Глава 19. Часть 01. Заслон
РАНЕЕ:
Глава 14. Часть 01
Глава 15. Часть 01
Глава 16. Часть 01
Глава 17. Часть 01
Глава 18. Часть 01
Алеша ускорил шаг. Обида теснила грудь. Он жестоко корил себя: нужно же было стянуть эту фотографию да еще вручать ее Гамбергу! Пустая затея. Своих забот невпроворот... Конечно, он скопит за лето малую толику денег, можно будет купить кое-что из одежды и себе, и Кольке, вон он как растет, чертенок! Но все дыры не заткнешь, по-прежнему будет являть великий соблазн всякая оторвавшаяся от забора доска или валяющаяся на дороге щепка. По-прежнему нужно будет возиться с тупоголовыми мальчишками и корпеть до петухов над собственными чертежами. А приготовление пищи, а уборка комнаты, постирушки, штопка. Все это отнимает уйму времени, обедняет и сушит душу...
Но ведь это неизбежно, он же обещал маме «вывести в люди» младшего братишку. И он сдержит свое слово, как бы это ни казалось трудно. Уходишь в рейс, а Колька остается один-одинешенек. Изредка, получив увольнительную, его навещает брат Федя. Он служит здесь же в городе, в стрелковом полку. По что он может узнать за эти короткие посещения? А разве знает он сам, чем заполнено время подростка, предоставленного самому себе?
Мальчишка может связаться с бойскаутами и ходить по городу с голыми коленками, дразня дурацким посохом собак. Брат большевика в буржуазной юношеской организации - стыда не оберешься! Но и это еще полбеды... А вдруг Колька поведется с карманниками? Ой не раз пытался побеседовать с младшим братом, как мужчина с мужчиной, но Колька все отмалчивается, Нужно будет, обосновавшись на берегу, попытаться свести его с товарищами из Союза Молодежи, хотя Устав этой организации звучит слишком уж по-церковному елейно:
«...Воспитание деятельной, животворной любви к трудовым и пролетарским массам через изучение их истории, быта и духа, через широкое ознакомление с их нуждами, желаниями н возможностями».
Здорово накручено! А что если бы автор Устава Венька Гамберг был пе сыном богатого рыбопромышленника, а знакомился бы с нуждами и желаниями «пролетарских масс» на собственной шкуре? Интересно, какие бы строки полились тогда из-под его пера? Но Колька, Колька... совсем отбился от рук мальчишка! Вот о чем думалось неотступно, и эта мысль была несносна.
Председатель Амурского облревкома Степан Шилов встретил Алешу, как старого знакомого. Он не забыл, как полтора месяца тому назад этот неприметный с виду парнишка - посланец николаевских большевиков переступил порог его кабинета и толково изложил замыслы и планы анархистов. Облревком принял тогда срочные меры: в Морском Складе создана комендатура, ведающая всеми делами прибытия И отправки эвакуированных, а это довольно частое сито. Попасть в Свободный Тряпицыну теперь будет не так-то просто.
Алеша не успел и рта раскрыть, как Шилов закричал: - Понимаешь, паря, атаман Семенов сдрейфил и перед японским наследным принцем слезу пустил. Пишет ему: «...прошу повергнуть к стопам его Величества, Вашего Державного родителя, императора Великой Японии мольбу об отсрочке эвакуации японских войск хотя бы на четыре месяца,..» Ха! - Высокий, черноволосый, он вскочил и зашагал из угла в угол большой полупустой комнаты с выдвинутым на ее середину массивным письменным столом.
- Чует кошка, чье сало съела! - продолжал ОН, ероша свои густые волосы. - Знает, что Чита не сегодня-завтра откроет семафор и «защитнички» зададут ла-таты. Вот уж верно, что верно: «Как пирог с грибами, так все с зубами; а как кнут с узлом, так и прочь с куз-лом», А куда ж денешься, голубчик?! Ах, сукин сын, пардона запросил, к стопам повергается! Туфлю микадо... туфлю, без зазрения совести, готов лизать, подлец. Тьфу!..
- Японцу кланяться - станет пуще чваниться, говорят наши речники, - сказал Алеша, неловко примостившийся на краю широкого кожаного кресла, и порозовел, приподнимаясь, как школьник, перед быстро шагнувшим к нему Шиловым. Тот захохотал, положил ему па плечи свои крупные руки и, как-то вдвинув его в глубину кресла, опустился на стоявший рядом стул. Перестав смеяться, он заговорил уже более сдержанно и спокойно о временном прекращении военных действий в Вос-точном Забайкалье, о переговорах, которые должны закончиться не сегодня-завтра и не сулят ничего хорошего ни Семенову, ни его покровителям-японцам.
- Вот так-то обстоят дела, брат Алеха, чуешь? Алеша молча смотрел на пего широко распахнутыми
серыми глазами и, казалось, не слыхал вопроса. Сложность обстановки поразила его воображение своей неожиданностью и новизной. Если так пойдет и дальше, то скоро Федор и Евгений... Не получив ответа, Шилов недовольно хмыкнул и потянул из кармана яркий кашемировый кисет. Его собеседник тут же спохватился, щеки его снова полыхнули румянцем.
