05 июля 1997. Дневник хромоножки во время её болезни
Ранее:
19 мая 1997
23 мая 1997
28 мая 1997
25 июня 1997
29 июня 1997
Я одна. Вокруг меня никого. От одиночества я подружилась с бомжем Сережей, нашим «подворником», - по Далю, это человек, который оправдывает свое житье мелкими услугами. Папе он помог поставить ограду и вкопать столбы под калитку. С тех пор по утрам он к нам забредает, бабушка его подкармливает и задает какую-нибудь работу. Другие соседи тоже прибегают к его услугам, а я им пользуюсь как утренним собеседником. Я научилась понимать его невнятную речь и слышать в ней кое-что для себя интересное. Вообще-то Сережа малоразговорчив. Я с трудом выцарапываю из него кое-какие фразы. От наших с ним бесед он устает и при встрече, пытается проскользнуть мимо меня молчком. Если я его не окликну, он даже не поздоровается. Утром, сразу после восьми и до десяти часов я на костылях прогуливаюсь по переулку и улице. Я окрепла настолько, что упрашиваю бабушку поручать мне мелкие покупки. Но для этого надо переходить оживленную улицу, чего бабушка страсть как боится. Нагулявшись, я возвращаюсь во двор и отдыхаю на лавочке под черемухой. Мне нравятся утренние часы во дворе. Солнце еще не жарит, много прохладной тени. Роса блестит на гусиной травке, которая ворсистыми ковриками устилает углы двора.
Когда я отдыхаю на лавочке, из закутка за сараями появляется Сережа. Он, должно быть, тоже приурочивает свои выходы к утреннему безлюдью. Но меня ему не избежать.
- Купаться, Сережа?
Он в ответ невнятно бормочет. Я вижу у него в пакете небольшую поклажу, пристаю дальше:
- И стирать?
Он снова бормочет. Тогда я накидываю на него петельку.
- А потом к бабушке?
Сережа настораживается.
- Она меня шпрашивала?
- Нет еще.
Сережа мнется. Он очень самостоятельный бомж, стесняется намеков на дармоедство.
- У меня щегодня швой щай, - пересиливает он себя.
- А к чаю что?
Сережа невразумительно шевелит губами. Ясно, что к чаю у него ничего нет.
- Бабушка оладьи к завтраку пекла, - интригую я. Сережа внимательно слушает. Я растягиваю паузу, а потом говорю:
- На твою долю оставила. Обратно пойдешь, со столба снимешь.
По нашему примеру и другие соседи между штакетинами свертки просовывают. Сережа уже знает где. По двору пройдет, дань соберет.
А в начале, когда Сережа в сараюшке только поселился, весь двор на дыбки встал. Как так, бродяга под боком, обворует или подожжет. Побежали по квартирам со списком на выселение. Папа подписываться не стал, сказал, что Сережа свою собственность занимает, ничего незаконного в его поселении нет. Если он своим поведением создаст угрозу для общества, тогда можно будет в милицию заявить. Папины доводы остудили горячку соседей, двор успокоился, а с течением дней привык и даже полезность в постояльце нашел.
Сережа был тихим жильцом, и даже довольно чистоплотным. Свой угол он разгреб и расчистил, а сараюшку обустроил: стол у него там, полати, железная печурка с трубой наружу. Когда только успел столько всего натаскать и наделать? Как его не увидишь, он все с полупустым пакетом через двор плетется. У него, правда, рюкзак еще есть. Если топорщится сзади, значит, Сережа в дальние странствия отправился, в лес, или, как он говорит, в тайгу.
Одежду свою Сережа держит в опрятности. Она у него на плечиках, по стенкам сараюшки развешена. Гардероб для бродяги на удивление представительный. У Сережи даже ветеранский пиджак со значками на выход имеется. В праздничной толпе наш Сережа вполне за «афганца» сойдет, или за героя прежних ударных строек.
По всем приметам Сережа не запущенный бомж. И вполне вероятно, что знаки трудового отличия на его пиджаке – не чьи-то чужие, а его собственные, заработанные. Папа сказал, что он, скорее всего, бывший профессиональный бич: таежный проходчик, рабочий геологической партии или старатель. По-видимому, надобность в его профессиональных услугах отпала, Сережа сошел с колеса, живет сам по себе, скрытой от посторонних глаз, но по своему насыщенной жизнью. Иногда его сараюшка по нескольку дней на замке. Это Сережа странствует. Однажды я застала Сережу, когда он охорашивался перед зеркальцем, а его выходной пиджак просушивался на солнышке.
- Что, Сережа, на дипломатический прием собираешься?
- На деловой обед, - важно поправил он, ровняя ножницами ворс на обросших щеках.
- У тебя и деловые обеды бывают? – насмешливо удивилась я.
- В нашей жижни вще бывает.
- Сережа, а этот обед не поминками называют?
- На этот раж нет.
- А что ж тогда?
- Одна дама угощает наш от швоих щедрот.
- Разве это деловой обед?
- А какой же?
- Скорее благотворительный.
- Благотворительный, когда жадаром. А эта дама наш подряжает.
- Для чего, в таком случае, этот шик с орденами? – показала я на полоску значков.
- А чтоб жнала ш кем дело имеет.
