29 июня 1997. Дневник хромоножки во время её болезни
Ранее:
18 мая 1997
19 мая 1997
23 мая 1997
28 мая 1997
25 июня 1997
Ко мне пришла Галя Малахова. Я глазам не поверила, что с ней за месяц сделалось. Она исхудала, Юбка и блузка висят балахоном, лицо бледное, радужки глаз не плавятся ирисками, с волос сошел блеск, и косичка не пушится Что с ней такое?
В ответ на мое потрясение Галя криво усмехнулась и сказала:
- Проститься пришла, уезжаю. А куда – не скажу. Никому не верю, и тебе тоже. Но с тобой я хоть поделиться могу. Ты ведь была, когда Сумской в первый раз сюда приезжал. Помнишь, как он на меня глянул? Как дьявол… С этого разу я, не знаю чего, но стала бояться. Тут еще бабуля умерла. У меня на душе так тяжко, что и выходить никуда не хочется. Ни с того, ни с сего Зойка к нам зачастила. Ласковая такая, гулять сманивает. А на ней чего только нет – и серьги, и браслеты, и ожерелье – все из дутого металла и блестит, как на елке.
Я растерянно посмотрела на нее. «Как на елке»… Надо же, Галя говорит словами своей прабабки, а Зойка ведет себя, как ее, Зойки, прабабка. – Матилька… Неужели и передо мной встало вечное?..
Галя продолжала рассказывать:
- Зойка давала браслет поносить. Я его нацепила, - он как сдавит мне руку. Я скорей снимать – и не пошла никуда с Зойкой, не доверилась. Знала уже, кто у нее в дружках. Гляжу, Фомка чего-то возле меня отираться начал. Куда ни пойду, всюду он мелькает. Чего это, думаю, его за мной носит? И не думала я, что он, как и Зойка, пособник этого дьявола… Ой, как вспомню – руки-ноги отымаются. За что на меня такая напасть? Кому я плохого что сделала?
Галя горько заплакала, закрылась платочком.
- Я все время реву и реву, в себя прийти не могу! – проговорила она, содрогаясь от рыданий всем своим исхудавшим телом. А когда отняла от лица платочек, я увидела ужас в ее покрасневших от слез глазах.
- Никогда не думала, что у нас в городе, да еще в самом центре, можно человека схватить среди бела дня. Я считала, что это только в кино и книгах. Знала бы – носу из дома не показала. Я и так никуда по вечерам не ходила, боялась. А тут – день, солнце светит, народ кругом. Я по центральной улице иду, мамина знакомая встретилась, вместе идем, разговариваем. Ей в аптеку нужно, а мне как раз по пути. Возле типографии на боковую улицу свернули, через проходной двор в наш переулок выходим. Там стройка брошенная, тротуары разбитые, так мы прямо посредине дороги идем. Машин нет, людей тоже не видно. До аптеки доходим, мамина знакомая на крыльцо поднимается, я с улицы на нее смотрю. Случайно голову повернула – Фомку заметила, позади жмется. Я как-то ничего такого не подумала… Вдруг – вжик – между мной и аптекой микроавтобус втиснулся.
