Сполохи. Часть 01, Глава 09
Ранее:
Часть 01, Глава 08
Рулев помнил слова Кропотова о том, что для успеха задуманного дела он должен расшевелить как можно больше людей, из них отобрать самых надежных. И, кочуя с Костей, он детально изучал местность волости, асположение сел, хуторов и заимок, разбросанных среди холмов, по распадкам, берегам рек и озер. А их оказалось множество. Озера, небольшие речки; между ними перелески, просторные луга, холмы. Поднимались с гнезд ширококрылые цапли, дикие утки с шумом взлетали из-под ног. На закате в лесочках бормотали голуби, щегольски одетые петухи-фазаны, с полевых меж отзывались перепела.
Черноземные полустепные земли издавна манили человека. И здесь, в Средне-Бельской волости, люди селились охотно и густо. Распахивали десятины земли, ставили хутора, группируясь по землячеству, по родству, а то и по вере. По берегам Зеи хутора и села строили в основном хмурые староверы, а в глуби земного простора жили переселенцы из Воронежской, Пензенской и других губерний. Были тут и голосистые хохлы, и светлоголовые белорусы. Те, кто пришел на эти земли пораньше, быстро подняли свои хозяйства, крепли, имея при дворах по пятнадцати-двадцати лошадей. Середняк располагал половиной этого, бедняк - и того меньше. Но в целом средне-бельцы еще не знали нужды, и даже после всех событий обстановка во многих селах оставалась спокойной, а жизнь шла размеренно, шагами дедов. Революционные ростки здесь только пробивались и, как быстро определил Рулев, лишь в тех деревнях, где преобладали бедные, где больше имелось бывалых фронтовиков. С такими и говорилось легче. И так вот, учитывая все стороны деревенской сложной жизни, он проводил сходки, вел с мужиками открытые разговоры. Во многих селах уже были подобраны небольшие группы надежных парней. Один из них тут же назначался старшим, а вся группа получала первое за дание - разнести по селу листовки с громким призывом к борьбе за власть Советов, со злобными и смешными стишками.
Такие листовки Герка печатал сам. В его котомке хранился набор резиновых букв типографского шрифта. А Костя, к собственному удивлению, оказался мастером по рифмовке слов. Но, составляя стишки, он пристраивал к ним флотские словечки и откровенные ругательства. Рулев безжалостно вычеркивал это его «сверх-творчество», и Костя подолгу обиженно вздыхал.
Совершив рейд по окраинным селам волости, они направились к ее центру. Рулев держал путь на серед-няцко-бедняцкую Установку, откуда, полагал, можно будет организовывать все операции.
Шли они берегом речки Белой. Голубой жилочкой она разделяла волость на две почти равные половины.
В семи верстах от деревни речка делала крутой поворот к северу, но, словно передумав, скоро возвращалась обратно, образуя ровную петлю. У этой излучины приткнулась заимка одного из устиновских кулаков. Хозяин на заимку приезжал редко, лишь на сев да на уборку, а в покосившемся домишке рядом с двумя навесами, небольшим амбаром и сарайчиком для лошади постоянно жил сорокалетний батрак Кузя Угрюмый.
В каждой деревне есть такие чудаковатые отшельники. И в Устиновке мало кто помнил, отчего этого одинокого мужика зовут вот так - Угрюмым. То ли фамилия у него такая, то ли прозвище. Лицо-то у Кузьмы и вправду грубо скроено, вроде торопливо даже. Длинное, тоскливое. И глаза Угрюмого смотрели на мир вяло, с усталостью. Он и говорил неохотно, а может, не хотел. Таким вопросом никто не интересовался.
По бедности своей, а может, из-за равнодушия к тому, что люди называли счастьем, Кузя вовремя не женился и, как судили люди, к его же пользе. Для ведения собственного хозяйства не хватало бы у Кузьмы расчетливости. Такой уж он человек: рубашку задарма отдать мог, только попроси жалобнее.
Строил Кузя свою жизнь на уходе за чужим добром. Может, в душе и протестовал против этого, против жизни за чужой харч, но до его мыслей никому не было дела. Только посмеивались мужики. Но смеяться, как и судить, те, кто считают, что достигли благополучия, в любые времена горазды. А Кузю судили не только за отшельничество. По праздникам, на масленицу, рождество или, скажем, троицу, а то и просто так, раз в месяц наезжал он в деревню, к несчастной от вдовства солдатке. Прибыв, отпаривался он в бане, бывало, без зова заходил к более доброжелательным мужикам, угощался с хозяином самогоном или государственной водкой, после чего сутуло топал к дому в заветном проулке.
Но в последний год у Кузьмы сорвалась масленица. Едва он засобирался в деревню, загудела свирепая метель. Выматерив коня и погоду, остался Кузьма. А вечером в окно кто-то постучал, грубо от нетерпения.
Равнодушный к себе, Кузьма ничего и никого не боялся. Открыл дверь, впустил облепленного снегом человека, присмотрелся и ахнул: Артем Гривко - один из задир и устиновских верховодов. Знал Кузьма, что в смутное время ушел Артем с повстанческой армией. Видели его и в боях, но потом он как в воду канул. Поговаривали, что уже зарыт парень, да, выходит, поторопились люди.
Дочерна исхудавший, Артем отстранил Кузьму, ступил за порог. Стуча по полу обледенелыми валенками, он прошел к топчану и упал на него, даже не сняв рваного, прожженного в нескольких местах ватника.
- Ноги у меня, Кузя, - простуженно прохрипел он. - Ноги посмотри...
Кузьма засуетился. С трудом снял с ног парня валенки и увидел белые пальцы.
В стенах избушки стало тесно от стонов и криков. Скрипя зубами, Артем материл Кузьму, а тот зачерпывал из ведра зернистого снегу и, не жалея мужицкой силы, растирал ему пальцы.
- Счас полегчает, - приговаривал он. - Не бойсь, полегчает.
Скоро кровь пошла в пальцы, и тут Артем не выдержал. Толкнув своего лекаря, покатился по полу, дико воя от боли. Кузьма принес воды со льдом, опять овладел ногами парня и сунул их в ведро. От холода боль поуменьшилась, и Артем притих. Сидел на топчане, покорный и облегченный. Только зубами скрипел. Кузьма посмотрел в его серые, измученные глаза испросил:
- А шея чего обвязана?
