши.
- А я все видел! – светозарно лыбится он, имея ввиду, как я понимаю, мой недавний побег от преследователей.
- Конечно, без тебя нигде не обходится, - ворчу я, усаживаясь в коляску, чтобы удобнее было разговаривать. Хоть я и злюсь на Фомку за предательство, но появлению его я рада.
- Ты молодчина! Как дашь ему костылем, у него рука так и отвисла, - смакует он виденное.
- А тебе, что дали за то, что не доглядел, что коляска у меня самоходная? – хладнокровно спрашиваю я.
- Стукнули пару раз. Во, видишь, раздуло, - выставил он из-за гребня всю физиономию. Одна половина лица, в самом деле, была темнее и шире другой.
- За предательство не то еще полагается, - не посочувствовала я.
- Это не я, - честно глядел на меня Фомка.
- А кто же?
- Не я, - уверял он, не желая выдавать виновного.
- Но ты знал?
- Я хотел предупредить, но ты миловалась в кустах с этим.
- Подумаешь, грех какой! Тебя что – очень задело?
- Задело. Ты не должна быть чьей-то.
- Это почему же?
- Потому что ты наш общий товарищ и мой тоже.
- Если товарищ, зачем же ты за мной подсматриваешь и продаешь?
- Не продаю! – взвыл Фомка. – Я знал, какая у тебя коляска. Я ходил за тобой и отцом на набережную и видел, как ты крутилась.
- Кто же тогда меня выследил?
- Зойка тебя углядела, когда ты под Юлькиными окнами стояла. Юлька тоже с нами была.
- И Юля?
- Но та не в курсе, а у Зойки телефонная трубка в сумочке, она и звякнула.
- А ты говоришь – общий товарищ, - вздохнула я.
- Ты не представляешь, что с Юлькой сделалось, когда она тебя с этим увидела. Она чуть в обморок не упала. Зойка ей посочувствовала и кое-что по-женски ей подсказала. Она, знаешь, какая теперь опытная!
- Что подсказала? – крикнула я.
- Я не усек, - вильнул Фомка.
- Все ты усек и все знаешь. Сводники вы, поганые сводники! – ударила я кулаком по ручке кресла и потерянно заревела.
15 июля 1997года
В подполье скребутся мыши, а кот Васька сидит на подоконнике в кухне, жмурится и ухом не ведет. Бабушка несколько раз обращала его внимание на подозрительные звуки снизу, а он даже не настораживается. Кот достался нам от прежних хозяев. Его не забрали, потому что он привык к дому. Васька ведет независимую жизнь, но порядок в кошачьем хозяйстве держит. Непонятно, с чего это он так заленился?
Бабушку до того разозлила Васькина наглость, что она схватила кота за шиворот и кинула в подполье. К звукам снизу прибавилось еще кошачье мяуканье. Бабушка очень этим озадачилась и полезла в подполье сама. Через короткое время она вылезла успокоенная, и кот выпрыгнул вместе с нею.
- Это у Сумских в подвале чего-то делают, - сообщила она.
- А что делают?
- Не знаю, - отвечала бабушка, занятая уже другими мыслями.
- Не подкоп роют? – предположила я.
Бабушка задумалась, заволновалась и снова полезла в подполье.
- Роются у перегородки, - вынырнув, сказала она.
Я хотела тоже полезть, но бабушка не разрешила.
- Это Сережа роет, - догадалась я.
Последнее время Сережа перестал к нам заглядывать. Я через ограду видела, что он ходит к Сумской. Сама бабка неприветливая. Наверно, Игорь его зазвал: вероятнее всего делать подкоп. Раз нельзя нас выкурить, раз нельзя меня тронуть, он решил подкопаться и самовольно обследовать подвал.
Папа и мама были на работе. Скребущиеся звуки с перерывами длились почти целый день. Бабушка несколько раз лазила проверять, цела ли перегородка, и возвращалась в недоумении: перегородка вроде бы цела, за ней скребутся, а что делают, неизвестно.
Я попыталась перехватить Сережу в ограде, когда он пойдет к себе, но в этот день я его не поймала.
Папа, придя с работы, тоже лазил в подполье, осмотрел перегородку, поставил временные подпоры.
Утром я укараулила момент, когда Сережа входил в ограду Сумской. Завидев меня, он опустил глаза.
_ Сережа! – позвала я. Он остановился.
- Ты что делаешь у Сумской в подполье?
- Шищу, шиню, прибираю, - не поднимая глаз, ответил он.
- А еще что?
Сережа помялся, отыскивая ответ, и, видно, нашел, потому что вдруг выпрямился, косо на меня поглядел и сердито проговорил:
- Я по найму. Делаю, жа што платят.
- А если твоя работа во вред другим людям? – попыталась я зацепить его совесть.
- Шужие режоны меня не кашаютшя, - буркнул он и заторопился, потому что у Сумских заскрипела дверь.
И снова в подполье заскреблись.
Папа привез стройматериалы и тоже спустился вниз. Начался встречный стук, недвусмысленно напоминавший, что мы тоже не дремлем.
Чтобы, не дай Бог, не свалиться в подполье, мне запрещено было выходить на кухню. Я сидела в своей комнате и через открытую дверь наблюдала, как бабушка то спускалась вниз, то подымалась. А потом показался папа, держа в руках похожую на ларец заржавленную жестяную коробку. У меня замерло сердце: «Неужели клад?».
- Она тяжелая? – не выдержав, я выехала на коляске из своей комнаты на кухню. Бабушка поспешно захлопнула крышку подполья.
- Нет, не тяжелая, - отвечал папа, протирая находку тряпкой. Он положил ларец на табуретку и, помогая себе ножом, начал открывать крышку. Она отошла, и мы, склонившись втроем, ничего особенного не увидели. Из пергаментного свертка папа извлек записную книжку в кожаном переплете, с пожелтевшими страницами и вложенным между ними письмом, черный металлический портсигар с гравированным рисунком на крышке и деревянный футлярчик с чем-то непонятным внутри.
Папа принялся читать письмо и, прочитав, передал его мне. На пожухлом листке с почерневшими заломами бисерным бегущим почерком с ятями и ерами по-старинному было написано ( устаревшие знаки я не воспроизвожу, чтобы в них не запутаться):
«Милый папочка!
Мне будет очень жаль тебя, если ты произведешь раскопки в нашем подполье и ничего не найдешь. Поэтому я подкладываю тебе в утешение свою шкатулочку с небольшим подарком от себя и моим любимым деревцем, которое сломалось и не выбрасывает больше листочков. Почини его, пожалуйста, когда найдешь.
Что касается дедушкиных драгоценностей, то, я думаю, их просто не существует. Дедушка давно разорен и от стыда перед родными выдумал историю с кладом, чтобы перессорить вас между собою и отвести вину от себя. Можешь, конечно, драгоценности поискать, но я, безусловно, уверена, что ты их не найдешь.
Любящая тебя дочь Наденька.
Далее:
18 июня 1916
17 июля 1997
18 июля 1997
21 июля 1997
28 июля 1997
13.10.2013г. Беляничева Галина Петровна, 675019 Благовещенск, Ам. Обл. Аэропорт
|