25 августа 1997. Дневник хромоножки во время её болезни
Ранее:
17 июля 1997
18 июля 1997
21 июля 1997
28 июля 1997
15 августа 1916
К концу лета наш двор выспел, как запоздалая ягода. Во всех палисадниках цветут пурпурные, бардовые и темно-красные георгины. На всех штакетниках сушатся багровых тонов одеяла. Да еще солнце, загустевшее к осени в вязкий оранжевый сироп, обильно и щедро поливает двор насыщенным концентратом.
В ограде у Сумской цветы полыхают с одуряющей страстью, отдавая прощальный салют умершей хозяйке. Сережа озабоченно похаживает возле них, с неодобрением поглядывая на пышное цветение.
Меня Сережа сторонится, не поднимает глаз и не заговаривает. Я тоже не имею горячего желания вести с ним беседы.
Из квартиры Сумской изгоняется последний дух прежней хозяйки. Работают строители, капитально все переделывая. Сережа при них надзирателем.
Старухин скарб тоже перетрясли. Отбракованное Игорем, Сережа перетаскал в свой сарай, в котором больше не живет. Старую, но ценную мебель Игорь отвез на реставрацию. Что он тут хочет устроить? Не жить же здесь собирается! А что он сделает с нашей квартирой, когда ее купит? Папа говорит, что Игорь обрадовался возможности ею завладеть. Неужели теперь он стал дорожить родовым гнездом или все еще надеется отыскать клад? А вторая половина дома входит в его планы или нет? Если входит, то будет ли он сманивать жильцов переехать, как когда-то сманивал нас?
Полагаю, что наш дом ожидают колоссальные перемены, если не сказать потрясения. Жаль, что мне не придется в них участвовать.
Возвратилась Галя Малахова, да не одна, а с охраной. С ней постоянно ходит плечистый крепыш простоватого вида. На всех, кроме Гали поглядывает сурово, а на Галю с обожанием. Галя рядом с ним чувствует себя в безопасности, а он возле нее, похоже, видит себя героем, наверно, дожидается случая доказать это на деле.
Галя отыскала своего защитника, там, около тетки, у которой провела лето. Парень будет учиться в строительном колледже и жить у Гали, в бывшей комнате ее прабабки. А Галя будет доучиваться в школе. Они влюблены друг в друга, и над ними уже поблескивает супружеский венец.
Теткины молоко и сметана не вернули Гале утраченной пышности, а влюбленность – прежней смешливости. Это ушло. Но глаза ее – все те же плавящиеся ириски, притягательные и сладкие.
- Мы с ним живем, - призналась мне Галя, - почти сразу, как объяснились и все наперед решили. Лучше так, по согласию, чем кто-то возьмет силком. А он охраняет свое.
Гале теперь не до меня, и все же один раз нас швырнуло друг к другу прощальным приветом уходящей дружбы. Галя сошла со своего крыльца, а я вышла из своей калитки. Галя была без своей охраны, а я без своей. Мы устремились навстречу, а когда сошлись посреди двора, то поняли, что нам тесно среди георгинов и просушивающихся одеял. Не сговариваясь, мы повернули в город. Галя была в балахонистой юбке и балахонистой блузе из пестрого трикотажа. Я в короткой юбке, но не такой, как носит Зойка, под самую задницу, а до половины бедра, и в абрикосовом джемперке с короткими рукавами. Но самое главное, я была без костылей и без трости. Я прихрамывала, но пока не устала, это было мало заметно.
Мы с Галей, гуляя, шли по солнечной стороне главной улицы, в направлении к площади. Солнце было слишком горячим для последних дней лета и для утреннего еще часа. У Гали запотел лоб и взмокли на висках волосы. Она плавилась, как большая ириска. Мне, с моей ногой тоже было тяжко на солнцепеке, и мы перешли на теневую сторону. Здесь нам стало полегче, и мы могли держать под наблюдением обе стороны улицы. Мы прошли по холодку длинный красный фасад завода, прошли под тополями скверика. Перед зданием медицинского колледжа толпилась молодежь, в основном девушки, но были среди них и ребята. Мы с Галей спокойно прошествовали бы мимо, если бы не увидели выходящую из дверей Зойку. Мы невольно приостановились, разглядывая ее. На ней были ее огромные, качающиеся под кудрями серьги, облепляющая задницу черная юбка, зеленая майка в обтяжечку и черная сумка через плечо. Вся молодежь, какая была на площадке перед домом, так и уставилась на нее. Зойку это не тронуло. Она с форсом прокозыряла бы мимо, но увидела нас с Галей и понеслась прямиком к нам.