- Чиряк, - разжал губы Артем. - Душу вытянул, падла!
- Тогда давай и его!
Длинными, вроде грубыми пальцами он ловко и легко снял с шеи Артема грязную тряпку. Ощупав вздутый шишак, секунду целился и полоснул по нему сапожным ножом. Артем дернулся, побелел как стенка, но операция уже закончилась. Угрюмый оторвал кусок чистой тряпки и перевязал им шею.
На такой вот случай держал Кузьма пузырек самогона. Достал его, рядом на стол положил кусок сала, лепешки. Сам рядом сел. Артема слушал вроде безразлично, «о внимательно... А тот рассказывал про Чуди-новский бой, про разгром отряда, в котором он служил, и про свое скитание по чужим заимкам и хуторам.
Гордый Артем не хотел возвращаться домой с позором. Хорошо не подумав, собрался он со спиртоносами за границу. Но за его новыми «сотоварищами», видно, давно следили, и по дороге за ними погналась белая милиция. Спиртоносам что... Народ такой, что при любой власти выкрутятся. А Артему бежать надо было. Кинулся он через Зею. Вроде ушел, да у самого берега в подтай угодил. Кое-как выбрался из воды и, скрытый метелью, больше часа бежал заснеженным целиком. Думал до деревни добежать, но растерял силы. Уже хотел ложиться, но тут наткнулся на зимовье.
- Сказывали мне, - выслушав Артема, заметил Кузьма, - приказ о прощении есть... Вроде теперь мужикам за партизанство притеснения нет...
Артем, самогоном и теплом разморенный, засыпал сидя. Кузя помог ему встать, к топчану провел.
- Я тоже слыхал про то, - засыпая, успел отозваться Артем. - Да только... от их приказа... у меня шкура ходуном ходит.
Кузьма посмотрел на него, усмехнулся. Поднял с полу валенки гостя, положил их на теплый обогреватель. В печь березовых чурок натолкал. Постоял над столом, послушал, как воет и бесится за стенкой метель, подумал о своем и дыхнул в горловинку лампового стекла.
К утру ноги Артема распухли так, что не лезли в валенки. Пришлось натягивать на них вязаные шерстяные носки хозяина. Свесив ноги, Артем грустно наблюдал за хлопотами Кузьмы, собиравшегося в деревню.
- Сиди тут, жди меня, - наказывал ему Угрюмый. - За печкой подпол есть. В случае чего, залезешь туда. А я завтра вернусь. У баб лекарства, мази какой добуду. Да брату шепнуть надо, что нашелся ты. Пускай харчей шлет!
Однако вернулся Кузьма в тот же день. Масленицу никто не праздновал: с утра в деревню заявились японцы. С помощью местного милиционера кулака Костяника они забрали пятерых мужиков из партизан и увезли с собой.
- А ты толковал - помилование! - усмехнулся Артем. - Нет. Подожди только... Они его будут у меня просить!
- Это дело еще не скорое, а пока ты хворый и ежели башку не хошь потерять, - рассудил Кузьма, - живи у меня. Спрятаться есть где. Лес рядом, река, тальники густые. Ноги окрепнут, можно будет в кусты на день уходить, а потеплеет с весной - мы утей промышлять станем, рыбалить. А уж потом сам посмотришь, что делать...
Артем остался. Ноги его покрылись язвами и долго не заживали. До конца апреля он пролежал не поднимаясь. В середине мая начал ходить, опираясь на палочку. Но подходило время пахоты, сева, и тогда, поздним вечером, Кузьма отвез его в деревню, к брату Тимофею. А как только отсеялись мужики, Артем опять вернулся на заимку. Надоело жить, таясь от людей, да и семья брата жила из-за него в постоянном страхе.
Кузьма обрадовался возвращению своего квартиранта. Вдвоем они зажили неприметной жизнью, с тихими радостями, без счета дням...
В теплый безветренный день они затеяли рыбалку. Прямо у зимовья Белая делала излучинку, образуя широкую заводь. Здесь кормилась мелюзга и свирепствовали щуки.
Рыбаки разделись, растянули старенький бредень и, держа его за концы, вошли в воду. Отрезая рыбе путь к отступлению, они бултыхались у травянистых берегов и тащили бредень к песчаной отмели под обрывом. Увидев, что несколько рыбок перемахнуло через верхний край снасти, Кузьма зашипел на своего помощника:
- Круче, круче держи!
Но тут он и сам увидел стоящих на обрыве берега двух незнакомцев. На них-то, забыв обо всем, и смотрел Артем. Захваченные в таком нелепом положении, рыбаки дернулись ладошками к стыду, но надо было держать бредень, и оба опять замерли, растерянные и смешные.
Один из незнакомцев - усатый матрос - легко спрыгнул к воде и поторопил их:
- Чего рты раскрыли? Рыба уходит!
Герка тем временем скинул хромовые сапоги, побелевшие от росы, сбросил тужурку и, подвернув гачи брюк, зашел в воду. Помогая Артему вытащить бредень, он нагнулся, и в его заднем кармане тот увидел четкие контуры нагана. «Гости не простые!» - догадался Артем. Но предупредить Кузьму не мог: матрос с берега цепко следил за всеми.
Притонив, они вчетвером быстро выбрали крупную рыбу. Герка узнал, что рыбаки из Устиновки, и обрадовался встрече. Разговаривал он со всеми добродушно и весело, чем немного успокоил Артема. Они вместе пошли к реке чистить рыбу. Орудуя ножом, Артем не успевал отвечать на вопросы гостя. Того интересовала обстановка в Установке, настроение жителей, взгляды старосты... Расспрашивал он подробно, до мелочей, и Артем незаметно разговорился. К избушке они вернулись мирно беседуя.
Костя Жук уже начистил картошки и повесил над костром закопченное ведерко. Вываливая в него рыбу, подкрутил усы.
- Вот уха будет! С точки зрения навигации, за все дни отыграюсь!
Из-за ближнего перелеска в этот момент показался всадник. Свернув с дороги, он погнал коня напрямик, луговой равниной. Рулев строго и предупреждающе глянул на матроса и опустил руку в карман тужурки. Глазастый Артем понял и взгляд, и жест.
- Это дружок мой, Коляй Гаренко, - торопливо объяснил он. - Их заимка в двух верстах стоит...
