28 июля 1997. Дневник хромоножки во время её болезни
Ранее:
10 июля 1997
18 июня 1916
17 июля 1997
18 июля 1997
21 июля 1997
Мы с бабушкой солим огурцы. Папа с мамой привозят их из садов, а мы с бабушкой перерабатываем. В прошлые годы папа отвозил готовые банки в гараж, где у него погреб. Теперь у нас есть подполье. Туда хоть бочки закатывай, все равно место будет. Мы с бабушкой уже два отсека заложили соленьями, вареньями, маринадами. Мне нравится носить вниз теплые баночки. Когда я помогаю бабушке у стола, то еще костылем подпираюсь, а хожу уже с тростью.
В подвале прохладно, просторно и чисто. Мне там ясней и осмысленней думается. Пока ставлю баночки, размышляю. Самая болезненная мысль – о Коле. После нашей прогулки по набережной он ни разу ко мне не пришел. Юля тоже не заходит. Они оба выпали из моего поля зрения. Для меня это плохой признак. Где они? Вместе или нет? Впрочем, они всегда вместе, потому что партнеры. Мы с Колей, когда были партнерами, тоже много времени проводили вместе. Репетиции, выступления, переплетенные интересы, нарастающее притяжение… Я чувствовала по его глазам, которые неотрывно смотрели на меня, по его рукам, которые нежно и бережно меня поддерживали, что мы неудержимо неслись навстречу на своих неокрепших крыльях. Но мы промахнулись в полете. Ошибка была моей. Я всецело положилась на его крылья и не подключила свои. И во второй раз, на набережной, ошибка тоже была моей: я все передоверила моим крыльям и ничего не оставила для него. А третья моя ошибка, наверно, в том, что я, несмотря ни на что продолжаю верить, что перечувствованное вдвоем нельзя повторить ни с кем другим.
Сидя на ларе в подполье, я мысленно прокручиваю в памяти все, что у нас было с Колей. И вдруг холодею: а что если же он это же самое повторяет с другой? «Чувства для убогих», - сказала Зойка. То есть для таких, как я инвалидов? Но я уже излечиваюсь от убогости – и все равно продолжаю удерживать Колю в сердце. А он меня?.. Он мальчик, он должен быть сильнее. Ну, ничего, всего-то месяц продержаться осталось. А там школа, будем вместе. Папа перенес мои документы из прежней моей школы в ближайшую к нам теперь. Это гимназия. Коля и Юля в ней учатся. Коля пойдет в одиннадцатый, Юля в десятый, а я в девятый класс. Я буду на своих ногах, может быть, даже без трости. У меня снова появятся одноклассники. Я соскучилась по большим компаниям! Дружить буду с кем захочу, а не так, как сейчас, - с теми, кто вокруг есть. Нет, дружить буду со всеми, чтобы вокруг меня всегда было шумно. Танцевать придется только на дискотеке. Это не беда, лишь бы скорее. Мы с Колей снова создадим пару, но уже дискотечную. Ну и что же, что Юля с ним на сцене, - на дискотеке с ним буду я.
Я обратила внимание, что в мои мечтания вкрапляется какой-то тревожный звук. В нем стон и невнятное бормотанье. Это не из моих иллюзий, в них все прекрасно. Неужели из прошлого? За сто лет в доме чего только не происходило, а страсти человеческие оседали в подполье… Нет, звук как будто сегодняшний, он живой. Кто-то стонет, но не рядом, а в стороне. Я прислушалась. Это не под нашей квартирой. Здесь все спокойно и мирно, при электрическом освещении каждый угол просматривается. Звук из-за перегородки. Я приложилась ухом к одной стенке и к другой. Бормотанье и стон шли от Сумских. Я различила слово «помогите».
- Бабушка! – подскочив к лестнице, крикнула я наверх. – Спустись сюда!
- Что такое? – взволновалась бабушка, уловив в моем голосе тревогу.
Она тяжело сошла по ступенькам, и мы обе приникли к перегородке в подполье Сумских. И теперь уже обе уловили стоны и слово «помогите».
- Сумская стонет, - сказала я.
- Похоже, - согласилась бабушка.
