Глава 06. Часть 01. Заслон

     РАНЕЕ:
     Глава 01. Часть 01
     Глава 02. Часть 01
     Глава 03. Часть 01
     Глава 04. Часть 01
     Глава 05. Часть 01

   

     Высочинцы первыми дошли до Станичной, глядь, сбоку выметнулось пламя и будто песней дохнуло:


     Ай, жги, говори,
     Приговаривай!..


     Мать честная, никак казаки пляшут. Ж-жахнуть бы враз, да нельзя, своих побить можно: уговаривались, до Зейской - журкинская сторона. А ну, хлопцы, за угол! Кинутся сюда казаки, не возрадуются. Нашим подмога потребуется, враз мы тут.
     Журкин тоже увидел казаков. Ну и шабаш! Раздумывать было некогда.
     - Пли! - Рванула воздух нестройная трескотня винтовочных выстрелов. Сгасло пламя костра, сбитое падающими в него казаками. Снова грянул залп. Стоном и воем отдалось от костра. Поднялись живые огненные столбы и тут же попадали в снег, стали кататься, забились в судорогах. Растерянная, безоружная казачья ватага метнулась в сторону Зейской и напоролась на высочинцев, а с берега Амура уже бежали, привлеченные выстрелами, варяпшцы. Вместе и завладели оружием. Шашки, пики покидали в огонь, - ни к чему они. Так бесславно пала казачья застава.
     Бросились в мужскую гимназию, выставили у дверей охрану: не попасть бы в ловушку. Бежали гулкими коридорами, отбирая по пути оружие у желторотых оборонцев.
     - Эй вы, сопляки, живы быть хотите, ведите в подвал к нашим!
     Глядели жалобно. Вели. Сашка Рифман откуда-то выметнулся. Оторопел, увидев Гамберга: «Ты?!» Венька только бровью повел:
     - Давай свои игрушки! Отвоевался. - Не перечил Сашка, отдал отцовский наган, обиженно губы закусил.
     Народ в подвале раздетый, разутый, исполосованный шомполами, не евши по два-три дня. Эх вы, горемыки, не пошли из города, понадеялись на буржуйскую справедливость. Нате - ешьте. Поделили и горбушки и сало. Управляйтесь, как знаете, а нам недосуг.
     Оборонцев из гимназии уже как ветром выдуло, кое-кто наподдавал им коленкой пониже спины:
     - Идите к маме и не грешите!