Не спуская с всадника пристального взгляда, Герка тихо спросил:
- Он из кулаков?
- Да н-нет. Средне живут.
Остановив коня посреди луга, скакавший на нем паренек легко спрыгнул на землю. И сразу вроде бы меньше стал. Но так лишь казалось. Трава здесь стояла высокая, до колен. А одет парень был в широкую рубашку и просторные, из домотканого полотна, штаны.
Отпустив коня, он побежал к заимке, но увидел незнакомых людей и оробел. Подошел тихими шагами, негромко поздоровался. Чувствуя себя неловко под внимательными взглядами Рулева и матроса, отозвал Артема в сторонку. Говорили они негромко и недолго. Коляй тут же направился к лошади, но усатый матрос, загадочно улыбаясь, вежливо остановил его.
- Ты, хлопец, останься, погуляй с нами!
В голубых и глубоких глазах Коляя всплеснулось недоумение. Захлопав густыми девичьими ресницами, он спросил чуть заикаясь:
- 3-зачем?
Рулев вынул руку из кармана, тоже улыбнулся.
- Пока ухи поешь!
Такого оборота никто не ожидал. Коляй топтался на месте, не зная, что предпринять и как ему быть перед этими неизвестными людьми. Артем, собираясь что-то объяснить, шагнул к Рулеву, но за его спиной раздался резкий окрик матроса:
- Клади топор!
Забытый всеми, Кузьма неохотно расставался с отполированным топорищем, но матрос не спускал с него цепкого взгляда и дула нагана. Обезоруженный, Кузьма зло сплюнул, отряхивая рубашку, сурово осудил:
- Не хорошо... вот... распоряжаться тут...
Герка понял опасения мужика, да и парней. По привычке хотел высмеять их, но потом просто сказал:
- Чего боитесь? Мы же не грабители! - он назвал себя и добавил: - Я послан сюда командованием партизанского отряда.
Глянув в его открытое лицо, Кузьма смущенно закряхтел, Коляй присвистнул, а Артем длинно выругался и упрекнул:
- Сразу не мог сказать? Могли же перекалечить друг друга...
- Сразу, - хитро прищурился матрос, - только за борт падают!
Герка повернулся к Коляю.
- Какую новость привез? О чем шептались? Парень смутился, глянул на Артема, вроде спрашивая его согласия на откровенность, и, заикаясь, ответил:
- Я от м-мобилизации прячусь... От повестки к Кол-чаку. А тут, говорили, б-будут по заимкам шарить, искать т-таких...
Голодный Костя невозмутимо заглянул в ведро с ухой и обрадованно возвестил:
- Навигация закончена... У рыбы глаза белые, можно шамать.
Кузьма вынес хлеб, чашки. Коляй от ухи отказался, но вместе со всеми сел за треногий стол, вкопанный под навесом. Нетерпеливый и менее осторожный Артем тут же рассказал о себе все. Выслушав его, Рулев спросил, что парни думают делать.
- Да, что... в б-бегах жить т-тошно, - начал было Коляй, но его перебил матрос. Обсасывая карася, он уточнил:
- А далеко драпать думаешь?
- Хотя бы к партизанам! - обиженно отозвался Коляй, и в голосе его прозвучала неожиданная нотка вызова. - Точно, Артем?
Сутулясь над глиняной чашкой, тот согласно кивнул головой.
- Ходульки мои поправились, сейчас и я могу. Нам на двоих хотя бы одну бердану. С оружием в любой отряд примут.
- Партизанами можно стать и здесь, - заметил Рулев.
- Значит, в хуторе Алексеевской вы были? - хитро ухмыльнулся Артем. Рулев бросил на него быстрый взгляд:
- Почему так думаешь?
- Да я же тамошних хлопцев всех знаю, - отозвался тот. - Они мне рассказали про свою группу. Костя, глянув в глаза Рулева, покачал головой:
- Вот трепачи, а!
- Ты брось это, - насупился Артем. - Хлопцы же знают, что толковать и с кем. Мы сами думали у себя такую артель собрать. Только вот с чего подступиться. С харчей или берданок...
- Если хот-тите знать, - совсем осмелел Коляй, - тут можно человек сто собрать! Вот! П-парней по заимкам и деревням сколько прячется? Ух т-ты-ы! Можно наворовать винтовок, д-да к-как трахнуть по волости!
- Герой! - усмехнулся Кузьма. - В Средне-Белой япошек да казаков сколько?
- П-про волков думать - з-зачем в лес ходить? - отмахнулся Коляй.
- Насчет волков ты правильно толкуешь, - одобрительно проговорил Герка, выслушав отважный план ни разу не стрелявшего паренька. - Только с отрядом не туда заехал... В копне сена легче шило найти, чем иголку. Здесь надолго не спрятать и двадцати человек. Отряд должен быть совсем небольшим. А вот когда потребуется, можно собрать и больше. Мы с Костей здесь не первый день...
- Вас много уже? - с тревогой спросил Артем; Рулев улыбнулся, ответил:
- С нами пойдешь, больше будет!
- А думаешь, отстану? Да если нужно, из своих дружков еще десяток могу собрать. В нашей Установке есть парни..,
- Посмотрим, - уклончиво ответил Рулев. - Вечером мы будем в деревне.
- Тогда я п-помчался, - вскочил Коляй. - К-конь-ка отгоню, обуюсь и здесь буду!
- А батька отпустит? - подкусил Кузьма.
- Э-э... Тятька у нас мужик толковый. Я ему про мобилизацию такого навру, что он сам в лес чесанет!
В село вышли пораньше, рассчитывая прийти к наступлению сумерек. На. полпути их захватил тихо распустившийся дождь. Но он не испортил настроения Артема и Коляя, довольных встречей. Словно мстя времени, прожитому украдкой, в постоянной тревоге и настороженности, парни говорили много и охотно. Из их рассказов Рулев и Костя узнали о судьбе самой деревни, простой и похожей на судьбу многих приамурских сел.