- Да они уйдут, Степан Самоилович, уйдут японцы-то! - воскликнул он, по-мальчишечьи ликуя. - Тут уж Семенову никакие мольбы не помогут.
Шилов тронул руку Алеши своей горячей рукой:
- Уйти-то они уйдут, это ясно! Только уйдут, обобрав жителей до нитки, а рабочий люд в Забайкалье мрет с голодухи и теперь. Сегодня ночью, паря, па внеочередном заседании облревкома Сбыло решено: как только освободится Сретенск, незамедлительно послать туда пароход с провиантом. - Он сверкнул глазами: - Николаевнам мы помогаем крепко и сретенцам поможем! От себя оторвем, а пошлем им и муку, и рыбу, и кирпичный чай, и круп... да хоть немного сахара и подсолнечного масла. Надвигается зима. Понимаешь? Родное Забайкалье...
Кровинка истого забайкальца сказывалась во всем облике Степана Шилова и повадке: в здоровой смуглоте темнобрового и яркого лица, в буйной копне смоляных кудрей, в мятежном огоньке, вспыхивавшем то и дело в глубине его узковатых п жарких глаз. Алеша понимал, что, говоря и думая сейчас о Забайкалье, Шилов вызывал в памяти не бездушный пейзаж, а своих земляков: стойких и отзывчивых, мужественных и сердечных, в чьих жилах мирно уживалась кровь кандальников и варнаков с кровью беззащитных и покорных воле случая бурят и дауров. И, зная этих близких ему по крови людей, Шилов живо представлял, что несет им суровая зима, когда только и остается, что сидеть у пылающей печки да потягивать густой слизан из старой, выщербленной, - здесь умеют беречь вещи - еще дедовской чашки. Вот почему и не видя земляков, а только чувствуя каждым ударом своего большого сердца их нужды, председатель Амурского облревкома заранее решал, как лучше сделать то, что предстоит делать, быть может, в ближайшие же дни. И он не мог при этом не думать о своем младшем брате Дмитрии, командующем Забайкальским фронтом, который гнал в три шеи с родной земли интервентов.
- Родное Забайкалье, - повторил, как бы подытоживая его и свои мысли, Алеша, который и сам родился в Верхнеудинске, и улыбнулся.
- Груз-то дороже золота! - засверкал ответно глазами и улыбкой Шилов. - Соль, спички, сарпинка, дрель, даба... - Улыбка скоро сбежала с его лица. Он загибал один за другим смуглые до черноты пальцы, озабоченно поясняя: - Кожа там для ичиг... Ребятишки-то осенью в школу побегут. Одеть, обуть надо, накормить! А капитан у вас надежный? - спросил он без перехода, снова проводя рукой по своим хмелем вьющимся волосам. - Как ты думаешь, Гертман, не перемахнется он на ту сторону, а?
- Да нет... Савоськин вроде бы человек ничего... Выпить, правда, любит, по хозяева с него за это не взыскивают, - тщательно подбирая слова, ответил Алеша, крайне польщенный тем, что с ним советуются в таком щекотливом деле. - Я с этим капитаном уже больше месяца плаваю. Ничего,., - хмурил он для солидности светлые мальчишеские брови.
- Ссадить твоего Савоськина мы не имеем права, судно-то частновладельческое, - развивал свою мысль Шилов,' - доверять ему тоже нет оснований: ничем он своей лояльности к большевикам не проявил. А суденышка с такой осадкой, чтобы проскользнуло вверх по мелководью, кроме вашей «Кометы», нет!
- Да. В верховьях Амура нужен глаз да глаз,- солидно согласился с ним Алеша. - Чуть что - окажешься на мели.
- И этим глазом будешь ты! - торжественно изрек Шилов. - На Верхнем Амуре на такую мель можно напороться - концы в воду, и поминай как звали. Понял?
- Понял, - подтвердил Алеша, только сейчас начиная догадываться, зачем его позвали.
- Вот и хорошо, паря, что не нужно тебе разжевывать да в рот класть. Ты там единственный коммунист. С судна, понимаешь, ни на шаг. Присматривайся к команде. Уясняй, на кого бы ты мог опереться в трудную минуту. Изучай лоцию, астрономию там, если потребуется, - пряча в глазах смешинку, поучал Шилов,- но дело чтобы было сделано так: комар носа не подточит!
Алеша ушел из облревкома поздно, преисполненный сознания собственной значимости, полностью уяснив, что предстоящий рейс по обмелевшему Амуру является не совсем обычным рейсом. Он благодарил судьбу, забросившую его на старенькую «Комету», - по причине своей дряхлости не национализированную у взбалмошной барыньки мадам Поповой, - ничем не примечательное суденышко с малой осадкой, ползавшее по здешним водам без малого полвека.
Захваченный этими мыслями, он не замечал ни тенистых аллей бывшего губернаторского сада, ни узкой пыльной набережной, пи длинных оцинкованных пакгаузов. Но стоило ему взлететь по скрипучим сходням на пароход, как мысли его тотчас же «легли совсем в другое русло».
