07 июля 1997. Дневник хромоножки во время её болезни
Ранее:
23 мая 1997
28 мая 1997
25 июня 1997
29 июня 1997
05 июля 1997
Папа, наконец, сделал самоходную коляску. По вечерам он вывозит меня на набережную – на то место, куда выходит забор военного училища. Гуляющих и прохожих здесь нет – целый квартал сплошного забора и глухой парапет без единого спуска на реку. Спортсмены иной раз тут тренируются, ну и я с ними: учусь управлять. Пульт у меня под рукой. Я быстро освоила назначение кнопок, безошибочно делала правые и левые повороты, гоняла коляску то вперед, то назад. Маневрировала, как хотела, даже волчком крутилась. Чтобы я не превратилась в лихача, папа хотел умерить скорость, но я упросила папу на всякий пожарный случай не отключать скоростную кнопку. Я дала честное слово без надобности ею не пользоваться.
Я мечтала утром объехать по периметру весь наш квартал, но папа все не разрешал мне выезжать в одиночку. Тут к нам забрел Коля Бехтин. Пришел один, без Юли. Я прикинулась одинокой, несчастной, запертой в стенах дома. Коля вежливо предложил свозить меня в город. Мамы с папой дома не было. У бабушки я вымолила разрешение на прогулку в новой коляске. Коле я не раскрыла ее секрета, продолжая разыгрывать перед ним беспомощную инвалидку. Не зная о моей хитрости, бабушка взяла с него слово, что на перекрестках одну меня он не пустит. Коля заверил, что не только на перекрестке, но и за все время прогулки коляску из рук не выпустит. Я внутренне поулыбалась на то, как мило они друг друга поняли, решив как можно эффектнее использовать это обстоятельство.
Коляску спустили на тротуар, я села в нее, бабушка приняла костыли. Коля стал сзади. И в это мгновение возле нас появился Фомка.
- Гулять собралась? – поинтересовался он.
- Тебе-то что? – огрызнулась я.
- Я бы не посоветовал, - намекающе ухмыльнулся он.
Начиная с Галиного, это было уже третье предупреждение, и, должно быть, серьезное. Но я, обозленная вмешательством, закусила удила.
- А ты не предавай! – со значением глянула я на Фомку.
- Не я один,.. - начал было он и осекся. Но «намякивающая» ухмылочка на лице осталась.
Я оглянулась по сторонам, никого подозрительного вокруг не увидела. Может, Фомка пугает? Мол, как же так: я последняя курица его курятника – и вылетаю без разрешения? Или он ревнует?.. Интересно, знает ли Фомка, что коляска у меня самоходная? Если нет, то у меня есть шанс убежать. Галя ведь на своих двоих удрала!
- Бабушка, принеси выдвижной костыль! – прибегла я еще к одной мере предосторожности.
Фомкина ухмылочка приобрела скептический оттенок. Я с вызовом на него поглядела, приняла от бабушки палицу и велела Коле трогаться.
- Чего он хотел? – спросил Коля, откатив меня от сеней.
- Сомневается в моей безопасности, - ответила я.
- Да вы что, в самом деле? – обиделся Коля – Неужели я коляску удержать не смогу?
- Дело не в тебе, дело во мне, - сказала я.
- Надеюсь, в этот раз ты не собираешься прыгать? – подозрительно спросил он.
- Нет, нет, успокойся!
На углу Коля притормозил, предоставляя мне право выбора: ехать ли прямо или свернуть в переулок.
- Давай повернем. Я хочу посмотреть, как строится церковь, - сказала я Коле.
Проезжая мимо двора, я глянула в его глубь и никого там не увидела. По дороге я еще несколько раз оглядывалась – и снова ничего подозрительного не обнаружила.
«Ерунда все!» - отмахнулась я от навязчивых подозрений.
Церковь строилась на другом конце нашего квартала. Мы обогнули окружавший стройплощадку забор и стали в раскрытых воротах. Смотреть было почти что не на что. Красные кирпичные стены только начали подниматься от фундамента, и контур будущего здания еще не вырисовывался. Мы с Колей попытались сопоставить построенное с рисунком, вывешенным на заборе, но сбились с толку и бросили это занятие. Пусть стены еще подрастут, тогда будет понятней.