Образовалась Установка на привольных черноземных землях в последней четверти прошлого века неподалеку от речки Белой. Три десятка переселенцев поставили в один ряд свои домишки, сделанные по распространенному в те годы способу: вкапывали угловые столбы, промежутки между ними заделывали жердями или заплетали тальником. Затем такие стены-обмазывались глиной, а крышу накрывали травой или соломой, и строительство, вчерне, на этом заканчивалось. В период русско-японской войны на Дальний Восток навезли много войск. Отслужив срок, солдаты тут же и селились, обзаводились семьями. С того времени началось быстрое расширение многих деревень. По зову служивых сюда, на край земли, ехали их родственники, земляки, тащили за собой домашний скарб, традиции, суеверия.
Интересы крестьян ограничивались хлебом насущным: заготовить дров на зиму, вовремя вспахать, посеять, убрать. Люди работали до пота, до ломоты в костях. В летние страдные дни Устиновка казалась вымершей. Оставались во дворах только старухи да немощные кобели, которым уже тяжело было гоняться за сусликами и фазанами. С холодами наступало некоторое затишье, но приходила весна, и все начиналось снова.
Трехлетнюю школу с единственным учителем кончали далеко не все дети. Беспросветная жизнь заставляла крестьян думать о том, что пахать и сеять и без грамоты можно. По образованности после учителя вторым человеком был писарь. Он за кусок сала отписывал жалобу по начальству или отбивал поклон далекому родственнику. Остальные «грамотеи» умели по слогам читать евангелие, случайно попавшую в деревню газету и потрепанный, неизвестно кем привезенный журнал «Нива».
Имелся в селе еще один грамотный человек - фельдшер с атрофированным веком левого глаза, но с ним в медицине конкурировали многочисленные бабки. Они умели опрастывать утробу неосторожным молодкам, принимать роды, вправлять кости и пускать кровь. При врачевании внутренних болезней бабки использовали пчелиный воск. Растопив воск, его выливали в холодную воду. Когда отливка застывала, ее переворачивали и, рассматривая причудливые образования с обратной стороны, «узнавали» болезни. После этого больному давали нужный совет, а то и лекарство - настой из трав и волшебное слово.
В таком миру устиновцы размножались, пускали корни, а умерев, уносили с собой мечты о счастье...
- И вот живут же, черти скучные, - рассудительно усмехался матрос. - Цепляются за свои десятины, коней, коров...
- А к-как же мужику без земли? - удивился Ко-ляй.
- Я не про то, - отмахнулся матрос. - Понимаю, что земля. Но почему люди головы не хотят поднять, посмотреть, что на этой самой земле, за его огородом делается?
Тесной кучкой - впереди Костя с Артемом, за ними - Рулев с Коляем - они входили в крайнюю улицу. Дождь припустил более частый, к сапогам липла грязь. На дороге в сумеречной серости уже поблескивали лужи. От смоченной, но еще не остывшей после дневного жара земли поднимался терпкий запах.
Оглядывая новое на его пути село, Герка внимательно присматривался к постройкам. В большинстве тут были старые низкие домишки с соломенными верхами.
- Ну вот, посмотри. Уже спят! - рассмеялся матрос, показывая на темные окна. - День шуровали на покосе, сейчас наелись и спят. И за что ему цепляться? За что он пашет тут до блевотины, за какой хрен сопли морозит?
- Это бедняцкая улица, - недовольный рассуждениями матроса, неохотно проговорил Артем. - А живут, хочешь знать, чтобы других кормить... Не только себя. Вот вы, городские, чей хлеб трескаете?
- Да понимаю, крестьянский, - горячился Костя, не умея высказать короче и понятнее свою мысль. - Но должен же он интересоваться городом, знать, что есть на земле реки, что ходят по ним пароходы, а по рельсам поезда. Что вот большая война у людей идет. А они спят, за своими заплотами сидят.
- Звонарь! - рассердился Рулев. - Сам-то хоть понимаешь, какой чепухой залился?
- Я с точки зрения...
- Врешь ты, Костя, что крестьянину все равно, что вокруг происходит, что ради своего брюха живет он. Мне один старикан это толково объяснил... А то, что он за землю держится - радуйся потихоньку. Иначе твое тощее брюхо слипнется...
Через проулок они вышли на другую улицу. Возле углового дома Коляй остановился.
- В-вот тут мы живем... П-пошли, п-поужинаем?
- Пока сходи один, - посоветовал Рулев. - Узнай, нет ли тут гостей кроме нас.
Помогая взмахами рук, Коляй быстро пересек грязную улицу и скрылся за калиткой. Но через минуту вернулся.
- Нету тут никого... Они завсегда на ночь сматываются. Пошли к нам, а? Маманя в аккурат хлеба выставила...
- На ваш дом хватит одного едока, - тоном, не допускающим возражений, проговорил Рулев. - Я пойду с Артемом, а ты возьми Костю. Он у нас крестьянский хлеб ест не просто так... С понятием!
- Иу, завел! - обиженно протянул матрос.
- Ладно, иди. - Герка толкнул своего напарника в бок. - Да сразу после ужина приходите к дому... его брата.
Они с Артемом переступили порог избы, когда семья Тимофея кончала ужинать. При свете висящей над оконным косяком лампы Герка увидел на печи мордашки двух подростков, уже загнанных на постель, о углу - темный квадрат иконы. Хозяин - с виду крепкий, коренастый мужик с округлой темной бородкой - и полная хозяйка в глухо завязанном темном платке еще оставались во главе стола, а по правую руку от них сидела девушка в цветастом сарафане. Герка никогда в жизни не мог подумать, что в доме окажется такая родственница Артема, и малость растерялся: девушка смотрела на вошедших большущими и, как казалось ему, тревожными глазами.
Артем поздоровался первым и выгнулся в глуповатом поклоне:
- Спаси вас бог, но это мы!
Брат улыбнулся в бороду, тыльной стороной ладони провел по губам и встал из-за стола.
- Ты пока собирался тут быть - к столу опоздал... Хозяйка усмехнулась на шутку Артема, коротко
взглянула в лицо Рулева. Кивнув на его «здравствуйте», она молча поставила перед ним табуретку. Герка сел, снял фуражку, удивляясь резкой перемене в поведении Артема.
- Мы бы, конечно, раньше пришли, - с серьезным видом болтал тот, - но все боялись, что вот Ленка, племянница моя красивая, опять с кулаками будет на вечерку звать.
Герка заметил, как длинные изогнутые брови девушки сердито сдвинулись. Она встала, направилась на вторую половину избы, на пороге задержала шаг и бросила на Артема уничтожающий взгляд.