С того дня, как старуха утащила у меня игрушку, я в ограде ее не видела.
- Игорь говорил, что она помешалась, - сказала я бабушке.
- И они загнали ее в подвал? – ужаснулась бабушка. – Надежда Николаевна, это вы? – закричала и застучала она в стенку.
В ответ последовало невнятное бормотанье.
- Надежда Николаевна, отзовитесь! – повторила бабушка.
Слово «помогите» повторилось еще два-три раза, но так же бессвязно и монотонно.
- Она без сознания, - предположила я. – Наверно, давно тут сидит.
- Господи, да тут холодно, она же простынет! – забеспокоилась бабушка. – Кто-нибудь наверху у них есть?
- Я Сережу видела. Наверно, он за нею присматривает, - сказала я.
Бабушка застучала и закричала сильнее, призывая старуху сказать, чем ей помочь. Ничего разборчивого в ответ не донеслось.
Опираясь о трость, я пошлепала наверх, а оттуда во двор.
В ограде у Сумской на корточках сидел Сережа и приколачивал доску к порожку. Я давно уже вижу, как он тут по хозяйству хлопочет: то дорожку метет, то цветочные кусты подправляет, то дверь чинит, теперь крыльцом занялся.
- Сережа! – окликнула я.
Он повернул ко мне уже не такое заросшее, посвежевшее, но все еще отвлеченное из-за самоуглубленности лицо и приветливо улыбнулся.
- Сережа, - сказала я, - у вас в подполье кто-то стонет.
Улыбка на Сережином лице погасла, он отвернулся, продолжая тюкать.
- Сережа! – еще раз окликнула я.
- Меня Щергеем Макаровищем клищут, - неохотно отозвался он.
- Ах, тебе хочется, чтобы тебя по отчеству величали? – вскипела я. – Хозяином тут похаживаешь… А у тебя в подполье человек помощи просит – почему не помогаешь?
- Ага, пойди, помоги, увидишь, што будет, - пробурчал он.
- Так что же – оставлять человека в беде?
- Какой это щеловек, это уже не щеловек, - заявил подворник.
- Значит, по-твоему, она пропадать должна?
- Ты шама виновата. Жащем давала игрушку? Она жаводила ее, жаводила, шломала – и ш ума штронулащь, в подполье лежет, щего-то ищет.
- Надо же что-то делать, Сережа! – сказала подоспевшая бабушка. – Скорую помощь вызвать, милицию…
- Пушть выживает хожяин, а я шторожем тут. Бегать жа шкорой помощью мне не накаживали, - уперся Сережа.
Так и не пошел. Папа приехал с работы, вызвал скорую помощь и милицию сразу. И только после этого приехали Игорь с Зойкой.
Мы с Зойкой торчали у калитки сумсковсой ограды, когда санитары вынесли из дома серый шевелящийся ворох. Старуха металась, повторяла свое неизменное «помогите», ни к кому, впрочем, не обращенное. Ее безумно блуждающий взгляд зацепил Зойку и вспыхнул безумным огнем.
- Матилька! – вскрикнула она и дернулась так, что санитары чуть не выронили носилки. Ругнув сумасшедшую, они быстро потащили ее к машине.
- Фу, гадость какая! - поморщилась Зойка.
- Ты ходила туда? – кивнула я на квартиру Сумской.
- Еще чего? – содрогнулась Зойка. – Я этой бабкой брезгую.
Припав к ограде, Сережа наблюдал, как уносят старую хозяйку. Игорь в доме объяснялся с милицией. Сумскую, еще живую, но для соседей как бы уже мертвую, вышел провожать весь двор.
Она, в самом деле, сюда больше не вернулась. Через несколько дней умерла, и ее хоронили из ритуального зала.
Уголовного дела на Игоря не завели, он оправдался. Сережа закрыл свою сараюшку и перебрался в опустевшую квартиру, чтобы охранять ее, пока внучатый племянник в положенный срок не примет во владение завещанное ему наследство.
Далее:
15 августа 1997
25 августа 1997
13.10.2013г. Беляничева Галина Петровна, 675019 Благовещенск, Ам. Обл. Аэропорт
|