Перекресток здесь, в самом деле, оживленный. Это, конечно, из-за магазина и прилепившегося к нему базарчика. Когда церковь построят, здесь станет еще оживленней. А наш переулок, наверно, так и останется глухим. Если бы Галю в нем схватили, это, скорее всего, произошло бы без свидетелей. По переулку мало, кто ходит, несмотря на то, что он почти в самом центре города и связывает собою три важных улицы. Бывает же так, что у всех на виду и никому не виден. А место здесь историческое. Отсюда начинался наш город. Потому и церковь здесь ставят.
Напротив нас с Колей был Юлин дом. Я подумала, не проехать ли его двором, заодно и Юлю с нами позвать. Зачем мне это понадобилось, я не знаю. Я вовсе не собиралась ее дразнить. Коле моя идея тоже, наверно, не понравилась, но возражать он не стал, развернул коляску и покатил, куда мне хотелось.
Когда мы пересекали наш переулок, я глянула налево и направо. Ни машин, ни пешеходов. Я же говорю, что он глухой, хотя и в центре.
Юля живет на втором этаже дома, растянувшегося почти на квартал. Он поставлен так удачно, что с течением времени его местоположение все больше и больше выигрывает. Был на главной улице, у театра, теперь будет еще и у церкви. В окружении двух архитектурных памятников он и сам памятник отошедшей в историю основательной и неспешной еще эпохи конца пятидесятых, начала шестидесятых годов. Бабушка рассказывала, что в то время этот дом был одним из самых престижных в городе. Сейчас он слегка обносился, как модный когда-то пиджак, обшарпался со двора и как будто застрял в тех давних годах. Он несколько мрачноват и похож на тюремный замок. Но Юлины окна в нем – как прорыв в современность. Рамы у них металлические, стекла зеркальные, сквозь приоткрытую створку виден лепной потолок. Я никогда не бывала у Юли. Наверно, дома у нее, как в театре. Недаром ее папа не то главный бутафор, не то главный художник в храме искусства.
Мы покричали Юле, но, несмотря на приоткрытое окно, никто не выглянул, никто не откликнулся, и мы поехали дальше. Здесь мне надо было бы оглянуться, и, возможно, я бы увидела для себя кое-что интересное. Но перед этим вид пустынного переулка меня успокоил и лишил бдительности. У нас за спиной, между тем сошлись трое: Юля Тательникова, Зоя Браницкая и Фомка. Жаль, что ни я, ни Коля не оглянулись!
В парке мы с Колей съели по мороженому, медленно покружили по аллеям, нашли тенистый уголок и осели в нем.
За год Коля здорово вытянулся. Волосы у него модно подстрижены и уложены на прямой пробор. При наклоне они наползают на лоб, и Коля, встряхиваясь, рассыпает их по голове. Поскольку я всю зиму жила среди образов, то Колина стрижка напоминает мне прическу трактирного полового – может быть, даже из заведения Ионы Маркелыча Сумского. Правда, для трактирного слуги Коля слишком интеллигентен и слишком изнежен… Так что Галина прабабушка права: нас окружает вечное. А что, вполне возможно, что в прошлом Коля мог быть трактирным слугою. А в современном мире он кто? Подающий надежды подросток. За истекший год он подрос, но не возмужал. У него все такое же гибкое и узкое тело. Для танцора это достоинство. И для взрослеющего человека, наверно, тоже неплохо. Ему же в жизнь не с плотницким топором вламываться. Он войдет в нее с изящной пластикой телодвижений. Многим это понравится. Во всяком случае, я ему поаплодирую. Интересно, он войдет в свою взрослую жизнь один или в паре?
- Я хочу выжать из танцев все, - сказал Коля, когда мы сидели друг против друга в тени под кустами. – Мы с Юлей так решили.
Значит, в его планах на будущее – Юля. Они вместе войдут. Нет, не так. Они вместе войдут, но каждый сам за себя.