Сережа не любит в своем жилье постороннего присутствия. Я и все приходящие разговариваем с ним со двора. Он или выходит наружу, или стоит в дверях, загораживая собою внутреннее пространство. Но, подпив, осторожность теряет. Дверь тогда нараспашку, сам на полатях, заходи и бери, что пожелаешь. Бывает, что поворовывают: кое-какие мелкие деньги у Сережи иногда водятся.
Говорят, что Сережа дальний родственник бывшим хозяевам нашей квартиры – Чупровым, даже какое-то право на квартиру имел. Но родственники, не оповестив его, переехали, оставив ему лишь сараюшку. Потому-то Сережа, хотя и живет на границе двух дворов, считает себя обитателем нашего двора, без зова на чужую территорию не заходит и услуги в первую очередь оказывает жителям своего двора. Такой преданный у нас подворник.
- Сережа, летом ты у нас как на даче, а зимой куда денешься? – спрашиваю я.
- На жиму у меня жилье ешть, - говорит он.
-В подвале на трубе? – дразню я.
Сереже, возможно, не нравятся мои поддевки, но отвечает он на них серьезно.
- Нет, не там. Жимой я еще культурней живу.
- У тебя есть угол за печкой? – гадаю я.
-Больше, щем угол.
- У тебя целая комната?
- Больше, щем комната.
- У тебя дом?
- Больше, щем дом.
- У тебя дворец? – изумляюсь я.
- Двореш или маленький жамок, - соглашается он.
- Круто. Ты что, волшебник?
- Я шторожу богатую дащу.
- Ну, Сережа, - разочарованно тяну я, - как волшебника я тебя представить могу, а как сторожа нет.
- Это пощему?
- Потому что богатенькие покруче ребят нанимают.
- Эти твои, которые покруще, одинощештва не выдерживают. Ешли по одному, то шпиваютша, ешли вдвоем, то жгрыжаютша. Для такого дела ошобый характер требуется. Мой хожяин бывший таежник, он в бищах толк понимает.
- И закрывает глаза на то, что ты пьешь?
- Я на шлужбе не пью.
- Ни разу за целую зиму?
- Ну, когда хожяин коньяком угоштит иж маленькой штопки. Ражве это питье?
- Летом за зиму отпиваешься?
- Я водку вообще не люблю.
- А кого это пьяненьким обирают?
Сережа осудительно на меня глянул затерявшимися в щетине озерками глаз и сказал:
- Ты ш утра жавтракаешь, в щередине дня обедаешь, вещером ужинаешь. Ешли еще што захощешь, то бабушка дашт. А я от еды до еды водкой держусь. Беж нее вольному щеловеку труба. Родимой ее жовут пощему? Потому што греет, кормит и щилы дает бродяге.
- Лекарство и пища? – хмыкнула я удивленно.
- Вроде того, - кивнул Сережа.
Я в раздумье потерла лоб, привыкая к новому взгляду на вредный напиток.
- Но где ты ее находишь? – спросила я, не понимая, почему у всех, даже у бомжей, она льется рекой, хотя стоит немалых денег.
- Нигде не нахожу, шами дают.
- Кто дает-то?
- Да хоть кто. У твоего отша ямы копал, он бутылкой рашплатилщя.
- Так это ж когда было?
- Я щейщаш в город выйду, шереж три-щетыре щаша выпивши буду, а к вещеру ш ног повалюшь.
- Но как, Сережа, как это у тебя получается?
- Да так, главное угадать, куда пойти. На фарт нападешь – и вще как по машлу: тут подхватишь, там поддержишь, туда оттащишь – ращщет – бутылка. Иногда ни жа што угоштят – сами пьют и тебе поднешут. На хлеб шелый мещяш вкалывать нужно – и то жаработанного не полушишь.
- Не боишься алкоголиком стать?
- Я дубленый. Мещашами могу не пить. Но тогда кормить меня надо три ража в день и ш добавкой.
- Сережа, ты свободный человек? – спрашивала я.
- Вольный, - поправил он.
- По совести живешь?
- Не вщегда. Для этого надо шовщем от людей отойти, а как отойдешь, когда жратвой к ним привяжан? Я в леш хожу ощищатьщя, по нешколку дней там живу.
- А там чем питаешься?
- Што ш шобой вожьму, что в лешу шыщу, а то к огородам выйду, там найду. А нищего нет – терплю, дышу вождухом.
Чем больше я с Сережей общалась, тем меньше мне хотелось его дразнить, но независимой личностью я его уже не считала.
Как-то я заглянула к нему в закуток, а он мне сказал:
- Ты б не ходила щюда, мешто глухое, опашное. Шо двора покрищи, я шам к тебе выйду. И жа двором не гуляй. Там нехорошо для тебя. Ражминайщя во дворе, бежопашнее для тебя будет.
- С чего ты взялся советы давать? – спросила я. Он смущенно помолчал и спросил:
- Видала, как жа вашей квартирой охотятша?
- За квартирой же, не за мной, - самоуверенно отвечала я.
И Сережа примолк. Наверно уловил в моих словах высокомерие. Хоть я и общалась с ним, но на равных с собой держаться ему не позволяла. И он это понял.
Далее:
07 июля 1997
10 июля 1997
18 июня 1916
17 июля 1997
18 июля 1997
13.10.2013г. Беляничева Галина Петровна, 675019 Благовещенск, Ам. Обл. Аэропорт
|