Серый с сиреневым цвет, крыша выпуклая, дверца на мою сторону. Я и на него не обратила внимания, повернулась идти, а впереди, на перекрестке, Зойка, вроде, мелькнула. Вот на нее у меня как сигнал тревоги сработал! Слышу – дверь в автобусе откатывается. Я как побегу, но не вперед, где Зойка маячила, а вбок, на ту сторону, за кирпичный дом - и по двору. Они, видно, не ожидали, что я побегу, да еще во двор. На дороге-то меня проще было б схватить. Тем более, что впереди Зойка на перехвате стоит. На мое счастье на дворе большая машина поперек тротуара разворачивалась. Я за нее нырнула, а тем, кто сзади, она дорогу перегородила. Я бегу, не оглядываюсь, главное до выхода со двора дотянуть, к базарчику. Там бабки с пучками редиски сидят, люди ходят. Не то, что бабки меня защитят, просто эти на людях не схватят. Я уже и базарчик вижу, и бабок вижу, а дом никак не кончается. Из меня уже дух вон, а страх изо всех сил подгоняет. Насилу выскочила со двора – и по базарчику прямиком в магазин. В мясном отделе у меня родственница работает, теткина невестка. Она меня как такую увидела, сразу прилавок открыла. Я мимо нее и в каптерку. Невестка спрашивает: «Что случилось?» - а я сказать не могу. Трясусь вся, аж подпрыгиваю, зубы стучат, рот стянуло. «Может, тебе скорую?». Я головой мотаю, да так мотаю, что ходуном хожу. Припадок, наверно, был. Потом отошла, рассказала. У бокового входа машина стояла, фургон, мясо сгружали. Створки распахнуты, весь проем закрывают. Ни со двора, ни в улицы не видно, что в фургоне делается. Невестка упросила шофера меня к тетке забросить. Домой-то я, ужас, как боялась – не в переулке, так во дворе схватят. Подвели меня к машине – я ни уцепиться, ни залезть не могу, обессилила. Так шофер меня, как пушинку, во внутрь забросил. Весу уже у меня не было. На бегу сгорел.
Как привезли меня к тетке, так я у нее и жила, мама меня навещала. Я не ем, не сплю, ничего не хочу, один страх во мне. Так бабку звали, испуг сводили, и лекарства успокаивающие пила. Я и сейчас еще не успокоилась, но волю над собой взяла. - Галя тяжело вздохнула, помолчала немного.
- Уезжаю вот. Не хочу тут. Я ведь не Зойка, чтобы по ее жизни идти. Моя линия семейная, чистая. Чтобы муж был, чтобы дети, чтоб по любви все и с уважением. Я не только душой, я и телом своим дорожу. Жить не смогу, если зазря его кто коснется, а тем более испоганит. Один раз судьба меня сберегла, дальше самой о себе беспокоиться надо. Я к тебе с мамой пришла. Она у калитки меня ждет. До чего дошло – по двору страшно пройти. Ты, Соня, тоже остерегайся. Не думай, что хромую не тронут. У этого дьявола ни перед чем совести нет. А главное – Зойке с Фомкой не доверяй, худые души, - продадут. Я к осени, может, вернусь, школу заканчивать. А может, и не вернусь, там закончу…
Она внимательно посмотрела на меня и невесело усмехнулась:
- Ты как будто не веришь? Я тоже иногда сама себе не верю…
Во дворе вдруг истошно вскрикнула Галина мама. Галя вздрогнула, прижала кулачки к губам. Папа и бабушка кинулись наружу, и я, оставив подружку в комнате, поскакала туда же на костылях.
Галина мама стояла в калитке и, глядя на верх кирпичной стены, остервенело кричала:
- Гаденыш проклятый! Все выглядываешь? Все вынюхиваешь? Я тебе, гадюка, выгляну я глаза твои поганые выдеру!
Подобравшаяся фигура Галиной мамы выражала готовность кошкой кинуться на стену, на верху которой никого уже не было видно. В преобразившемся лице доброй женщины горели два чувства: крайней озлобленности и такого же, как у Гали, отчаянного непонимания – за что на них свалилась эта беда?
Галя вышла, и они обе направились к своему дому. Я, папа и бабушка провожали их взглядом, будто на страже стояли. Мать и дочь ступали тяжело, но в движениях их сквозило глухое и упрямое сопротивление невзгодам. Я подумала, что Галя очень похожа на свою маму.
Когда все разошлись, я подождала, не покажется ли наверху Фомка. Мне думалось, что он притаился на скате крыши. Но никто не выглянул. Неужели его смыла ненависть Галиной мамы?
Далее:
05 июля 1997
07 июля 1997
10 июля 1997
18 июня 1916
17 июля 1997
13.10.2013г. Беляничева Галина Петровна, 675019 Благовещенск, Ам. Обл. Аэропорт
|