Детство Осокиных. Часть 18
Ранее:
Детство Осокиных. Часть 17
Позже Генка понял, что горе на самом деле было еще больше. Надо было вернуть колхозу коня. Пришлось продать за-имскую избу, корову, спальный потник с буквами, которые Лешка прочитал, всех пчел и сторговать у мужика Широкова карюю кобылу с жеребенком. И еще Широков задешево продал избу. В дяди-Яшиной избе должна была поселиться тетка Дора, потому что в жигановском доме стало тесно: Вася-маленький женился. Переселяться Осокины будут, когда Широков уедет из Стародубки. А до лета будут жить пока на прежнем месте.
Сошли снега, прошумели и замолкли речки. Открылась летняя охота, отец опять пропадал в тайге, а возвращаясь, приносил в торбе калбу, медунок и прочую съедобную траву, в которой нехватки не было.
Недавно он сменял Найду на Полкана. Это был крупный рыжий кобелина и охотник хороший - чуял далеко, а лапы такие сильные, что в любом месте раскапывал хомячи-ные норы. А хомяк чем хорош - и шкурку можно продать, и мяса порядочно, и в норе пригоршня-другая зерна найдется. Правда, не у всех хомяков зерно съедобное, а только у тех, что живут на обочинах пашен. Тут их и промышляли младшие Осокины с помощью Полкана.
Один раз Полкан трех хомяков выкопал. У Генки с Лешкой лопатка была - помогали ему. Конечно, Полкан и сам с удовольствием съел бы хомяков, да не такой он шалава, как другие собаки. Задавит - и отдаст хозяевам, даже хвостом помашет. Тут его надо погладить и ласковые похвальные слова сказать. Был бы хлеб, - можно бы кусочек дать. Да ладно уж, себе-то он чего-нибудь найдет. Не зима сейчас.
Как-то утром Генка с Лешкой собрались на Осиновую ооп-ку, где они еще не искали хомячиные норы. Но мать сказала, что все сегодня пойдут помотать отцу.
Взяли с собой зачем-то мешки, брезентовую подстилку, ведра и сито. Отец повел их на Бом - так называлась большая лысая гора, где маленькие Осакины тоже еще не были. На склоне Бома и наверху была хорошая тропа, и отец успел поставить на ней кротовьи кулемки. Потом начались пашни.
Шли, шли и остановились на косогоре, перед логом, где было просянище.
- Вон там, - указал отец чубуком трубки.
- Угу, - сказала мать.
- Ну давайте шпарьте, а я по кулемкам пойду. - И отец ушел.
Еще дорогой Генка с Лешкой догадались, что дело не только в охоте. А как спустились в лог, на гумно, где молотили просо, так все стало ясно.
Просо тут молотили зимой, снопы были мокрые, обледенелые и вымолотились плохо. Теперь надо их трясти и подбрасывать, чтобы добыть зерно. Но главное зерно - в мякинных ворохах, лежавших по бокам гумна. Мякину тоже надо мять, ворошить, разгребать, трясти, а что погуще - складывать в ведра и отмывать на ручье водой. Мякина всплывала, а просо оставалось на дне.
И пошла у матери работа. Неустанно таскала она ведрами и мешками сырую, слежавшуюся мякину к ручью, отмывала просо и рассыпала его на брезенте. Она торопилась и побаивалась, как бы народ сюда не нахлынул и не растащил все это добро. Вода в ручье еще холодная, руки у матери покраснели, но самой ей было жарко.
И вот просом уж весь брезент засыпан. Мать нахвалиться не может - зерно красное, крупное, «Камчатка» называется.
Генку с Лешкой она отпустила с Полканом хомяков промышлять.
Красота! Лес уже соком налилоя и подернулся листвой. Кукушки будто в колокола бьют - гулко в лесу. Пчелы гудят, как на струнах играют, птахи пересвистываются. В низине на лужках озерушки поблескивают и летают утки. И теплынь такая, что от земли, как от печки, светлые волны идут. На обочинах пашен шуршит старая сухая трава, а сквозь нее пронзились зеленые стрелки. И съедобной травы много - рви калбу, медунки, русьямки, шкерды, петушки, пестики.
Но все это попутно. Главное - охота. Двух хомяков добыли, и отец потом похвалил: «Ишь, песовы морды, прямо, как охотники!» И Жигановы удивились. Дед ихний и так упрекал Спирьку - мол, вон Осокины муранок вовсю ловят, а вы только и знаете бегать да жрать просить. У деда все по-своему, и хомяков по-своему называет - муранки...
Назавтра день был. сытный и радостный: ели картошку с хомячиным мясом. Потом отец съездил куда-то и просо на пшено обрушил. Совсем хорошо стало - можно кашу варить.
Не одни Осокины в то лето молотили подмокшее просо - хлеба почти ни у кого не стало. И начали люди болеть, многих в больницу отвезли. Поползли всякие слухи, что, мол, вредители - враги Советской власти - нарочно отравили просо. И мать отцу про то говорила. А он сердился:
- Брехня! Никто не травил. Вчерась с агрономом говорил, из райзо, так он что объяснил: если зерно под снегом перезимует, то в нем яд появляется. Да еще мыши могут заразить его. От всего этого и помереть недолго. А дурачье всякое болтает...
Но, видно, и отец сомневался. Генка слышал, как он с Ва-сей-большим, с председателем, разговаривал, что есть у Советской власти враги. Может, и правда, вредят, где только удается, чтоб народ взбаламутить. Вот, мол, какая она - ваша власть: с голоду пухнете и никто спасти не может.
А потом отец взял мешок с намолоченным пшеном, отнес на старицу и высыпал прямо в воду. Вернулся, швырнул пустой мешок в угол и другой, начатый, унес на старицу.
Никогда Генка с Лешкой не указывали отцу и не возражали. А тут не вытерпели, думали, рехнулся.
- Отец! - закричали они в голос. - Зачем ты?! С голоду помрем!
- Надо, мужики. Так надо, - сказал он. - Потом поймете. Не плачьте...
Потом уж мать объяснила, почему пшено в воду высыпали. Через несколько дней после того как стали есть просо, она .почувствовала себя очень плохо. У нее чуть не отнялись ноги, ломило поясницу, кружилась голова и тошнота донимала, сильно болело внутри. Но она боялась, что отвезут в больницу, и там она умрет. Поэтому делала вид, что здоровая, и никто ее недуга не заметил. Но отцу все же призналась, вот он и высыпал все добро в старицу.
И только гораздо позже поймут маленькие Осокины, что было это очень тяжелое, голодное время - тридцать третий и тридцать четвертый годы.
Далее:
Детство Осокиных. Часть 19
Произведение публиковалось в:
"Приамурье моё - 1972". Литературно-художественный альманах. Благовещенск, Амурское отделение Хабаровского книжного издательства: 1972