     В памяти Алеши навсегда остался стремительный, до колотья в боку, бег по татарскому кладбищу. Люди спотыкались, падали, хватали зубами синий крупичатый снег и снова бежали. Мелькали по сторонам домишки пригорода Забурхановкн, стлались под ноги промерзшие болотца и пустыри. Обогнув Вознесенскую церковь, выбежали на Иркутскую улицу - прямой путь к тюрьме. Светало. На углу Артиллерийской вспорола вдруг впереди дорогу пулеметная очередь. Стреляли с чердака кирпичного дома бывшего полицмейстера Залетаева. Комаров, в разорванном на плече полушубке, в белой, обсыпанной известью и кирпичной крошкой папахе, выметнулся вперед, широко расставил руки и стал теснить людей назад. Возбужденная, беспорядочная толпа отступала перед ним шаг за шагом.
     - Десять человек, - крикнул он хрипло, - десять пойдут со мной. Остальные ни с места! - Алеша шагнул к нему, увидел рядом Виктора, реалиста Бондаренко, еще каких-то незнакомых.
     - Я сказал десять! Эти вот пойдут и эти... - Он повел их в сторону смежного с Залетаевским двора, пятерым приказал спрятаться за поленницу, с остальными по пожарной лестнице поднялся на чердак. Белогвардейские пулеметчики простреливали улицу сосредоточенно и деловито и даже не обернулись. По-домашнему шипел посредине чердака примус, в большом зеленом чайнике булькала вода.
     Все было кончено в одно мгновение. Оба -пулемета умолкли. Человек в вытертой козьей дошке привернул горелку примуса.
     - Кипяточек, - сказал он с сожалением, - горяченький...
     Не взглянув на убитых, они спустились по внутренней лестнице вниз - дом казался необитаемым - и вышли с парадного хода.
     Владимировские снова растеклись по своим улицам. На площади, у кафедрального собора, вылетел навстречь казачий разъезд и без единого выстрела крутанулся обратно. Еще прошли квартал, и тут с Кондрашевской го- стиницы зататакали пулеметы. Упал Журкин, и рядом с ним полегло еще четверо. Послали связного к варягин-цам: «Обойдите, мол, со двора, нам к Кондрашевке не подступиться». Похватали убитых и кинулись к Американскому переулку, а там невесть что творится. Из мак-кормиковского склада, что чуток наискось от гостиницы, повытасканы конные грабли, косилки, жатки да выставлены поперек дороги, а за ними нагромождены прилавки и всякая магазинная рухлядь. Ни пройти ни проехать: белые с пулеметом за баррикадой залегли. Поливают улицу свинцом вдоль и поперек. И назад уж хода нет - отчаянная пальба. Тут высочинский отряд выручил журкинцев, - зашел белым в тыл, ударил. Рванулись оборонцы вперед, в жатках, косилках запутались, под конные грабли прячутся.
     - Бей их, ребята, нещадно!
     - За Журкина, за товарищей наших!
     От гостиницы варягинцы подоспели, управились и там. А к белякам подмога от реального бежит. Сошлись лоб в лоб, в рукопашную стали биться. Гимназисты, реалисты, хлипкие, тонконогие, в коротких шинелях, побросали оружие, к Амуру кинулись. Пусть уходят подобру, никто за ними не гнался. Подобрали своих раненых и убитых, занесли в женскую гимназию, синюю. Выставили охрану, а сами - тут все на пятачке - в бывшую Земскую управу:
     - Даешь Гамова!
     - И Бекмана, шкуру, в придачу!
     Вышибли двери: темно и пусто. Рядом казначейство, там и того темнее. Ресторан «Венеция» зеркальными окнами подмигнул. К черту! У всех одна думка: главных закоперщиков захватить и судить судом народным. Не упустить бы, эх, не упустить!
     - Не упустим! Накроем. В губернаторском доме они. Сыпь, братва, туда! - Бежали, пригнувшись, городским садом. Остановились с опаской у распахнутых дверей. Ветер те двери качает, и горят по всему дому лампы в сто и более свечей. Никого...
     - Чудно!
     - Аи все подохли?!
     - Гамова бы изловить!
     - Изловим! Не иначе в казармы убег!
     - Будет прохлаждаться! Три квартала отсель всего...
     В казачьих казармах тоже пи души. Смущенно переглядываются красногвардейцы: не на Верхне-Благове-щенск же идти. Не было от штаба такого приказу. Вдруг почудились выстрелы. Выстрелы и есть.
     - Братцы, то ж варягинцы бьются на берегу! Срывая па ходу сине-белые повязки и подхватывая
     полы шинелей, катилось на Сахаляп по амурскому льду белое полчище. Смеялись им вслед зазейские хлеборобы и матросы:
     - Швыдче тикайте, швыдче! Как бы завтрак не остыл!
     Слева, над устьем Зеи, навстречу беглецам поднималось солнце.
     ...Начальник тюрьмы, с острым, иссиня-бледным лицом, представительный мужчина, встретил красногвардейцев у ворот и протянул связку ключей:
     - Милости прошу, давно поджидаю.
     - Что за шутовство, - вспыхнул Комаров. - Где члены Совдепа? Мухин где?
     - Куда ты наших законопатил? Живы ли? - выкрикнуло с тревогой несколько голосов.
     - Слава богу, все в порядке, - клацая зубами, заверил тюремщик, - слава...
     - Ты, богомолец, нам зубы не заговаривай, - выдвинулся вперед Померанец, - пусть охрана оружие сложит. Тут вот у ворот!
     - Охрана бежала-с, - торопливо заверил начальник, смущенно поигрывая ключами. - Честное благородное, бежала! Вчера выпустили всех уголовных. К политическим я не допустил. Вот ключи от камер, вот...
     Членов Совдепа вынесли из камер па руках и стали качать на утрамбованном дворе. Начальник тюрьмы умильно улыбался, тюремщик хотя и спасал свою шкуру, но сказал чистейшую правду. Еще накануне, едва Гамов, очистив казначейство, умчался в Верхне-Благо-вещенск, его клевреты порешили, наводнив город отребьем, терроризовать жителей и, расправившись с руководителями большевиков, объявить это действиями народа. Но тюремщик не выдал им политических, мотивируя свой отказ отсутствием на отношении подписи Гамова.
     - Это особо важные преступники, - твердил он,- подписи начальника конвоя недостаточно. Уж поверьте, я знаю свое дело.
     Его педантичность и спасла жизнь большевикам, вернее, отсрочила расправу.


