Кумарский острог. Часть 04

   Кумарский острог. Часть 03

     Немало событий прошло с той рисковой ночи. Если даже в одну строчку писать, не скоро до конца доберёшься.
     С ранних лет работал Александр Карпов везде, где требовались молодые и сильные руки. Вскоре был послан правлением колхоза в Благовещенск на курсы механизаторов. Государство заботилось о нарождающихся коллективных хозяйствах, выдавало в рассрочку сельхозтехнику. Пройдя инструктаж и получив необходимые документы, Александр пригнал в Кумару по прибрежным расхристанным дорогам двадцатисильный трактор «Фордзон-Путиловец». На прицепе привёз несколько бочек с керосином, плуги, бороны, культиваторы и другой инвентарь. Трактор поставили в пустующей приходской церкви, где смастерили специальный помост. Благо, священник в смутное время покинул станицу. Безбожие было объявлено государственной политикой. Из одноглавого деревянного храма, с невеликой звонницей над притвором, потянуло керосином, перебивая застоявшийся запах ладана и прочего дурмана для народа.
     На «Фордзоне» Александр пахал, боронил, сеял пшеницу. Из лесу доставлял лиственничные и сосновые хлысты. Работал на тракторе до той поры, пока не расплавились и «полетели» баббитовые вкладыши в подшипниках. А это был тогда дефицит.
     Ещё и двадцати не исполнилось, женился Александр на Ульяне. Вместе строили семью, как пелось в казацкой песне, «не в холе, а в чистом поле». Первую дочку схоронили в тот же год, как появилась на свет. Но жизнь брала своё. Поборов отчаяние, родили ещё двух дочек, Августину и Валентину. Чтобы поставить их на ноги, трудились от зари до зари, себя не щадили.
     Двадцати трёх лет от роду избрали Александра Карпова председателем сельсовета. Но на канцелярской службе долго не задержался, не по нутру оказалась. Через год был брошен комсомольской ячейкой на «прорыв», как тогда говорили о трудных участках работы, в Кумарский леспромхоз.
     Вскоре после этого перебрался в село Ушакове Опыт дорожного десятника пригодился на заготовке дров для речного пароходства в верхнем плёсе Амура. Здесь родился сын Юрий.
     В 1938 году Карпов с семьёй обосновался в Шимановске. Поначалу ютились у тёщи Ульяны Павловны в небольшом доме. Деловая хватка и семилетнее образование пригодились. По служебным ступеням от должности продавца добрался до поста директора заготовительной конторы. Появились новые друзья, возникли и тайные недоброжелатели.
     События в центре страны, как водилось издавна, добирались до Дальнего Востока с опозданием. Не минула наши края печально знаменитая «ежовщина». Написал кто-то донос. Ну, а дальше, известная история, «органы» не мешкали. Сценарий был отработан чётко и редко давал сбои.
     Ночной арест. Допросы в местном отделении НКВД. «Признавайся!» «Не в чем мне признаваться. И подписывать ничего не стану». Побои не сломили дух ни в чём не повинного человека. Пришлось, во исполнение чудовищного плана по разоблачению «врагов народа», отправить упорного таёжника на дальнейшую обработку в Благовещенск. Но и здесь Александр стоял на своём.
     Избавление пришло неожиданно в самый последний момент. Расстрельные списки, составленные чрезвычайной «тройкой», минуя следственные процедуры, рассматривал перед утверждением начальник управления НКВД. Это был закалённый в сражениях с внешними и внутренними врагами чекист, облечённый доверием партии и суровой властью казнить и миловать. Классовое чутьё прошло всевозможные испытания. После него бумаги пойдут на подпись в крайком партии, но это пустая формальность. Человеческие жизни именно в его руках, и ни в чьих других больше.
     Настольная лампа бросала круглое жёлтое пятно на стопу листов с машинописным текстом. Комиссар государственной безопасности вынул из письменного прибора двуцветный карандаш. Синим бумага утверждалась. Красным вносились поправки и вычёркивалось ненужное.
     Дойдя до буквы «К», утомлённый постоянными бдениями, тянувшимися порой далеко за полночь, комиссар скользнул синим грифелем вниз по списку, но что-то задержало внимание. «Карпов Александр Афанасьевич». Что говорит ему эта фамилия? Тем более из Кумиры родом, где комиссар был когда-то начальником погранзаставы. Пятнадцать лет минуло с той поры, когда начинался путь наверх по крутой и опасной служебной лестнице. Многое изменилось за эти годы. И прежде всего сами люди. Уж не тот ли это Санька Карпов, которого он отправлял на опасное задание в китайскую деревушку? После успешной операции и ряда подобных ей, проведённых с помощью комсомольцев, Старцев уверенно пошёл в гору. Повышались звания и должности, менялись места службы, приближая к сегодняшнему посту.