- Господи, непутящий ты хлопец! - укорила хозяйка, ставя на стол чашки с творогом и сметаной. - Уж хоть бы при чужих не задевал девку.
- Чего вы хотите, мамо? - осмелев в темноте, подала голос Ленка. - Он же у нас на курятнике рос, у кочетов учился...
- Началось! - восхитился довольный Артем.
Заметив, что брат и его жена бросают на Рулева вопросительно-тревожные взгляды, он без разрешения объяснил:
- А Герка нам не чужой. Теперь это мой товарищ. Он прибыл сюда со штаба партизанского отряда...
Услышав это, хозяйка тихо охнула, застыла с полотенцем в руках, а брат Тимофей, мастясь с самокруткой у порога, поперхнулся дымом. Рулев, все больше злясь на Артема за болтовню, через силу улыбнулся, спросил:
- Разве партизаны такие страшные?
- Лишенько! - охнула хозяйка. - Опять же людей убивать будут!
- Людей - нет... Уничтожают врагов, - начал было Герка, но замолчал: на кухню вышла Ленка и посмотрела на него с нескрываемым интересом.
- Да... Оно тож верно, - отозвался с порога хозяин. - Верти как хочешь, а споиою нет...
Уплетая творог, Артем толковал с братом о покосах и травах, о какой-то нутряной болезни Тимофея, но Герка их не слушал, ел вяло, неловко двигая ложкой. Всякий раз, поднимая глаза, он встречал любопытный взгляд Ленки, моющей посуду. И ему не было легче от того, что девушка и внравду была красива. От маленькой ее головы спускались толстые косы. Одна за спину, другая - через плечо брошенная - на высокую v грудь. Косы были такие, что их хотелось потрогать рукой. Они придавливали просторный сарафан, под которым угадывалось стройное, налитое тело. Исподтишка, не желая этого, Герка посматривал на ее белое лицо, видел "Легкую завитушку у виска. Но едва к нему обращались темные глаза, он смущенно опускал голову.
В его тревожной юности девушки прошли стороной. А те, с которыми он разносил по ночным улицам города листовки, занимался в драматическом рабочем кружке и просто работал рядом, воспринимались как товарищи по делу. И когда случалось сталкиваться с ровесницами просто так, он тушевался, отделывался двумя-тремя словами и чаще, не зная, о чем серьезном можно с ними говорить, отходил в сторонку.
В дверях показалась улыбающаяся физиономия матроса и лицо Коляя, Герка облегченно вздохнул и быстро поднялся.
- Заканчивай! - негромко поторопил он Артема. - Нам же к старосте надо...
- Сход учинить думаете? - поинтересовался Тимофей и, увидев согласный кивок, потянулся к картузу. - Сегодня можно. Мужики с покосов вернулись. В вёдро-то не шибко кого дома найдешь.
Надевая у порога фуражку, Герка обернулся к Артему, но опять наткнулся на Ленкин взгляд. Смущенный вконец, он заторопился, забыл нагнуться и ударился головой о низкий косяк. Потирая лоб и чертыха-. ясь, он скатился с крылечка.
Артем догнал их уже на улице. Ухмыльнулся в темноту, спросил:
-' Ладная у меня племянница!.. Может, засватаем, а?
Герка даже остановился. Ожесточенный, глухо проговорил:
- Пошел ты, сват... знаешь куда? Нашел, понимаешь, время. Там трепотню развел, а тут... На вечерку идешь? Тогда у нас разные дороги. Понял?
- Да я так... это, - сразу притих Артем. - Шутейно я.
Молча хлюпая по грязи, они миновали деревенскую площадь. Шагавший впереди Коляй остановился около высокого дома, стоящего не в углублении двора, как другие избы, а выставясь в улицу многоступенчатым крыльцом.
- В-вот тут с-староста живет, - тихо проговорил он.
Костя оглянул мрачный, без огонька домина, съязвил:
- Уже спит, крот!
- Да не должен, - возразил Артем. - Керосин экономят.
Думая о своем, Герка постоял молча, потом обернулся к Артему с Коляем.
- Вот что... Сейчас еще не поздно повернуть. А когда вас увидят с нами, то любой дурак поймет, с кем вы...
- Не пугай, - буркнул Артем. - А если пошли, то нечего останавливать!
Тронув его за рукав, Герка позвал:
- Тогда идем к старосте!
Начинался холодноватый, обещающий вскорости добрую погоду ветерок. Укрываясь от ветра и дождя, Коляй и матрос зашли за угол сеней. Но ждали они недолго. Скоро на крыльце послышались шаги. Спускаясь по ступеням, податливым голосом староста говорил:
- Надо, надо с мужиками потолковать, гражданы партизаны. А их мы сейчас соберем. Седни дома ночуют.
Всей группой они торопливо обошли десятка четыре домов. В некоторые вместе со старостой заходили Коляй, Артем или Костя, у других староста уверенно стучал по раме и говорил: «На сход... Сбирайтесь на сход!»
Сходились мужики к приземистой, длинной избе. Стоя в сторонке вместе с товарищами, Рулев вспомнил такой же длинный и приплюснутый к земле барак, в котором жили деповские рабочие и занимали комнатку они с отцом. Там еще мальчишкой видел он людскую нужду, скупые радости соседей в дни получек и пьяные, дикие дебоши от накопленной в сердце обиды; там собирал отец верных товарищей, и после долгих разговоров утомленные люди с серыми, нездоровыми лицами пели одну и ту же песню про мир, проклятьем заклейменный. Песню суровую, сильную, но тогда почти непонятную мальчишескому сердцу и разуму.
Все это было _там, на пороге детства, и вот теперь такая же перед ним изба. В нее собираются люди, такие же бесправные, усталые, но уже совсем не тот он сам. Уже не отец, а он должен говорить с этими людьми.
Предстоящее выступление не волновало его. Оно было не первым, а всякий раз выходя один на один с многоликой массой, он чувствовал в себе заряд озорной бодрости, удали и уверенности в своей правоте, и это поднимало его над всеми...
- Около полусотни пришло, - тронув его за рукав, проговорил Костя. Наверно, все. Больше не идут.
- Вместе с Артемом останься в наружной охране, - приказал ему Рулев. - Ты, Коляй, будешь между мной и ими. В случае чего, дашь сигнал.