- А я хочу стать юристом, - сказала я с вызовом. Мне показалось, что он не берет во внимание, что за год я тоже выросла, и по-прежнему видит меня той же девочкой, которая вспорхнула однажды в опасном прыжке, и которую он не сумел подхватить.
- Ты серьезно? – рассеянно проговорил он, беря мои руки в свои.
- Очень серьезно. Я даже веду сейчас кое-какое расследование.
Но для него, похоже, мои слова были все равно, что детский лепет, которому не стоит придавать значения.
- Жаль, что мы не будем танцевать вместе. Ты была б для меня чуткой партнершей, - с грустью и сожалением сказал он, как-то странно глядя мне в глаза.
- Какой там чуткой, когда я подвела тебя и себя? С Юлей у тебя такого случиться не может, - как бы оттолкнулась я, не убирая, однако, своих рук из его ладоней.
- Да, не может, - подтвердил он, опуская глаза. – В танцах у нас с ней созвучие.
- И в остальном будет то же, - сказала я, и голос мой дрогнул. Не то от обиды, не то от какой-то вдруг охватившей меня зачарованности.
- Не знаю, - все так же задумчиво отвечал он, и снова поглядел на меня. – У нее не такие волосы, как у тебя, не такие глаза. У нее нет твоей полетности и твоей неожиданности.
- И у нее нет моей хромой ноги, - напомнила я о реальности, скорее искушая Колю, чем отрезвляя его.
- И у нее нет твоей хромой ноги, - повторил он – и в голосе его была та же зачарованность.
Мы одновременно потянулись друг к другу. Я помню, как обнимала его, как губы его встретились с моими и как я тоже его поцеловала.
Потом он снова держал мои руки в своих, мы смотрели друг другу в глаза, и очарование все так же овевало нас. Если бы тогда, год с лишним назад, мы были бы так же открыты друг другу, я бы не стала взлетать, искушая его, не сломала бы ногу, мы вместе продолжали бы танцевать и вместе бы строили планы на будущее. Никакой Юли между нами бы не было.
- Но в ночном клубе танцевать я все равно бы не стала, - вслух сказала я.
- Причем здесь ночной клуб? – недоуменно спросил Коля, переходя на обычный тон.
Очарование развеялось, и все по моей вине, как с тем злосчастным прыжком.
- Ты сам же сказал, что хочешь выжать из танцев все, а все, значит танцевать, где есть спрос, - сказала я.
- В чем-то ты права, - подумав, согласился он. – Но это будет не скоро, когда мы повзрослеем. Пока же мы с Юлей учимся.
- С Юлей ты учишься танцевать, а со мной целоваться? – спросила я.
- А ты не учишься? – усмехнулся он, намекая на то, что я тоже его целовала.
- Ой, Коля, поедем отсюда, а то мы снова все между нами испортим, - попросила я.
- Лично я ничего не намерен портить. Я еще хочу тебя целовать, - наклонился он ко мне.
- Нет, Коля, - отстранилась я. - Уже не то настроение, и, потом это не должно превращаться в привычку.
Отстранившись от него, я, наверно, слишком резко дернулась, моя палица упала с колен прямо Коле на ногу. Он охнул от неожиданности и боли, поднял палицу и сказал:
- Тяжеленькая дубина. Это у тебя костыль? Давай раскроем, и ты походишь.
- На одном костыле не походишь.
- На меня обопрешься.
- Не надо, лучше поедем.
- Зачем тогда брала?
- Для защиты.
- От кого, от меня? – хохотнул Коля.
- Не знаю, - смутилась я. Мои подозрения уже казались мне такими нелепыми.
Коля вывез меня на набережную. Посадка у коляски была низковатая. Я не могла заглянуть за край парапета и не видела реку. Коля торопился вывезти меня к просвету в парапете и потому шел очень быстро. Я могла бы нажать свои кнопки, но мне пришлось бы много маневрировать, так как впереди меня прогулочным шагом двигались люди. К тому же мне нравилось чувствовать за своею спиною Колю. Когда я хотела ему что-то сказать, я запрокидывала голову, он наклонялся ко мне, мы близко видели друг, друга, и это было так же хорошо, как когда мы с ним целовались.