     Комиссар обхватил ладонями голову и сдавил виски, заглушая донимавшую в последние годы мигрень. В памяти встал Кумарский утёс, с высоты которого он поднялся на ещё большую крутизну. Требовалось выверять каждый шаг, ибо он мог оказаться последним. Река жизни, как и амурские воды, многих товарищей приняла безвозвратно, поглотив в пучине стремительного потока дней. И Старцев научился предельной бдительности, потеснившей из сердца жалость и сострадание. Подобными философскими категориями в «органах» не мыслили. Своя жизнь была дороже. И всё-таки что-то дрогнуло в груди, пробитой некогда японской пулей.
     Комиссар нажал кнопку звонка, вызвал помощника и приказал принести дело заинтересовавшего его человека.
     В камере раздался возглас часового: «Карпов! На выход!»
     Александр приготовился к самому худшему. Допрашивали - ни в чём не повинился. Подсовывали липовые «признательные» листы - не подписал. Вновь били по старым ранам - молчал, стиснув зубы, чтобы стоном не придать куража мучителям. Что ожидает теперь, как не сама смерть?
     Глянул напоследок в окно, забранное железной решёткой добротной ковки. Чернильной густоты ночь вливалась в каменный карман, куда выходил оконный проём, расположенный ниже уровня тротуара. Смотри -ничегошеньки не высмотришь. Кричи - не докричишься ни до единой живой души.
     В кабинет начальника управления Карпова втолкнули, словно спихнули с баржи в ледяную воду. Зачем ещё эта пытка? Не лучше ли сразу пулю в лоб -и конец.
     Хозяин кабинета жестом указал на стул напротив массивного стола, покрытого тёмно-зелёным сукном. Часовому приказал выйти.
     Превозмогая боль в разбитых коленях, Александр сел. Человек приподнял край абажура. В световом овале блеснули два красных эмалевых ромба в петлицах наглухо застёгнутой чёрной гимнастёрки. Слева на груди в красном банте, сложенном в виде розетки, орден Красного Знамени.
     Александр решился посмотреть в глаза очередного мучителя. Неужели и этот зверь? Они встретились взглядами. Сознание ударило, словно током. Как будто из тумана, стало прорисовываться прошлое. Знакомое лицо со впалыми щеками ещё сохраняло следы давней смуглоты и обветренности. Лишь сединки припорошили виски серой посыпкой. Слева на лбу темнел шрам, сползавший жгутом с наголо бритой головы, отчего бровь круто поднималась, словно человек хотел о чём-то спросить арестованного. Нос с лёгкой горбинкой всё так же косит вправо. Квадратный подбородок твёрд и упрям. Линия губ стала ещё плотнее и жёстче. Голубые глаза под припухшими веками окончательно заледенели.
     Вижу, узнал, - утвердительно произнёс комиссар госбезопасности. - И я тебя тоже.
     Старцев раскрыл тощенькую, серого картона, папку с короткими тесёмками. Вынув листок, взглянул на каракули доноса, написанного химическим карандашом.
     - Так... Сын казака... Идейный враг советской власти... Зажиточно жил, ходил за контрабандой в Китай... Умышленно вывел из строя трактор "Фордзон"... Занимался вредительством на пароходстве... Браконьер... Ну, и так далее. А вот и главное-японский шпион, пособник белобандитов...
     Комиссар оторвал взгляд от листка и посмотрел на арестованного.
     - Что скажешь?
     Александр опустил избитое, в синяках и кровоподтёках, горевшее от негодования лицо. Только и нашлось силы, чтобы выдавить через рассечённые губы мучительный вопрос:
     - Отца моего, красного партизана Афанасия Гавриловича Карпова, тоже в японские шпионы записали?
     Старцев скривил рот в горькой усмешке.
     - Ладно, не ершись. Твоё счастье - дело попало в мои руки. Я ещё не забыл ту ночь, факел над спиртзаводом в Хэнаньтуне. С утёса славная была картина! Не будешь болтать лишнего, вернёшься к семье.
     И он перевернул карандаш красным грифелем вниз.

          

   Далее: Кумарский острог. Часть 05

   

   Произведение публиковалось в:
   "Стезя". Сборник рассказов и стихов - Благовещенск, ООО "Издательство ЛЕММА", 2017.