15 мая 1997. Дневник хромоножки во время её болезни
Ранее:
13 мая 1997
14 мая 1997
15 мая 1997 года
15мая 1997года
К нашей квартире примыкает внутренний, закрытый от постороннего глаза дворик. Папа положил на порожки скаты, и я – сначала с бабушкиной помощью, а теперь и сама – выезжаю в этот дворик. Зимой меня укутывали одеялом и оставляли на порожке за сенями. Я часами глядела на вытянутый прямоугольник закоулка между нашим домом, глухой стеной соседнего кирпичного строения. Дровяным сараем, штакетным забором с калиткой.
Во дворе затишок и припек. Меня никто не видит, кроме бабушки, которая из кухни через окно моей комнаты на меня время от времени поглядывает. Даже в самые морозные дни я тут гуляла. Когда мне хотелось подвигаться, я съезжала с порожка, подъезжала к калитке, открывала ее и глядела в большой двор, к которому, кроме нашего, примыкают еще два дома. Из своей калитки я вижу всех входящих и выходящих, и даже идущих по переулку мимо. Сюда, к калитке однажды подошли и познакомились со мной две девочки из нашего двора: Зоя Браницкая и Галя Малахова. Девочки чуть постарше меня, обе учатся в десятом классе. Я подружилась с ними. Вечерами они приходят ко мне смотреть видеофильмы.
А в нашем глухом, спрятанном от постороннего глаза, закоулке я смешно так познакомилась с мальчиком. В конце февраля, когда солнце начало припекать, и на южной стороне появились лужицы, я возле сеней читала книжку. Вдруг меня кто-то сверху звонко-звонко окликнул: «Эй!». Я подняла голову. Наверху кирпичной стены, свесив ноги, сидел мальчик помладше меня, или показавшийся мне помладше. Этот кирпичный дом какой-то странный: у него, как у сарая односкатная крыша. Скат обращен в соседний двор, а с нашей стороны высокий гребень. Мальчик сидел на этом гребне.
- Привет, - сказал он.
- Привет, - отвечала я.
- На солнышке греешься?
- Вроде того.
- А я тебя знаю, - сказал мальчик.
- Откуда? – удивилась я.
- Тебя каждый день к машине таскают, а я вижу.
- А я тебя ни разу не видела, - я пожала плечом.
- Это потому, что по сторонам не глядишь. А ты посмотри, я всегда в воротах торчу.
- Ты не учишься?
-Я со второй смены.
- А-а, - сказала я, довольная возможностью поговорить.
- Ты совсем двигаться не можешь? – спросил он.
- На костылях могу.
- У тебя одна или обе ноги не ходят?
- Одна.
- Значит, ты хромая, глубокомысленно кивнул он, - А как тебя зовут?
- Соня.
- А кличка есть?
- Нет.
- Совсем нет или скрываешь?
- Совсем нет.
- Хочешь, я тебе кличку дам?
- Попробуй, - согласилась я.
Мальчик запрокинул голову, посмотрел в синее небо, словно искал в нем ответ, и сказал:
- Хромоножка!
- По внешнему признаку обозвать – ума много не надо, - разочарованно ответила я, а про себя подумала: «Хорошо еще, что Инвалидкой не назвал».
- А тебя как зовут? – в свою очередь спросила я.
- По кличке или по правде?
- Да хоть как.
- По правде я Серега.
- А по кличке?
- Как-нибудь узнаешь, - уклонился он.
- А когда-нибудь – это когда?
- Когда девки скажут…
-А ты с девочками знаком?
- Ну да, они говорят, у тебя по видику фильмы классные.
- Поэтому ты сюда залез? – догадалась я.
- Я тут всегда лазаю, - отговорился Серега.
- Что-то я не замечала.
- Это зимой. А летом я все крыши вокруг обхожу. Хочешь знать – это я вашу беседку разворотил. Ну, не вашу, а прежних хозяев…
В углу дворика, напротив калитки, в самом деле, была ветхая беседка с разъехавшимися подпорами.
- А в этой квартире, - мальчик указал на граничивший с нашим двориком палисадник, - сумасшедшая старуха живет. Она на меня наезжает, когда я тут лазаю. На тебя наезжает?
- Еще как, - ответила я.
- Пугани ее посильнее, она заткнется, - посоветовал он.