Первый от парка просвет пришелся на выход из города поперечной к Амуру улицы. Коля поставил коляску в проем лестничного спуска, сам отошел в сторонку и, опершись о край парапета, весело на меня смотрел. А я смотрела вниз, на косой спуск, на реку, на чужой берег. Коля же глядел только на меня. И это тоже было счастливым мгновеньем, почти таким же, как в парке.
Капелька осторожности во мне все-таки не дремала, потому что я, хоть и завороженная Колей, оглянулась на резкий тормозной визг. От парка к перекрестку на хорошей скорости подлетел знакомый мне по Галиному рассказу сиренево-серый микроавтобус с выпуклой крышей. Сбросив скорость, но, не останавливаясь, он круто свернул к парапету, то есть к нам с Колей, пролетел мимо зеленого газона, развернулся на тротуаре и встал, загородив гуляющим путь.
Откатилась дверца, и двое молодцев, как десантники, разом выпрыгнули наружу.
- Коля, беги! – крикнула я и заработала клавиатурой. Нажимом кнопки развернулась спиной к реке и лицом к уходящей в город улице. Следующим нажимом задала своей тачке пожарную скорость, пустив ее не вдоль набережной, где я бы была открытой мишенью, а поперек, направлением в город.
Один из преследователей, очевидно, заходил с тыла, а второй, я только его и видела, бежал мне наперерез и успевал перехватить. Забыв, что смогу сманеврировать, я подняла лежавшую на коленях палицу и, не чувствуя ее тяжести, что есть силы саданула настигавшего не то по плечу, не то по руке. Коляска пронесла меня мимо, перелетела дорогу, где, на мое счастье не было ни одной машины. Проскочив в улицу, я увидела, как на углу, в воротах хлебозавода, медленно наползая, закатывается металлическая дверь. Я направила коляску к воротам и успела юркнуть в узкую щель. Следом за мной вбежал Коля. Дверь задвинулась. Мы оказались под защитой высоких кирпичных стен и железных ворот.
Из белой кирпичной будки показался охранник и вытаращился на нас. Его, видно, озадачила скорость, с которой я влетела на своей коляске.
- Нам срочно надо позвонить, - сказала я.
Мое инвалидское состояние смягчило его суровость. Движением головы он показал назад, на распахнутую дверь будки. Я назвала Коле цифры служебного папиного телефона и велела просить папу скорее приехать. Коля медлил идти, не решаясь меня оставить. Тогда я сказала охраннику:
- Не открывайте пока ворота и постойте, пожалуйста, возле меня.
Охранник слегка улыбнулся, выражая согласие постоять. Коля вошел в будку, скоро вышел, кивнув мне, что все в порядке.
Когда охранник ушел, Коля спросил:
- Объясни, что происходит?
- Меня хотят украсть.
- Зачем? – не поверил он.
- Чтобы выкурить нас из дома.
- Из вашего деревянного дома? – изумился Коля.
- Предполагают, что под нашей квартирой спрятан клад.
- Какой бред! – поморщился он.
- Я этим бредом живу, - с некоторой долей вызова сказала я.
- Юля мне говорила, вокруг тебя какие-то странные компании.
- Уж какие есть, - пожала я плечом.
Мы заметно остывали друг к другу, отдалялись. Я снова ввергла его в неприятности и чуть было не пострадала сама.
Приехал папа. Я пересела к нему в машину. Коля помог папе поднять коляску наверх, закрепить ее на крыше машины, но ехать с нами отказался.
Приоткрыв дверцу, я ждала, не пообещает ли он прийти. Он не пообещал. Я захлопнула дверцу, и мы с папой поехали. Коля, должно быть, пошел к себе. А может быть, к Юле.
Далее:
10 июля 1997
18 июня 1916
17 июля 1997
18 июля 1997
21 июля 1997
13.10.2013г. Беляничева Галина Петровна, 675019 Благовещенск, Ам. Обл. Аэропорт
|