     Месяц спустя после гамовского мятежа полковник французского генерального штаба Пишон в своем докладе французскому же посланнику б Пекине расценил это событие так:
     «...На Амуре казаки, которых было около 35 тысяч, не смогли ничего сделать. Дисциплина у них пошатнулась, и вообще наблюдается разложение. Атаман Гамов в Благовещенске сумел поднять против большевиков лишь совершенно незначительное количество казаков, именно тех, которые подпали под его непосредственное влияние...»
     Пишон мог бы к этому добавить, что незадачливый атаман удрал в Сахалин, прихватив и деньги из казначейства, и семью еще до начала боя.
     Не покрыли себя лаврами и поверившие атаману члены «Союза учащихся средних учебных заведений», пытавшиеся огнем и мечом утвердить в родном городе «войсковое правительство». Сбегав в Сахалян, они потихоньку возвращались обратно, убедившись, что Гамов не даст и ломаного гроша для удовлетворения их сильно разыгравшегося от прогулки за Амур аппетита.


     В конце марта 1918 года в Благовещенске собрался 5-й войсковой круг Амурского казачьего войска, принявший решение:
     «Амурское казачье войско, как отдельную сословную единицу, упразднить и слиться в одну семью со всем крестьянством Амурской области для совместной работы на благо всего трудового народа».
     А десять дней спустя объединенный съезд крестьян и казаков постановил, что «...отныне Амурская область является автономной Амурской Социалистической Советской Республикой как составная часть Великой Российской Советской Республики».
     С первых же дней своего существования молодая республика была отзывчивой и щедрой. Председатель Совета Народных Комиссаров Федор Мухин изыскивал сахар, икру и рыбу для голодающих Петрограда, средства на ремонт и постройку школ, артиллерийское снаряжение революционной Чите, деньги для Иркутска, крупу и муку для Нерчинска.
     «...Все рабочие железнодорожных мастерских станций Гондаттн, Ерофей Павлович, Магдагачи и целого ряда других пунктов отправились на фронт. Мастерские закрыты. Подъем духа среди рабочих небывалый». Так ответили амурцы на контрреволюционный мятеж во Владивостоке. Нет, никогда, ни через полстолетие, ни через тысячу лет, амурцы не будут краснеть за своих предков!
     Амурская республика национализировала частные лечебницы и отдала их народу, установила хлебную монополию и твердые цены на хлеб и зерно. Разоружала националистов. Выпускала денежные знаки. На ее счету великое множество больших и малых дел, и все это в условиях осадного положения.
     Вражеское кольцо сжималось: к половине сентября в руках белогвардейцев были Сибирь, Забайкалье. Белая опасность нависла и со стороны Хабаровска.
     Амурские большевики наметили пункты будущих таежных партизанских баз, сосредоточили на пристанях двадцать пароходов и шестнадцать барж для эвакуации. Вложили через подставных лиц в китайский банк Са-халяна полтора миллиона рублей для нужд уходящей в подполье партийной организации. И вот настал день, когда жители города в последний раз услышали взволнованную речь своего председателя Совнаркома:
     - Мы уходим под напором японских штыков, - говорил Мухин. - Но мы не побеждены. Мы только отступаем в тайгу, чтобы там, набравшись сил, вновь прийти сюда и восстановить власть Советов. Прощайте, товарищи рабочие, мужайтесь, крепитесь, мы скоро придем.
     Так заверил Мухин собравшихся на митинг перед эвакуацией, но сам он не уехал, а остался для руководства подпольем, и когда в Благовещенске снова установилась советская власть, его уже не было в живых. Федор Мухин стал одной из бесчисленных жертв японской интервенции.


     Медленно, медленно... навсегда запечатлеваясь в памяти, отодвигалась алебастровая белизна зданий, сверкающих в тронутых осенней позолотой тополях. Дети махали вслед отъезжающим платками и картузами, с тревогой поглядывая на маньчжурский берег, где уже копошились стервятники, заполняя грязно-желтые хал-ки и приземистые катера.
     В устье Зеи в разгоряченные лица ударил резкий и холодный ветер, будто напоминая, что едут не на прогулку, что впереди их ждут бездомовье и зима.
     Едва скрылся за поворотом последний пароход, как из-за Амура под защитой японских знамен и тесаков хлынули белогвардейцы.
     Снова на улицах Благовещенска загарцевал на своем снежно-белом Звездочете заметно раздобревшнй Га-мов. А в бывшем губернаторском дворце застрочил свои декреты бывший прогрессист Алексеевский:
     «Все возникшие за время советской власти городские, волостные, станичные, поселковые советы, земельные и продовольственные комитеты, комиссариаты и прочие органы сим упраздняются...»
     И в первые же дни бело-японского владычества застенки контрразведки и тюрьма приняли более двух тысяч граждан бывшей Амурской республики, заподозренных в приверженности к большевизму.

          

   

     ДАЛЕЕ:
     Глава 07. Часть 01
     Глава 08. Часть 01
     Глава 09. Часть 01
     Глава 10. Часть 01
     Глава 11. Часть 01

   

   Произведение публиковалось в:
   "Заслон": роман. Хабаровск: Хабаровское книжное издательство, 1973