Дед Бянкин — частный сыщик. 09 - Небритый
Ранее: 08 - Рюкзак на тропе
В базе данных Аудиобиблиотеки Амурской литературы имеется аудиозапись стихотворения: читает Коваленко Андрей; 6,32 Мб (*.mp3)
Он сел на валежину, привалился спиной к стволу пихты, расслабился. Сердце прыгало от быстрого бега по чащобе, в правом боку сильно кололо. Ждал и слушал, успокаивая дыхание, стирая пот с небритых щек.
Наконец — как близко, все-таки! — взвыл, хлопнул, застучал мотор. Стук перешел в частый рокот. Вертолет поднялся над тайгой — небритый проводил его глазами. «Пошел назад. Ну да — дело-то к вечеру, не могут же они торчать здесь дотемна».
Он гадал: остался кто-нибудь из вертолета в зимовье или нет? Впрочем, все равно: дело сделано. Плащ они увидели и склянку нашли. Клюнули, небось! Клюнули, как ротаны, заглотили до хвоста. Они не его ищут — с какой стати они станут искать его? Они теперь ищут этого придурка Пашку — сам бог, наверно, послал его рыбачить... А все-таки куда этот рыбак несчастный делся?
Вчера он шел за Пашкой по тропе, наткнулся на рюкзак и долго сидел в кустах, ждал. Начался дождь, он промок, замерз, но хозяин рюкзака так и не вернулся. Это путало план, и без того составленный наспех. А план был таков: вслед за Пашкой пройти потихоньку до зимовья и, по возможности не попадаясь ему на глаза, подбросить в его вещи чуток золота: Прихватить продуктов, какие найдутся в зимовье, и выходить тайгой в поселок. Не в Балыктак, нет, — там старики уже, конечно, подняли переполох, — а в другой ближайший на этой стороне реки поселок — в Каптургу. До Каптурги, правда, добрая сотня километров, но он тайгу знает, дойдет.
Пашка не возвращался. И вообще мог не вернуться: вдруг сломал ногу или заблудился, все может быть. Тогда он порылся в рюкзаке. Коробочка из-под вазелина показалась ему подходящей. Он вытряхнул крючки, положил щепоть песчинок. Поколебался немного — а, черт, не загибаться же от простуды! — надел Пашкин плащ и быстро пошел тропой на Илькан.
В зимовье затопил печку, поел горячей каши, но долго не мог согреться. Проснувшись наутро с головной болью, лежал весь день не двигаясь.
Рокот вертолета застал его врасплох. Он вскочил и быстро оглядел зимовье. На столе лежал явер — мешочек из кожи с привязанной к нему погремушкой из кончиков оленьих копыт. Такой погремушкой эвенки и якуты приманивают домашних оленей. Он вытряхнул из мешочка соль и пересыпал в него содержимое склянки. На дне ее осталось немного золотых крупинок — ну и прекрасно. Сунул склянку в карман Пашкиного плаща, повесил его на гвоздь и выскочил из зимовья.
Шум мотора затих: сели! И уже, наверно, идут сюда.
Он подпер дверь пихтовым сутунком, зашел по щиколотку в мутную воду Илькана, подступившую к избушке, и зашагал по воде вдоль берега. И только услышав у зимовья голоса, выбрался на берег и помчался, увязая в багульнике, подальше в чащу, в глухой ельник.
Наконец, вертолет улетел. Небритый вздохнул было с облегчением — но вдруг похолодел, вспомнив, что второпях не прихватил в избушке ни продуктов, ни Захаровой телогрейки.
Возвращаться в зимовье было рискованно: там его могли караулить. Но и пробираться в Каптургу без еды, в одном пиджачке под дождем, да еще чувствуя озноб и мерзкую слабость в теле, — безнадежная глупость. Ключи и речки вздулись, по дороге не раз вымокнешь в поисках переправы.
Придется возвращаться в Балыктак. За харчами и одежонкой.
Уже темнело. Идти по тропе опасно: засада не засада, но можно наткнуться на кого-нибудь, в темноте это запросто. Пошел, держась подальше от тропы, по чаще, по топким марям, обходя в темноте завалы, под дождем. Он был уверен, что с дороги не собьется. От ходьбы стало теплее, повеселел: черта лысого кто его поймает, он еще не перестал быть таежником.
Рассвело, а он все шел. В ушах начала тоненько звенеть кровь, перед глазами плыло, мыслей не было.
Вдруг он застыл на месте: на прогалине среди чахлых лиственниц стоял олень, повернув к нему морду.
Небритый шевельнулся — олень продолжал стоять, глядя на человека с любопытством, даже как бы с ожиданием. Домашний! Опять, наверно, рубахинский.
Он заколебался. Не хотелось терять времени и оставлять лишний след, он уже и так полмесяца назад прикончил Захарову оленуху, и теленок тогда, конечно, остался у материнской туши и пропал с голоду. Захар разъярится, начнет поиски.
Но так бы кстати поесть сейчас горячего, мясного! И в дорогу можно наварить мяса: вдруг не удастся взять продуктов в Балыктаке?
Вынув из кармана явер, подкинул на ладони: когда-нибудь он расскажет, как приманивал оленя не солью, а золотом — вот будет хохма! Потряс погремушкой. Олень, словно давно ждавший знакомого бряканья, вытянул вперед морду, задвигал ноздрями и не спеша пошел к человеку.
Приблизился вплотную, не сводя выкаченных глаз с замшевого, заскорузлого от соли явера. Небритый, шагнув вперед, быстро обхватил его шею рукой. Олень не вырывался: жадно лизал завязанный мешочек. Небритый спрятал погремушку в карман, вытер о штанину оленью слюну с руки и вынул нож...
«Еды навалом, — думал он, свежуя тушу, — если б еще одежонка добрая — к дьяволу бы тот Балыктак!»
1973
Далее:
10 - Лейтенант выходит на свет
Произведение публиковалось в:
"Пара лапчатых унтов": повести и рассказы. – Благовещенск, 1984. – 256 с.