Отправляясь в облревком, матрос, разумеется, обязон был доложить об этом капитану. Но он и не подо-зревал, что Савоськин в свою очередь полет с этой вестью нарочного к самой хозяйке.
- Какая наглость! - воскликнула мадам Попова, прочитав наспех набросанную записку. - Два парохода конфисковали и ведут подкоп под третий! Ну погодите же...
- Не посмеют, окаянные, хоть и креста па них нет,- трячо заверила хозяйку старая Перфильевна, оставшаяся изо всей многочисленной прислуги и жившая теперь в доме «за свою». - Не кручинься, матушка, найдется и на них управа. Водицы вот испей, с лица-то стала, что твой белый плат.
- Ну погодите же... - мадам Попова задыхалась, пылая местью к ненавистным большевикам. Отольются вам мои слезки!
Сыновей как па грех не было дома. Немного успокоившись, пароходовладелица велела позвать извозчика, тронула пуховкой лицо, накинула легкое чесучовое пальто, вооружилась кружевным зонтом и покатила па пристань. К приходу Алеши извозчик, картинный бородач в плисовой безрукавке и малиновой рубахе, обмахнув от пыли лакированную пролетку на высоких шинах и расправив щегольскую сетку на серой в яблоках кобылице, беззаботно дремал в тени, а «сама» карающей Немезидой металась по палубе и вопила, что всюду грязь и непорядок, дверные ручки не надраены, а из трюма такой запах... Хотя пахло всего-навсего, крепко и неистребимо, соленой кетой и джутовой мешковиной. За барыней, отступив, прилику ради, па два шага, шествовали седобородый Федор Андреич и весь в белом разутюженный Савоськин. Завидев Алешу, все трое разом остановились. Судовладелица поманила его пальцем:
- Где это вы гулять изволили, а?
- В облревком меня вызывали.
- В облревком? - круглые, цвета пива глаза мадам Поповой полезли из орбит. Лицо пошло пятнами. Она стукнула ручкой зонтика по бортовой сетке, еле сдерживаясь, спросила: - Значит, большевик, так?
- Да.
- А служишь-то, промежду прочим, у меня! - взвизгнула она н тут же, жмурясь па маньчжурский берег и будто черпая в этом силу, небрежно уронила: - Оно, конечно, всяко бывает... Дак об чем был разговор?
- О делах.
- Твои дола - мои дела. - Ручка зонтика еще нетерпеливее забарабанила по бортовой сетке. - Нанялся - продался! Понял?!:
- Не всегда! - голос Алеши прозвучал четко, раздельно. Он повернулся и зашагал в каюту. Мадам Попова уронила зонтик;
- Люди добрые, слыханное ли дело, мой хлеб о/и, ест и мне же мораль читает! - Дробно отщелкивая высокими каблуками зашнурованных до самых колен гетр, она метнулась в каюту капитана и, хлопнув дверью, крикнула несдержанно, во весь голос:
- Неча сказать, дожила! Да и вы... набрали команду, молодец к молодцу!
Савоськин грустно улыбнулся в усы:
- Марь Миколавна, вы же дама понимающая... Ну что я их сам нарожал, что ли? Присылают - беру. Эн-тот вон, хромой черт, Померанец, в партизанах, говорят, пострадавши. Попробуй-ка, откажи... Имя у теперешних почет. Опять же полутехника возьмем этого, ведь мальчонка видом, ему не до кого притулиться - сирота, был бы рад да рад... А мысли разве прочтешь? Может, он в тот самый облревком каждый день шастает. Эх, кабы моя воля!
Федор Андренч отчаянно затряс белой бородой, смиренно забубнил:
- Мы тебе, матушка ты наша, верой-правдой служили и служим. А что другие в безбожную коммунию ударились, налево пошли, дак за то их господь покарает, по седьмое колено включительно.
- Вижу... вижу. Понимаю! - Марья Николаевна обмахнула лицо платочком, облизнула сохнущие губы: - Прикройте-ка поплотнее двери. Или вот что: едемте ко мне. Чайку напьемся. Поговорим...
По сходням ее вели под руки медленно, как архиерея. Каблучки скользили. Заречный ветер трепал концы белого кружевного шарфа. Мадам Попова вскрикивала, похохатывала и жалась к капитану. Боцман Померанец не утерпел, схватил тальянку и заиграл «барыню:». Играл лихо, с перебором. Судовладелица забрюзжала снова:
- Раздобылись хромым бесом: непоседлив, вертляв! Судно запустил. Из трюма чумой песет. Ручки не надраены...
Федор Лндрепч уныло соглашался:
- Эдак... эдак... эдак...
Капитан молчал, размышляя о том, как бы выпытать у парня, зачем его вызывал Шилов.
ДАЛЕЕ:
Глава 20. Часть 01
Глава 21. Часть 01
Глава 22. Часть 01
Произведение публиковалось в:
"Заслон": роман. Хабаровск: Хабаровское книжное издательство, 1973