Дом окнами на Амур
В базе данных Аудиобиблиотеки Амурской литературы имеется аудиозапись стихотворения: читает Коваленко Андрей; 5,24 Мб (*.mp3)
Из цикла "Синее стёклышко"
Я родился в трудном и голодном, как говорила бабушка, послевоенном году. Она же рассказывала, что у мамы от недоедания пропало молоко, и мне, крохотному, давали сосать корочку чёрного хлеба, окунув её в чуть подслащённую воду, а после, когда купили корову, готовили тюрю из хлеба и молока.
Зорьку, или кормилицу (так её называли в семье), я не забыл до сих пор. Корова была белая с большими коричневыми пятнами на боках, такого же цвета «яблоки» украшали шею и голову. Когда бабушка доила Зорьку, я подходил с большой алюминиевой кружкой и потом пил тёплое пахнущее душистой травой молоко. «Пей, пей, Валерик, – приговаривала бабушка. – Здоровеньким будешь!»
Когда я подрос, то разносил в бидончике молоко по соседям. «Всё – живая копейка», – тоже бабушкины слова. А позже дедушка с бабушкой, чтобы не оставлять одного дома, часто брали меня «по барду». Зорьку запрягали в телегу с большой бочкой, и мы ехали кварталов за десять к спиртзаводу, где продавалось это мутное пойло, которое корова с удовольствием пила, причмокивая губами. Туда я обычно ехал, а обратно шёл пешком. Лишь иногда, если очень уставал, меня ненадолго подсаживали на телегу: «Зорьке ведь, внучек, тяжело везти!..»
Но всё это было после. А раньше...
Помню дом. Он казался огромным, хотя у нас была всего одна комната, правда, большая, и ещё кухня, сенцы. Во второй половине дома, примерно такой же, жили соседи.
Внутри жилища любопытного для меня, мальца, было немного, ну разве подполье, которое закрывалось длинными досками. Когда кто-то туда спускался, я старался заглянуть в чёрный провал. Однажды взрослые не углядели, и я, было, уже полетел вниз, но тётя Галя, тогда школьница, успела подхватить меня на руки.
Ещё меня интересовало железное кольцо, вбитое в толстое бревно на потолке. Это бревно шло через комнату и кухню – дед называл его матицей. Он же говорил, что на нём висела колыбель, в которой меня вынянчили. До кольца было высоко. Я ставил табуретку, забирался на неё, да усилия были тщетными: никак не достать!
Но больше всего я любил смотреть в окна. Их было три – одно в кухне и два в комнате, и все выходили на солнечную сторону. А вдали виднелась река, переливающаяся в зависимости от погоды разными цветами – от белого до тёмно-серого, но чаще она была голубой, синей, зеленоватой.
Амур. Когда я его увидел впервые и когда узнал, что река так называется? Мне кажется, Амур жил во мне с самого рождения, а слово это я произнёс вместе со словом мама.
...Стёкла уже оттаяли, нет на них белых кружев, но по утрам внизу, на раме, ещё намерзает прозрачный ледок. Я проснулся и сразу к окну: дедушка говорил, скоро Амур пробудится. Как это случится, я не знаю, но почему-то очень волнуюсь.
В ожидании прошло несколько дней, и однажды на рассвете со стороны Амура послышались нарастающие гул и грохот, как будто в той стороне шла битва великанов. Так вот как Амур пробуждается!
Одного к реке меня не отпускали. Бабушка пообещала, что, как управится с делами, мы пойдём посмотрим ледоход. Но ждать было невмоготу, и я, как только взошло солнце, вопреки запретам, полез вверх по лестнице, ведущей на чердак, чтобы увидеть, что же там происходит, на Амуре?
Третья, пятая, седьмая ступенька – так высоко я ещё никогда не забирался. Решив, что достаточно, осторожно повернулся, сел на ступеньку и посмотрел вдаль. Амур дыбился огромными льдинами. Они медленно двигались, наталкиваясь друг на друга, сшибаясь, крошась, разваливаясь, а с верховья напирали всё новые и новые белые громады.
Ближе к полудню бабушка, приготовив обед, взяла меня за руку и повела к Амуру.
Вблизи картина была ещё поразительней. Русло реки, а оно было шириной километра два, забито льдинами разной величины. Они то двигались, то замирали, образуя заторы, тогда треск и грохот становились ещё сильней. Белые пласты выползали на берег, давили на эстакады, отрывая бревна и доски.
Бурный ледоход продолжался дня три, потом льдин стало меньше, и однажды я услышал на реке протяжный гудок. «Ура-ра-а! – закричал мой дружок Толька Давыдов. – Айда пароходы смотреть!» И, позабыв про бабушкин запрет не ходить к Амуру, я с товарищем вприпрыжку помчался вниз по песчаному склону.
Потом наша семья перебралась в новый дом. Его поставили ещё ближе к Амуру. Из окна я видел уже всю ширь реки и противоположный берег, который называли очень странно – Китай.
Также в цикле:
Дан приказ
Два ведра угля
Дедушкин клад
За Зеей
Пасхальное утро
Прощание
Светлые блики памяти
Солдатская ложка
Умер Сталин
Произведение публиковалось в:
Альманах "АМУР №07". - Благовещенск: Издательство БГПУ, 2008. - 100 с.