- Идем скорее отсюда, - заполошно пролепетала Галя.
- Давай обождем.
- Ты что, забыла, какая Зойка?
- Она с тобой помирится, - пообещала я.
- Нужно мне ее примирение, - недовольно проворчала Галя. Но уходить было уже поздно. Зойка шумно на нас налетела.
- Все, девочки, поступила! Сейчас видела себя в списках.
- Поздравляем, - сказала я за себя и за Галю, потому что та скучно промолчала. Но для Зойки ее молчание ничего не значило. Она бурно и с восклицаниями набросилась на бывшую подругу:
- Ой, Галя, ты приехала! Я слышала с женихом? Рада за тебя, - теребила она Галю, обнимая, целуя и что-то шепча на ухо, отчего Галя сначала оторопела, а потом смутилась и на глазах подобрела.
Добившись от Гали, чего хотела, Зойка принялась за меня.
- Хромоножка, ты уже без подпор? Какая ты хорошенькая, и ножки что надо!
- Забыла, как недавно нахваливала другие ножки? – с упреком напомнила я.
- Выбрось из головы, свое ты всегда возьмешь, - не моргнув, ответила Зойка.
По-моему, она забалдела от своего поступления, так как была девушкой целеустремленной и напористой в своих желаниях.
- Вы куда, девочки, направляетесь? – поинтересовалась Зойка, обнимая нас с Галей обеих сразу.
- Просто гуляем, - сказала я.
- Возьмите меня, я давно просто так не гуляла!
С Зойкой мы сразу стали приметной компанией. Прохожие лупили на нас глаза.
- Девочки, у нас у всех счастливые перемены. У Гали – жених, у Сони – ноги, у меня – поступление, - говорила Зойка. – Давайте это отметим. Я угощаю.
Зойка показала кивком на угловую кафушку-забегаловку на противоположной стороне улицы.
- Я не пойду, меня, наверно, дома хватились, я ушла, никому не сказала, - стала отговариваться Галя, упорно не доверявшая Зойке.
- Пойдем, - сказала я ей. – Все какое-то разнообразие!
- Хватит с меня разнообразий, - буркнула Галя.
- Вы что, девчонки, меня боитесь? – вмешалась Зойка. – Да, расслабьтесь вы, я по-честному с вами. Хочется мне погудеть со старыми подружками, сделать приятное вам и себе. Поверьте, девочки!
- Поверим? – глянула я на Галю.
- А ты веришь? – спросила она.
- Верю.
- Я не очень, но ладно уж, рискну, - сдалась она.
- Какие вы заторможенные, - качнула серьгами Зойка и повела нас через улицу.
Угощать Зойка принялась на широкую ногу. Она потребовала всего самого интересного, что было в кафушке. Мы взяли по полуторной порции мороженого с орехами, разного типа пирожных, по четыре штуки на каждого, большую бутылку шипучей воды и по плитке шоколада. Круглый белый столик в углу зальца был заставлен полностью. Галя потрясенно пялилась на это изобилие вкусных вещей. Я, наверно, выглядела не лучше. Мы обе с ней задичали, оттого что давно не бывали на людях. Зойка откровенно забавлялась нашей забитостью и держалась с нами, как дама-патронесса с неразвитыми воспитанницами.
- Галя, ты у нас невеста, тебе надо сменить прическу, - не одобрила она Галину лохматую косичку.
- Мне так удобно. Встал, заплел и горя не знаешь, - отозвалась Галя, склонившись над мороженым. Зойка подняла брови:
- Самое удобное - халат и тапочки. Надеюсь, до них ты еще не дошла?