Протягивая взволнованному поручением парню один из своих наганов, он шутя попросил:
- Только меня не прихлопни!
Быстрыми шагами Рулев направился к открытой двери избы. Вместе с народом она наполнилась запахами свежего сена и пота наработавшихся людей.
Оглядывая избу, освещенную двумя лампами, Герка увидел впереди стол и за ним - сгорбленную фигуру старосты с медной бляхой на груди. Этот символ власти с двуглавым орлом, Георгием-победоносцем, названием села и волости надевали в особенных случаях - на время торжественных обрядов и для призыва к послушанию.
Не обращая на себя внимания, Рулев пробирался к столу. Его быстрый, наметанный глаз выхватывал отдельные лица, а слух улавливал обрывки фраз.
- Как бы не обложил на неделю, - сетовал, на ухо соседу непомерно высокий сухопарый мужик с обвислыми усами. - Это ж в медосбор. Цвет в силе, ей бы, пчеле, токо и робить...
Через два ряда сидел на лавке седой пушистый и чистенький до белизны дед, с хитроватым лицом и по-молодому бойкими, подвижными глазами.
- На Средне-Белой, в волостном, сказывали, - бодро говорил он, - японец мужика рубанул саблю-кой... За коня, сказывали...
- Чё там, - отозвался сосед старика. Мой свояк после их шомполов до сё криво сидит...
Кто-то невидимый в дальнем углу гудел, сожалея:
- Пошел и пошел... А у меня зарод без вершинки остался.
Увидев Рулева, староста распрямился, чуть приосанился. Пригладив на груди пиджак, он откашлялся, объявил:
~ На сход нонешний, к нам, гражданы, пришел партизанский начальник по фамилии Рулев...
Люди на минуту затихли, вглядываясь в Геркино лицо, потом разом задвигались. По избе прокатилась легкая волна шума, из которого приметно всплескивались отдельные голоса.
- Па-артизан... Вон оно как!
- Откуда, а?
- Ишь, зачем собрали...
- С подпуза, Киря! ..
- Веселое дело получается...
- Вот он вам и расскажет, - пересиливая шум, закончил староста, - что у нас такое да почему!
Представление старосты разбудило в Теркиных глазах смешинку, и на людей он теперь смотрел светлым, легким взглядом.
- Интересно, товарищи... Услышав о партизанах, один пугаются, другие не верят, а тут кто-то сказал,, что веселое дело получается... Почему?
Герка говорил негромко, услышать его хотелось каждому, и над головами людей повисла тишина. Этого и хотел Рулев пустыми словами начала.
- Но разговор наш не о том, товарищи... Тут говорили про зарубленного за коня человека. Про выпоротого мужика, который и сейчас сесть не может... Но вы еще не все знаете. Мы обошли волость, насмотрелись и наслушались всякого. И не только в волости. Порют, расстреливают, мучают мужика везде, где он под неволей ходит. И заметьте главное: мучают не кулака-богатея. Pie попа, и не лавочника. Бьют бедняка, крестьянина-пахаря. А за что бьют? За то, что мечтает он о свободе, о своей земле, о мире - о том, что давала ему наша советская власть. А хлещут мужика те, кто правил над ним раньше, кому неохота оставаться без мужиковых рук...
Оставленный у порога Коляй слушал Рулева, забыв обо всем. Его взгляд светился восхищением. В глубине души он еще минуту назад тревожился за своего нового товарища, собравшегося толковать с несговорчивыми хозяевами Устиновки, побаивался за него, но тот вдруг открылся ему совсем в другом свете, И по молчанию мужиков Коляй понял, что Рулева будут слушать, что его слова понятны и близки каждому.
Дергая Коляя за рукав, кривоногий мужичонка - вдовый бакенщик Еремей - вытянул шею, поделился восторгом:
- Ты глянь, глянь, как чешет. И без гумажки!
- Да замолкни ты! - ворчливо осадил Еремея сосед. - Гумажки... Он про жизнь говорит, ты слушай... Гумажки...
- Сейчас весь край в опасности, - продолжал Рулев. - Господа стараются задушить нас. И они.не брезгуют ничем. Даже предают Родину. За тряпки и оружие они отдают земли России под иностранца. Вот и наш Дальний Восток обещан японцам...
- То ж бяда валить! - опять не сдержался Еремей. Услышав его голос, Рулев согласно кивнул головой,
и чуб его рассыпался кольцами.
- Положение, товарищи, трудное. Но народная армия и мы, партизаны, не допустим до этого. Уже получил по зубам адмирал Колчак. Он требует новые полки солдат. Недавно объявлена мобилизация... Многих из вас собираются одеть в заграничные шинели, дать заграничные винтовки и заставить убивать таких же бедняков из рабочих и крестьян, которые отстаивают правое дело...
Слова Рулева звенели, разлетались до дальних углов, приобретая осязаемую силу. Волнуя ими собравшихся, Герка поглядывал на стоящего у стены русоголового богатыря. Большими руками тот сжимал дешевый картуз, а глаза его, горящие возбуждением, не отрывались от Геркиного лица. Боясь пропустить слово, парень подался вперед. И, уловив паузу, он провел рукой по открытому потному лбу, спросил:
- Ты лучше скажи, что делать надо!
- Драться! - коротко ответил Рулев. Вспомнив, он приметно улыбнулся и пояснил: - В нашей партийной песне сказано: «Никто не даст нам избавленья - ни бог, ни царь и не герой, добьемся мы освобожденья своею собственной рукой». Тут все и сказано, товарищи. Кто может - уходите в партизанские отряды. Дорогу найти не трудно... Другие могут на месте помогать партизанам... Оружием, продуктами, кое-когда и одеждой. А беляку и японцу не давать ничего...
- Все так, - донеслось из середины. - Дак они же со штыками просить ходют!
Староста распрямился за столом, поднял руку.
- Тут, гражданы, надо говорить, что вырешит наш сход...
- Ходоков выбирать нада! - подсказали из угла. - К японскому начальству. Отпишем им гумагу, чтобы больше не ездили к нам... Да и вовсе убирались!
- Вот! - со смешком согласился другой голос. - Тебя и пошлем!
- Ну и дурень! - вскинулся пушистый дед. - Ведь надают ходокам, а бабам опять забота - примочки лепить!