-Я по-всякому пробовала, ее ничто не берет, - пожаловалась я.
- На нее только страх действует. Я не даю ей зарываться. Она только на меня наедет, а я ей: «Заткнись, старая ведьма, а то подпалю». Она сразу прячется.
- И вправду подпалить можешь?
- Запросто.
- Тут и другие люди живут…
- Мне плевать, наш дом кирпичный.
- Опасный ты человек, Серега, - покачала я головой.
- Ты что испугалась? – спросил он явно довольный.
- Представь, у нас загорится, а я костыль не найду, так и не выйду!
- А ты его под подушку клади, когда спать ложишься.
- Придется.
- Хочешь, я к тебе спущусь? – предложил мальчик.
- Ну, спустись, - разрешила я.
Он поднялся на ноги, перебежал по крыше до угла дворика, где под кирпичной стеной стояла полуразвалившаяся беседка. Повиснув на руках, он ногами дотянулся до верхушки беседки. Она под ним зашаталась, но он, освоенным движением, переплел ногами хлипкий столбик и скатился по нему вниз.
- Ты из этого закутка никуда не выезжаешь? – спросил он, подойдя.
- Возить некому, - сказала я.
- Давай я тебя покатаю, на улицу вывезу.
- Лучше не надо, а то где-нибудь бросишь, потому что тебе плевать.
- Капитально ты меня раскусила, - просиял он.
- Это тебе за Хромоножку.
- А ты обиделась? Я же не самую позорную кликуху выбрал.
- Но и не лучшую.
- Кликуха всегда прикольней, чем имя.
- Твоя прикольная?
- Еще как!
- Скажи.
- Не-а, а то на видик не пустишь. Я хочу с девками к тебе приходить.
- Они разве тебе компания? – удивилась я, представив его рядом со старшими девочками.
- А что, если другой молодежи поблизости нет. Не с бабкой же Сумской им водиться? – рассудил он.
- Значит, и мне придется с тобою водиться?
- Понятное дело, - бросил небрежно он.
«Тоже мне молодежь, - подумала я. – Кавалер сопливый».
- Так я приду к тебе с девками? – напомнил Серега.
- Приходи, - неуверенно согласилась я.
И он пришел с Галей и Зоей. Девочки называли его Фомкой. Надо же, какое точное попадание! Ну и ко мне прозвище Хромоножка тоже прилипло. Правда, произносилось оно за глаза.
А сумасшедшая старуха, о которой говорил Фомка, в самом деле, меня преследует. Фамилия ее Сумская, а имя забылось, потому что никто во дворе с ней не связывается. Живет она в нашей половине дома. Из окна ее квартиры, должно быть, виден край нашего дворика возле калитки. То ли от скуки, то ли по злобности бабка Сумская повадилась меня подкарауливать. Стоит мне подъехать к калитке, как на крыльце своей квартиры появляется старуха и начинает злобно шипеть и бубнить всякие гадости. Я и по-хорошему с ней, и по-плохому, папа выходил усовещать ее, бабушка гоняла – не отцепляется от меня, клюет и клюет. Только мама, не понять почему, одним своим поведением нагоняет на нее страх. Но мама редко через двор ходит, она больше пользуется дверью с выходом на улицу. И меня в лечебницу папа с наружного входа выносит. Но если мама идет двором, а Сумская стоит у себя в ограде, да еще если мама ненароком поведет на нее черным, огненным своим взором, со старухой начинает твориться что-то невероятное. Она кричит в ужасе «Матилька! Матилька!», что звучит как «пожар, пожар!» и прячется в доме. Бывает, что не успевает добежать до крыльца, тогда падает на землю и закрывает голову руками. Полежит – полежит, осмотрится – мама прошла, - и тихонечко ковыляет в дом. Несколько дней потом не показывается и меня не преследует.
Отчего она так маму боится? Черные глаза, что ли, на нее действуют? Мама же истерик ее не замечает, идет себе мимо. И дома о Сумской слова не скажет, словно ее на белом свете не существует.