Галя уставила на нее ирисковые глаза, подумала – и засмеялась:
- А, правда, самое удобное!
Ну, точно, совсем обабилась возле своего жениха.
- Отсюда зайдем в парикмахерскую и сделаем тебе прическу, - решительно заявила Зойка.
- Зачем это? – насторожилась Галя и подозрительно огляделась.
Зойка поняла ее опасение и усмехнулась.
- Не бойся, это не для кого-то, это для тебя, чтобы нравиться своему жениху.
- Я и так ему нравлюсь.
- Чувства надо стимулировать, а то угаснут.
Галя схватила рукой косичку, словно защищая ее.
- Стричься не дамся!
- Никто не собирается тебя стричь. Закрутим спиралями, будешь у нас в локонах.
Разобравшись с Галей, Зойка повернулась ко мне.
- А тебе, Соня, надо носить сережки. Не такие, как у меня, - она качнула колесами, подвешенными на тонкой цепочке, - гораздо скромнее, чтобы они выглядывали из-за твоих волос, как потаенный лесной цветок.
Я потрогала свои мочки. Уже год, как я не носила сережек и совсем отвыкла от них.
- Почему потаенный? – спросила я.
- Это твой стиль, Хромоножка. Ты будешь притягивать тайной.
- Одного я уже притянула, - горько заметила я.
- Зато второй притянулся сам, - с намеком сказала Зойка. И тут пришла моя очередь пугливо оглядываться.
- Да не трусьте, девчонки, никто за нами не подглядывает, - успокоила Зойка.
На всякий случай я обежала взглядом маленькое помещение, глянула на раскрытую дверь и в окна. Фомки вроде как не было, но от него все можно ждать.
- Соня, - обратилась ко мне Зойка, - ты у нас во дворе все знаешь, скажи, кто такая была Матилька?
- Матильда Браницкая, - сказала я.
- Моя родственница? – удивилась Зойка.
- Наверно, прабабка.
- Фу, какое старье. И помнят же! Кто она была такая?
- Певичка в ресторане Сумских.
- У Сумских был ресторан?
- Да, в нашем доме.
- А еще, что ты про нее знаешь?
- Ну, она была любовницей старого Сумского.
- Сумские, выходит, на роду мне написаны, - усмехнулась Зойка. – А почему старуха с таким ужасом ее имя произносила?
- У Сумских считалось, что Матильда их разорила.
- Она стала богатой?
- Нет, ее саму муж разорил, а потом убил.
- Во, страсти! И что же, я на нее похожа?
- Прабабушка Гали говорила, что да.
- Моя прабабушка? – удивилась Галя. – А мне она ничего такого не говорила.
- Тебе было неинтересно, - сказала я.
- Мне и сейчас неинтересно, - произнесла Галя, набивая рот пирожным и запивая водой.
Зойка наклонилась ко мне и зашептала:
- Старуха все время твердила Игорю: «Прогони, Матильку, прогони Матильку» - и указывала на меня. А когда ее увозили, помнишь, тоже Матилькой меня назвала. Игорь стал такой сентиментальный. Над ее гробом рыдал, как мальчишка. Сейчас квартиру отделывает, чуть ли не жить там собирается… Моя прабабка, говоришь, там пела? – Зойкино лицо исказила гримаса отвращения. – Ни за что туда не пойду, ни под каким видом!
Из кафе мы пошли в парикмахерскую, где у Зойки были знакомые мастерицы. Галю тут же усадили в кресло делать спиральную химку. Пока ее накручивали и сушили, мы с Зойкой вышли купить для Гали заколку. По пути Зойка затянула меня в ювелирный магазин.
- Вот, какие сережки тебе нужны, - показала она на серебряные стрелки ландыша с нефритовыми каплями ягод. – Нравятся?
- Нравятся, - кивнула я.
- Возьмем? – предложила Зойка.
- Я скажу папе, он купит.
- Папа – это одно, а я – другое. Будешь носить и меня по-хорошему помнить, - заявила Зойка. Она потребовала выписать чек, оплатила его и тут же, в магазине, надела на меня обнову.
