Детство Осокиных. Часть 22
Ранее:
Детство Осокиных. Часть 21
А лето все дальше катится. Вот уже другая страда приспела - хлеб жать-молотить. Радуются стародубские - хорошая пшеница выдалась на новой, степной земле! Наверно, по мило на трудодень выйдет. Живи да радуйся. И никто, конечно, дома не сидит, если трудоспособный.
Вторая неделя пошла, как отец с матерью дама не ночуют. Генка с Лешкой да Федюшкой опять остаются одни. Как и в прошлое лето, на огороде вое растет на ставу, стеречь его надо, далеко не убежишь.
И еще одна задача у ребят Осоасиных: через день протапливать большую печь и выпекать хлебы. Мать им все в точности расаказала - как дрова положить, как загнетку загрести и под вымести, как квашню завести. С мукой пока плоховато, таж надо побольше тертой картошки добавлять. Картошка подросла уж, ее начали подкапывать. Не меньше ведра картошки требуется, чтоб .квашня была полновесная. Муторно, конечно, тереть картошку, но что ж поделаешь - трут по очереди, даже Федюшка помогает.
Главный пекарь - Генка, так мать велела. Вот он снимает с припечка квашню и развязывает наквашешшк. В нос бьет кисловатый и вкусный, с хмелиикой, запах дрожжей. Вот квашня стоит на лавке, а в ней установлена большая терка. Лешка моет картошку, а Генка трет. Полведра он изотрет, а полведра - Лешка, по справедливости. Потом главный пекарь броеит в .квашню две большие пригоршни муки, веселжом все перемешает хорошенько, завяжет наквашшнйк и поставит квашню на шесток, к теплу поближе. Печь всегда теплая. Завтра утречком, когда квашня подойдет, надо еще пригоршни три муки бросить и окончательно замесить. Это самая тяжелая работа.
Рано утром, когда над Илицей стелется туман, в деревне еще тихо и только ботала гремят за околицей, у Осокиных, как у всех добрых людей, топится печь и в большом семейном чугуне варится картошка. Генка всегда просыпается рано. Да еще, правду оказать, глянется ему печь затапливать, тесто месить, булки выкатывать и чувствовать себя наравне со взрослыми. Да еще он. вроде теперь главный хозяин в доме и на нем большая ответственность лежит. Как поставит он дело в доме - такое и житье будет. И хочется, чтоб все знали, что на Генку вполне понадеяться можно.
Вот он насыпал муки на столешницу, руки припудрил мукой и - р-раз их в квашню. Выхватил охапку шипящего спелого теста - и на стол. И давай похлопывать, подбрасывать, уминать, закруглять со всех сторон, как мать учила. Вот и готова булка. Теперь ее надо посадить на капустный лист, пусть постоит, пока печь протапливается. И все другие булми так же.
Наконец квашня пустая, только на дне оставлено немного теста для заквааки. Генка надаивает туда с ковшик воды, бросает пригоршню муки, размешивает, завязывает наквашениик и опять ставит квашню на припечек.
Когда печь протопится, Генка сгрудит угли в загнетку, подметет под веником на палке, а потом на деревянной, чуть обгоревшей лопатке начнет сажать булки в печь. Посадит - и вьюшку слепка прикроет, чтоб сразу большим жаром не обожгло хлеб. Посидят булки, зарумянятся, приподнимутся,тогда вьюшку можно совсем закрыть и заслонку вставить. И вое время надо следить, заглядывать, как там хлебушко печется. Потом для пробы вынуть ближнюю булку, на руках прикинуть и помять слегка, а то и кусочек отломить. Генка знает, когда хлеб готов, и вынимает вовремя. Бывает, конечно, обгорят иные булки, но чтоб недопек - такого еще не случалось.
И вот свеженькие булки обметены крылышком. Румяные, круглые, они сидят рядком на противне, а сверху прикрыты полотенцем, чтоб обмякли. По избе разносится ядреный хлебный дух.
В обед или под вечер в деревню приедет нарочный, специально за хлебом. Собарут ему сумки с провизией, и он увезет их в поле, на стан, где круглосуточно идет молотьба. Заедет и к Осокиньш. И похвалит.
Вечером тетка Саша подоит коров, процедит его, разольет по крынкам и тоже похвалит Генку. Похвала заслуженная, и Генка не возражает.