Русоголовый богатырь повернулся, посмотрел на всех, раздельно проговорил:
- Сказали же вам - драться надо!
- Х-хе, Андрюха, - в мгновение тишины задумчиво отозвался дед. - Тебе, окромя лапотков, терять нечего... Ты можешь за любым ветром бечь... А тут и рты за спиной, и для хозяйства время спорое...
Фитиль в ближней лампе уже дергался косым язычком, замазывая черным одну боковинку стекла. Посматривая на него, староста настойчивее спросил:
- Час не ждет, гражданы... Что же порешим?
У двери началось сначала неуловимое движение, потом Герка увидел выходящего вперед мужика, кривоногого, нескладного и растрепанного, вроде воробья после большой драки.
- Чего молчите, мужики? - силя тонковатый голос, спросил мужичок и рубанул воздух туго зажатым кулаком. - А кряхтеть тут нечего! Хреновину разную писать, конечно, не будем, а станем так... Я вот бакенщик, все знаете. Так вот: фонари не зажгу, а ежели надо - керосину завсегда дам. И другие, думаю, не откажут... Подсобят! Оружию попрятанную можно найти, ну про харч, надевку какую, чего там говорить. - Он повернулся к Рулеву. - Надо будет - завсегда приходи. Дадут мужики, вот!
- Верно рассудил Еремка! - негромко похвалил обрадованный дед. - Так и быть должно...
Теперь Рулев видел просветленные лица, глаза, смотрящие одинаково доброжелательно. И, расходясь после окончания схода, повеселевшие мужики негромко переговаривались меж собой:
- Пускай оно так будет!
- Да, господи... Что мне, краюхи жалко?
- Партизаны тож люди...
Староста задержался у лампы, а Рулев вышел вслед за последними мужиками. И едва он вместе с Коляем переступил порог, к нему подошел примеченный в избе парень, теперь уже с картузом на голове. За его широкой спиной маячили еще трое.
- Возьми нас, товарищ Рулев! - гулко и настойчиво попросил здоровяк. - Ей-богу, не помешаем.
Своей внешностью этот парень напоминал казненного Берестовым Михаилу. Может, потому в Теркиной душе вызывал он чувство симпатии и уверенности. Да и помощник с такой силой всегда пригодиться мог.
- А может, до завтра передумаете? - усмехнулся он.
- Не-е... Не сомневайся, товарищ Рулев. Мы уж тут все передумали!
Подошли Артем с матросом. Костя с бесцеремонностью оглядел здоровяка, достал рукой до его плеча:
- Ничего ребенок!
- Коня просто так не берут, - проговорил Рулев, опять улыбнувшись, - Кто ты такой?
- Да вишь, кто... Мы все... здешние...
Этот большой человек, не зная, что он может сказать о себе, беспомощно развел руками, как бы говоря, что вот тут он стоит весь и спрашивать даже не нужно. Тогда вперед выступил Коляй.
- Д-да это же Андрей Ж-желобок. Его у нас к-каж-дый знает!
- Тут такая история, - заговорил и Артем. - Его старший брат в Андреевке живет. Ну с Андрюхой не поделил что-то. Вот и получилось: брат крепкое хозяйство имеет, а младший в работниках бьется...
- Ч-чего не поделил, - опять вмешался Коляй. - Жадней его б-брата никого нет... Обдурил он Андрюху!
- В общем ясно, а там посмотрим, - кивнул головой Рулев.
- Пока думайте и решайте, хлопцы. Завтра к вечеру готовыми быть. Оружие доставайте. Одежду, харчи на дорогу...
- Все соберем, все сделаем, - ответил Желобок.
Ободренные парни зашагали вдоль улицы, и силуэты их быстро растаяли на звездном фоне. Рулев подивился перемене погоды. Дождь уже кончился, и в теплой ночи, большими островами среди туч, светили яркие звезды. Влажная листва тополей, черемух и малинников сдабривала воздух необыкновенными запахами.
Коляй опять увел матроса к себе, а Герка с Артемом пошли старой дорогой. Рулев, довольный сходом, заметил:
- У вас ничего народец. Не то что в Троницком.
- Те богаче живут, - отозвался Артем.
- Мы с Костей схода не провели там. И парни говорить не стали. Смотрели на нас, как бычки будучие. Мы думали, придется отстреливаться...
- Хорошо, если есть чем, - вздохнул Артем. - Оружие надо!
- У нас тайник сделан, - обнадежил его Рулев. - Четыре карабина уже есть. Но мало этого. Еще добывать надо!
Возле дома Тимофея навстречу парням неожиданно шагнул человек. Оба остановились, присматриваясь.
- Сробели? - девичий голос сменился смехом. - А еще партизаны!
- Ленка! - удивился Артем. - Ты почему тут? Чего не спишь?
- Я тебе не старуха! - обидчиво ответила девушка и подступила к парням ближе. - Я, может, нарочно вас поджидаю!
- Зачем?
- А вот затем... Маманя велела сказать, что вам на сеновале собрано.
- И все?
Смеясь, Артем первым вошел во двор. Герка молча сунулся за ним, но калитка перед его носом захлопнулась. Хитро улыбаясь, Артем подмигнул ему блестевшими глазами, посоветовал:
- По деревне далеко не ходите... Собаки порвут! От такого поворота Рулев растерялся. Потирая
ушибленную калиткой грудь, он машинально подумал: «Голову тебе оторвать бы...»
Все было как и прежде. Далеко к самым звездам уходила улица, в чьем-то дворе лениво бубнил барбос, и тихо ползли облака. Но мир для Герки вдруг переменился: рядом стояла девушка с большим платком на плечах. И теперь все воспринималось по-особенному.
Через минуту молчания он начал понимать ужас своего положения. Пронеслась торопливая мысль: «Надо же что-то говорить ей!» Косясь на Ленку, он сунул руки в карманы пиджака, но наткнулся на рукоятки наганов. Он выдернул руки и, просто не зная, что с ними делать, спрятал их за спину. «О чем-то спрашивать надо...» Но ничего подходящего для такого случая придумать не мог.
Можно было уйти, но где-то там, в левой стороне груди тукалось еще непонятное, никогда не испытанное волнение и заполняло все его существо. Было радостно от того, что стоит рядом с ним девушка и что ждала она, по всему судя, его, а не кого-то другого.
