Сказки о грустном. Сказка пятая. Ахроматопсия
Ранее в цикле:
Сказки о грустном. Пролог
Сказки о грустном. Сказка первая. Голограмма
Сказки о грустном. Сказка вторая. Уважаемый товарищ Бог
Сказки о грустном. Сказка третья. Об ограниченном пространстве
Сказки о грустном. Сказка четвертая. Море. Не внутривенно
Они сидели напротив и смотрели друг на друга так, будто видели своё отражение в чужих глазах впервые. Никто не пытался заговорить. Это казалось бессмысленным. Даже несуразным...
Можно было попробовать протянуть руки вперёд и попытаться составить хоть какую-нибудь шаткую конструкцию из собственных частей тела, но из-за хрупкости первоначального материала и неисправности дополнительных механизмов никто не решался на столь слаженную чёткость движений.
Нить, натянутая между ними, никогда не сжималась, а скорее всё время растягивалась, образуя новый повод для напряжения и затекания заломленных за спиной рук. Смотря в очередной раз на неё, Серый просверливал в расширенных зрачках собственные траектории неторопливых скольжений и шёл в душ.
Уже не имело значения, как именно он сделает это, поэтому в ванну мужчина вставал в чёрных носках, суженных потёртых джинсах и старом растянутом зелёном свитере, не удосужившись перед омовением нажать на выключатель.
Вода лилась медленно, проникая преимущественно за шиворот, размывая шерсть на тысячу мелких ворсинок, оказавшихся над неправильно круглыми каплями. Зная, что ничего не увидит, Серый всё равно задирал голову, чтобы лучше прочувствовать холод и воду.
На кухне орудовала она, заведшая с недавнего времени привычку – исполнять роль его жены. У неё действительно достаточно неплохо получалось складывать одно полотенце к другому, отутюживать стрелки на брюках, чистить кастрюли и зашивать.
О последнем предпочтительнее всего было бы совсем не упоминать, но швейные принадлежности, часто оказывавшиеся в её руках, непроизвольно наводили Серого на эту мысль. Ту самую, которую невозможно так просто озвучить вслух.
За всё нужно было платить. Хотя бы ветхостью старого зелёного свитера, растекающегося по белому кафелю, словно пропавшая болотная вода, неровная сетка которой оказывалась в её кровоточащих пальцах плесенью.
Тогда он привычно закрывал глаза и придавался волне своих субъективных ощущений, дополняющих тактильную составляющую насыщенным цветовым спектром. Даже у прозрачности воды существовали свои еле различимые оттенки, редко попадавшие на кожу рук.
Каждый раз, разлагаясь на дне собственной ванны, он переставал быть антропоморфным и подчиняться нерушимым законам природы. Вода очищала от внутреннего кровотечения, являвшегося следствием заражения эмоциями случайных прохожих на улице.
Именно они, эти негативные эмоции, выходили через широкие круглые вязаные петли и окрашивали стенки металлической громадной посудины в безысходность её надломленных пальцев, всё время зашивающих то, что непостижимо оставалось разорванным.
Выходя из ванны, он привычно нанизывал себя на крючок, предназначенный для сушки одежды и на протяжении ещё некоторого времени продолжал стекать с бледно-синей поверхности стены, вытянув руки в разные стороны, но всё равно не доставал до выключателя.
***
Они сидели напротив и смотрели друг на друга. Слишком внимательно для того, чтобы не замечать подкожной волнующей боли. И слишком гордо для того, чтобы выдать её одним неосторожным движением.
Случайно разбившееся о тишину слово не освобождало от хрупкости следующих за ним последствий. Чёткий профиль оппонента выражал абсолютное спокойствие и готовность ко всему происходящему.
Зарубцевавшиеся последствия случайных ошибок были скрыты под шерстью зелёного длинного свитера. «Зелёного» по определению, а не по видению. Мокрого – по повышенной влажности воздуха, а не по тактильности непрочувствованного ощущения.
Стены ванной были синими только согласно этикетке на банке с краской, которую она изучала больше часа перед тем, как приступить к самому процессу окрашивания.
В таких вещах нужно быть уверенным самому, прочувствовать краску каждой клеточкой тела, именно поэтому она целую неделю проходила синей, пытаясь понять, как же это на самом деле – быть бледной.
С нескрываемым упорством, Серый заявлял, что нашёл тот самый истинный цвет, без примесей и оттенков, отличавший его от всех других, проживающих за пределами их квартиры. С рвением истинно уверовавшего сумасшедшего.
Долгое время она внимательно вглядывалась в него, пытаясь понять, что же именно настораживает её во взгляде названного мужа.
Вроде бы всё было обыденно и привычно, зелено и мокро, местами даже расплывчато и непонятно. На дне ванной после водных процедур произрастали лилии вместе с кувшинками. Сваренные на ужин спагетти ещё не успели остыть. Соус и мясо немного горчили.
Впрочем, как и всегда…
Серый не висел в многострадальной позе Христа и не искал, куда можно было вбить ещё три крючка, не помещавшиеся в ванной. Он просто сидел, уставившись в одну точку, и внимательно вглядывался в поразительную зеркальность стены, через которую отражалась ещё одна комната.
***
Они, застывшие, словно восковые фигуры, сидели напротив друг друга. Насыщенный цвет её лица медленно выцветал, становясь неестественно белым. Красный сарафан также терял свою яркость, как и растянутый вязаный свитер.
За старинным фотоаппаратом стоял коренастый плотный мужчина, всё время облизывавший потрескавшиеся пухлые губы.
- Камера! Мотор! – неистово кричал он. - Камерррра!!!!!!
И вопреки здравой логике после его диких выкриков одна за другой из объектива буквально выскакивали фотографии, изображавшие её и Серого в первозданности их чёрно-белого вида.
Наблюдая за этой поразительной фантасмагорией, она всё же думала, что если бы пустые рукава рубашки не свисали с непропорционального туловища фотографа, то никаких вопросов и не было…
Далее в цикле:
Сказки о грустном. Сказка шестая. Немного о себе
Произведение публиковалось в:
stihi.ru
VK Т.Пантелеевой (Сатори)