Да если бы взрослые побольше доверяли, так ребята Осо-кины и не то еще сделали бы!
Завтрак у них обыкновенный - свежий хлеб с молоком да картошка. Конечно, это не то что настоящий хлеб, без при-1меаи, но и он вкусный. А окоро появится хлеб нового обмолота - со степным запахом, про который так часто мать говорит. Степной хлеб, мол, сразу отличишь по запаху и вкусу. Скорей бы...
Днями в Стародубке пусто, остаются только малые, да старые. Ленивые авшныи лежат в тени глинистых берегов Или-цы, у завалин и в лопухах. Берега и завалины подрыты имя повсеместно. Старые заплесневелые лужи тоже расхлюпаны и размазаны свиньями, и запах тут особенно деревенский. Тихо, будто все кругам вымерло, только иногда вдруг послышатся ребячьи голоса на речке или дед Жиган шум поднимет.
Как-то вечером Катерину отпустили домой попроведать своих. Довольна была, что все в порядке, что Генка хлеб хороший печет. Молодец. И задания, которые они с отцом давали, почти все выполнены.
Утром она хлеб сама испекла. Генка сравнил со своим хлебом, и почти никакой разницы не было. Хорошо!
Пришел Володька - стосковался говорит. Конечно, Осо-кины были рады ему. Врать и выдумывать Володька мастер. Я, говорит, сам видел самолет-ироплан. С папкой в район ездали и видел, как ребятишки вот такие же летали. Крылья к спине приладили и летали с горы. Разбегутся - и пошел! Вон с той скалы запросто слетели бы...
Напомнил Володька про окалу - и сердце заныло. Это как раз над жиганавоким ключам, где воду берут. Весной внизу еще снег был, а сжала эта - она уступами спускалась от самой вершины горы - была уже голая и напоминала большое крыльцо. Травка-загад вытаяла на соллцепечных ее площадках. Решили сходить туда. Может, медунки уже есть или кандык проклюнулся. До скалы через снег добираться было трудно, снег уже пропитался водой и проваливался. Здорово вымокли и в сапоги снегу начерпали, пока выбрались к скале. Тут уж солнце хорошо припекало. Посидели, поглядели ic высоты на Стародубку.
А когда пошли выше и стали высматривать в загаде всякие ростки - вдруг увидели змею. Свернулась калачиком и греется на солнышке. Кто-то палкой ее хлестанул, и тут все увидели, что змей много. И там, и тут зашевелился загад, и поползли они «уда-то вниз, .в расщелины. А Лешка - он всегда догадливый - давай их палкой поддевать да сбрасывать вниз со окалы. И другие так же делать стали. Падают черные и серые гадюки на белый онег, шевелятся ,и под гору, как лыжи, скользят. Онег под ним1и не тонет, и они с разгону аж на дорогу выкатываются. Интересно!
Потом взобрались на самый верх. Дух захватывает. Внизу снег блестит, как расплавленное серебро, дорога по лугу черной лентой вьется, навоз на ней вытаял. На Плице весь снег водой пропитался и кажется аиним-.сииим, а тальник по берегам зарумянился и подернулся нежным пушком. Большая часть деревни - на той стороне, в косогоре, и видно все дворы, как на блюдечке, тропинки, протоптанные в снегу, прясла, проруби на речке... И вся живность на солнышко высыпала - ягнята, телята, коровы, журы, гуаи. Крик стоит веселый, вешний...
Вспомнил все это Генка, и в сердце отозвалась. Бывают дни, которые .навсегда запоминаются.
- Ну, со окалы сейчас не пойдет, - сказал он Володь-ке. - Зимой бы пошло, а оейчас нет. А вот с яра вполне можно. Яр без камней, травка мягкая. А из чего мы крылья-то изладим,?
- Фанера нужна. У вас нет какого-нибудь ящика мага-зинского? Ну, в которых папиросы там или махорку возят в сельпо.
- Нету.
- Ничего, у нас два таких ящика.
- А отец не заругает?
- Папка-то? Нет, какннибудь... Кто оо мной пойдет? Генка остался домовничать, а Лешка с Володькой пошли
прямо через остров на ту сторону. Идут, а Генка глядит на вих и соображает, как крылья изладить, как лучше разбежаться и взлететь. На острове кое-где та воложки растут, так Володька, чтоб не зацепиться, костыли в стороны и вверх подбрасывает, будто крыльями помахивает. Так это же и есть крылья! Вот к костылям-то и надо фанерные листы прибить, хорошо получится.