Прижимая к лицу кулачки с концами платка, Ленка не сводила с него смеющихся глаз. Он набрался смелости, заглянул в них. Кивнул на спящую улицу, проговорил:
- А у вас тут... тихо!
И голос, и слова показались ему чужими, противными. Он смутился еще больше и опять замолчал. Она, выручая его, спросила:
- А у вас? - и, чтобы не рассмеяться, закусила губу.
- У нас... Что ты все хохочешь? - Герка рассердился и, сбросив с лежащих у забора бревен клок бересты, неожиданно для себя самого сел. - У нас, хочешь знать, тарарам до небес бывает...
- Можно мне сесть? - спросила она.
- Вот еще, - вспыхнул Герка. - Садись, конечно. Она присела рядом. По-взрослому вздохнула.
- Усватал наших? - помолчала и сама же ответила. - Уйдут с тобой хлопцы - в деревне одна тоска останется... Да страх!
Он удивился.
- Откуда ты знаешь, что они уйдут?
- Да уж... Такие, как ты, не сидят на месте. Все за бедой гонятся.
- Какие... такие?
- Да уж такие. Знаю...
Забор из скованности незаметно валился, и Герка уже чувствовал, что все становится легче и проще.
- Что же, вашим парням за бабкины юбки держаться? - усмехнулся он.
- Ты вот скажи, почему тебя Геркой звать? - неожиданно спросила она. - Чудное имя.
- И нисколько, - возразил он. - Герка - это же так... По-настоящему если, то Георгий.
- Кто же перекрестил тебя?
Он и сам не знал кто. Но так уж оно получилось. Мало кто звал его по имени. Звали товарищем, корешком, а среди партизанской братии он сразу становился Геркой, с прозвищем Руль.
- Да... разве в имени дело?
- А ты чудной. Наши совсем не такие.
Она откинула платок, подняла голову, посмотрела на него своими большущими глазами. Чуть поколебалась и заговорила доверчиво:
- Вот, слушай... Меня как-то пошел один парень провожать. Только зашли в тень, он ухватился за руку, как за повод, и говорит: «Выходи за меня!»... Вроде как на покос позвал...
- Ерунду он говорил, - нахмурился Герка, чувствуя, что ему почему-то неприятно слышать про какого-то парня. - Это же не так все...
- Чудной, - улыбаясь своему, повторила Ленка.- Ты, наверно, из городских, а?
Она приблизила лицо, словно хотела увидеть то тайное, что отличало этого парня от всех остальных, что властной силой тянуло к нему, заставляя сердце трепетать, наполняя его сладостным волнением. А он, обрадованный таким вопросом, сразу оживился, заговорил о понятном и близком. О реке Волге, на берегу которой начиналось детство, о городе и пароходах, про дорогу на поселение, похороны матери на маленьком полустанке, о своей работе в типографии...
Он редко вспоминал свою жизнь. Да и зачем бы? Она всегда оставалась при нем. А сейчас воспоминания захватили его, и, как это часто бывает, ему хотелось больше рассказать сидящей рядом девушке с большими и глубокими глазами. Она была рядом, все понимала и ресницами, взглядами, даже движениями откликалась на им испытанное.
Да, жизнь его была жесткая, как осенние стебли полыни. И среди грубоватых товарищей по оружию, около полыхавших опасным огнем костров, где в любую минуту могли загрохотать обрывающие жизнь выстрелы, никого не интересовало его прошлое. А спроси кто - он бы и не ответил. Для такого разговора нужна вот такая теплая ночь, спящая улица и девушка с отзывчивым сердцем. Ее внимание согревало душу теплом радости и вот так, нечаянно раскрылась душа партизанского разведчика Герки Рулева. Она не могла не раскрыться. От роду насчитывалось ему двадцать два, и через кровь, бои и месяцы лишений он шел к тому, чтобы лучше жилось всем, чтобы самому испытать настоящую радость жизни...
- Одному и дубу тяжело, - с печальным вздохом проговорила Ленка. Помолчав, склонила голову, добавила: - А ты совсем один... Как же потом, когда поставишь ее, советскую власть, жить станешь?
- Земля большая... А я сразу учиться пойду. На инженера. Машины разные делать хочу...
- А-а...
В ее вздохе он почувствовал сожаление. Пригнулся к ней, спросил:
- О чем ты?
Ленка промолчала, еще ниже склонила голову к коленям.
Он не стал тревожить ее, тоже задумался с мечтательной улыбкой. Сверху на них смотрели веселые звезды. В ближнем сарае шумно вздохнула корова. С недосыпу, хрипло, на другой стороне улицы кукарекнул петух. От реки потянул свежий ветерок.
В этом огромном бесконечном мире, среди его звуков и дыхания, сидели двое мечтающих, по-своему счастливых и, наверное, самых близких на свете. Для их мечты не нужны были войны, долгие рейды, опасные встречи... Только пусть бы катилась и катилась по небосводу звезда, вот так бы неслышно перестраивались облака, и коровы, мерно жуя, накапливали нужное детям молоко.
Ленка подняла голову, легко прикоснулась к нему плечом. Сожалея, вздохнула.
- Какая ночь... короткая. Скоро проснутся люди. И маманя выйдет корову доить...
- Красота будет, если увидят нас!
- Нам-то хорошо, а люди осудят...
В туманной пелене рассвета они дошли до крыльца. Остановились. Он чувствовал неуловимые запахи ее волос, частое дыхание на щеке и больше всего - настойчивый стук своего сердца. Они стояли рядом. Взволнованные, близкие и... нерешительные. Он неловко пожал ее руку, шагнул от крыльца. Ленка уже открывала дверь, когда Герка позвал ее.
- Слушай... - Снова перед ним были эти бездонные от ласки глаза. - Скажешь Артему, чтобы к вечеру он с Костей и Коляем собрал ребят. Тех, что просились с нами. Пусть на закате ждут меня в тальниках у реки...
Он видел, как в ее глазах промелькнуло удивление, потом смешинка, и тут же тревога заблестела в них.
- А ты... уходишь?
- Мне в Озерки надо. - Он улыбнулся. - Спать уже некогда.
- Чудной ты... Герка. Иди, я все передам!
Далее:
Часть 01, Глава 10
Произведение публиковалось в:
"Сполохи". Повесть. – Хабаровск, Хабаровское книжное издательство, 1971