Сережки были привинчивающимися. Они под косым углом легли на ухо. Нефритовые ягодки на тоненьком стебле нежно выглядывали из-под серебряного купола листочка.
Зойка напустила мне волосы на уши и, глядя вместе со мной в зеркало, проговорила:
- Закрыто.
Затем резким движением отняла волосы от уха:
- Открыто! Загадка, правда? Тайна. Иногда лучше ее не открывать, - прибавила она совсем другим тоном.
Я поняла, что она имеет в виду, и глаза мои, как пули, нацелились на подругу.
- Ты поэтому мне сережки купила?
- И поэтому тоже, - не смутилась Зойка.
- Представляешь, как я буду тебя помнить? – буравила я Зойку взглядом.
Зойка взяла меня под локоть, вывела из магазина и на улице тихо сказала:
- После старухиной смерти Игорь помешался на родословной. Так и выискивает, кто были его предки. Если тебя спросит, ничего плохого о моих предках не говори.
- Я и так не скажу, - сказала я, принимаясь отвинчивать серьги.
- Погоди, - остановила меня Зойка. – Я, правда, от чистого сердца. А это довеском. Уж такая я есть, принимай без базара. За деньги не беспокойся. Для меня это – тьфу! Больше проматываю. Моя печаль – Игорь. Я все еще от него тащусь.
- Сказала бы, что любишь, - усмехнулась я.
- Может и так… Сколько богатеньких клинятся – а я возле него парюсь. – Это прозвучало как жалоба.
- А говорила: «Чувства - для убогих», - напомнила я.
- А то нет? – Зойка навела на меня дымчатые глаза. – Нормально что ли, присыхать к одному, когда их вон сколько!
Галю завили, как куклу, и вся ее природная милота выступила наружу, ничего не припрятав в запас.
- Глядите, какая девка! Не девка, а чудо! Не стыдно с такою на люди выйти! – нахваливала Зойка.
Галя смотрела на себя в зеркало, как на диво, и не верила, что красотка с кудрявою гривой – это она.
- Вот видишь! – назидательно промолвила Зойка. – Столько на свете возможностей, а ты зациклилась на одной, да еще насмерть стоишь.
Галя конфузилась, не зная, что сказать. Тогда я ответила за нее:
- Зато Гале всегда будет, что открывать!
- Не умничай, Хромоножка, не мешай воспитанию, а то наша скромница жизнь проживет и ничего не увидит, кроме халата и тапочек, - осадила меня Зойка.
Преображенных и осчастливленных, Зойка вывела нас на набережную. Сама она дамой-патронессой выступала в середке. Галя в спиральках и я в сережках прикрывали ее с боков. Галя уже не роптала, что дома ее ищут. Я помалкивала о том, что устала, и только заметнее прихрамывала.
На полукруглой площадке, бастионом глядящей на реку, к нам подскочил бойкий фотограф.
- Девочки, желаете запечатлеться на память?
- Желаем, - за всех ответила Зойка.
Фотограф обрадовался и лихо принялся распоряжаться.:
- Девочки, подойдем к клумбе и станем спиной к памятнику.
- Мы не хотим к памятнику, разверните нас на простор, - скомандовала Зойка.
Фотограф то ли буквально понял ее слова, то ли сам вдохновился, только он отыскал такое место, с которого за нами выстилалась лишь перспектива реки и сливавшегося с нею неба. Вдобавок фотограф присел перед нами на корточки – так, что наши фигуры вписались в голубую сферу, и за каждой из нас оказалось столько простора, сколько можно себе пожелать.
Мне нравится разглядывать этот снимок. На нем мы, как ветром, овеяны безмятежной и свежей радостью на виду бескрайнего простора возможностей. Да еще Зойка нас подзадорила, сказав:
- Улыбнемся для истории, девочки!
Мы от души раскололись - и птичка вылетела.
13.10.2013г. Беляничева Галина Петровна, 675019 Благовещенск, Ам. Обл. Аэропорт
|