Побежал Генка в избу и погнал Федюшку под печь, велел отцовский инструмент подать - молотый, долота, ножовку, сапожный ножик, клещи ,и все прочее.
- Самолет будем ладить, Федюшка! Летать будем. Да скорей ты там!
Приготовил Ганка инструмент и еще на крыльце долго ждал. Наконец показались Лешка с Володькой, но не на острове, а под яром, у самой воды. Шли, оказывается, потаясь, под берегом, чтоб никто не увидел, чего несут. И правильно, могли бы увидеть девчонки Ложковы, которые опять у тетки Саши кормились.
- Ну так, - начал распоряжаться Володька: это же он видел, как ребята летали, - коромысло есть у вас? Вот к коромыслу и привяжем фанеру. Потом на плечи наденем, разбежимся и...
- Нет, Володька. Я тут надумал, это... Знаешь, давай к твоим костылям.
Сначала Володьиа не соглашался, а потом все понял. Правильно. К тому же Володька костылями так умеет работать, что любо-дорого. Даешь!
Сообразили, что фанера может сорваться с гвоздиков, насобирали старых обрезков кожи и гвоздики с кожей набили. Получилось крепко. Только вот костыли сильно издырявили,, иные гвозди даже насквозь прошли. Но для, Володьки это пустяки.
- Ничего, это для пробы. Потом что-нибудь лучше придумаем. Понвояксшу попробуем - и на коромысле, и на костылях, и просто так на руки надевать станем крылья.
- А как?
- Как, как... Петельки изделаем.
- Правильно, - согласился Генка.
- Ну, а пока на костылях. Кто первый?
Конечно, Лешка. - Он всегда первый. И на телку т~огда первый кинулся. Бодучая, а он попер.
Приладил Лешка костыли под мышками, за поперечинки руками ухватился. Помахал - любо смотреть: крылья да в только.
- Давай!
Яр - где выше, где ниже, где круче, где положе, где можно разбежаться, а где нельзя, - огород мешает. Выбрал Лешка местечко. С метр высоты будет да еще под гору. Откачнулся назад и сиганул. Крылья у него слишком высоко за дрались и вывернулись.
- Эх ты-ы! - кричит Володька. - Надо же ровно крылья держать! А ты сразу на посадку пошел, как журавель! Дай-ка я!
Нет, Лешка не дал, еще раза три прыгнул. Один раз совсем ровно крылья держал и вроде пролетел немножко. Но шибко у него руки устали.
- Привыкать надо, - учит Володька, - а ты как думал? Раз - и полетел? Нет, не сразу!.. Дай^кось мне.
Взял Володька костыли-жрылья. Прыг, прыг на одной ноге. На самом краю, перед яром, остановился. Пригнулся, оттолкнулся и сиганул вниз головой, как в воду ныряют, а крылья - навыверт. И - чудо! Володьку подбросило, тряхнуло и стоймя поставило. Он даже не упал.
- Вот как надо! - заорал он снизу. - Понял, нет?!
Но видно было, что Володька все же сперва сдрейфил, а йотом обрадовался, что так благополучно вышло.
Потом Генка стал прыгать - живот сильно покарябал и лицо.
Лешке не хотелось никому уступать. Он выбрал место, где яр самый высокий и крутой, да еще на прясло залез. И оттуда, на манер Володьки, вниз головой сиганул. Сначала ровненько так пролетел, а потом его боком поставило, и он - кубарем на землю. Треск послышался.
И вот теперь лежит Лешка дома. Ногу разнесло, как бревно. Возили его к доктору кости править. Кости ему поправили, а ногу толсто забинтовали. Теперь надо ждать, пока срастется.
Конечно, все в подробностях известно всей Стародубке. Иные Володьку ругали. Сам, мол, хромой и другого калекой сделал. Но Ганка с Лешкой не ругали. Володька не виноват. А нога у Лешки заживать стала.
Далее:
Детство Осокиных. Часть 23
Произведение публиковалось в:
"Приамурье моё - 1972". Литературно-художественный альманах. Благовещенск, Амурское отделение Хабаровского книжного издательства: 1972