А мне Сумская трындычит одно и то же. Сначала пророчит, что я навсегда хромою останусь, злорадствует по этому поводу, потом свирепеет и заходится торжеством: «Так тебе и надо, чекистка поганая, калека убогая!». В минуты ее кликушеского ликования невозможно ей что-либо объяснить. Причем тут какая-то чекистка? Или она не понимает, что я больная девочка совсем из другой эпохи? А, может, все понимает, но ради сумасшедшей своей блажи видит то, что ей хочется видеть? Счеты, что ли, с кем-то сводит? Чем же я ей эту чекистку напоминаю? Наверное, та была хромой, потому что Сумская упорно на хромоту напирает. Видно, они крепко в жизни столкнулись, если у Сумской застарелая ненависть перешла в сумасшествие. Только я подозреваю, что это не сумасшествие, а притворство. Вредина она, вот и все. Всех во дворе терроризирует, а сама тоже боится! Вот я ее пугану, в самом деле!
Раз она меня чекисткой называет, пусть получает чекистку. Всю зиму я грезила Ларисой Огудаловой, а теперь предстану другой Ларисой – по фамилии Рейснер, революционным комиссаром времен гражданской войны.
Я надела мамину кожаную куртку, приколола к ней красный бантик, на голову натянула папин картуз с козырьком, кожаным верхом и меховыми отворотами. Отвороты я опустила кожей наружу, получилось нечто вроде защитного шлема. Накрылась одеялом, въехала в раскрытую калитку. Дело шло к весне, с крыш капало, грело солнышко – не замерзну.
Только я устроилась на своем обычном месте, как на крыльце появилась Сумская в заношенном бушлате, вязаном платке вокруг длинного жеваного лица, с выбивающимися седыми патлами и острым носом.
- Что, убогая, погулять вылезла? – заблажила она, уверенная в моей беззащитности и своей безнаказанности. – Небось, хочется ножками побегать? А не бегут ноженьки. Никогда не побегут, я тебе говорю!
Я молча ждала, когда старуха распалит себя до нужного мне слова. Мое молчание, видимо, подстегнуло ее. Она спустилась с крыльца и подошла вплотную к своей ограде. Я близко увидела ее зловещую физиономию и острый огонь в мутных глазах. Схватившись руками за штакетины, сумасшедшая с ненавистью прошипела:
- Калекой с коляски встанешь, калекой пойдешь, чекистка хромая!
Вот оно, нужное слово! Я откинула одеяло и нацелилась на Сумскую из игрушечного пистолета:
- Ах ты, контра! Забыла, с кем разговариваешь? – выкрикнула я. – Становись к стенке! – В этот момент я сама забыла, что пистолет бутафорский, а я не чекистка.
У старухи побелели губы, а затем бледность охватила все лицо. На нем появилось совершенно новое выражение – угрюмое и вполне осмысленное. Глаза ее смотрели на меня с колючей неприязнью. Такою, наверно, Сумская видит себя в зеркале, если заглядывает в него. Расцепив сведенные губы, старуха презрительно процедила:
- Мала еще представляться.
Я обомлела. Такого поворота я не ожидала. А она повернулась и пошла к дому, держа спину как-то по-деревянному неподвижно. Все-таки, видно, опасалась, что я пальну. Не оглянувшись ни разу, поднялась на крыльцо и скрылась за дверью. Да, достоинства в этой злыдне хватает, и она не труслива. Но куда подевалось ее безумие? Неужели мой игрушечный пистолет вправил ей мозги? Или она сама «представляется»?
Наверно, я все-таки ее вылечила, потому что она меня больше не преследует, сколько бы я у калитки не торчала. Если меня из своей ограды увидит – отворачивается. С мамой тоже стала вести себя по-другому. Уже не бежит от нее с криками «Матилька, Матилька!», а молча пережидает, вобрав голову в плечи, когда мама пройдет.
Моя бабушка как-то пришла со двора и рассказала, что Сумская пожаловалась ей на то, что я пистолетом ее пугала.
- Надеюсь, ты не сказала, что пистолет был игрушечный? – спросила я.
- Я знаю, что говорить, - успокоила меня бабушка. – Я ей сказала, что ты у нас настоящая чекистка.
- А она?
- На чекистку смолчала.
- Мне кажется, никакая она не сумасшедшая. Просто притворяется, чтобы людей безнаказанно обижать, - сказала я.
- Как знать, как знать, - с сомнением покачала головой бабушка.
Далее:
16 мая 1997
17 мая 1997
18 мая 1997
19 мая 1997
23 мая 1997
13.10.2013г. Беляничева Галина Петровна, 675019 Благовещенск, Ам. Обл. Аэропорт
|