Детство Осокиных. Часть 05
Ранее:
Детство Осокиных. Часть 04
Дядя Яков отделился от общего семейства и стал жить в своей избе. Она саженях в двухстах на восход от большого осо-кинского подворья, под яром, в излучинке Маленькой речки, впадающей в Калташку. У дяди Якова и его жены, тетки Доры, родился Кузька. Он уже подрос и встал на ноги. Говорят, что это сродный брат Генке и Лешке, а Проньке - племянник. Генка, Лешка и Пронька собирались с ним играть, как тепло придет, но весной, после половодья, вся семья дяди Якова переехала в Стародубку. Это в семи километрах от заимки, за горами. Там, сказывают, теперь колхоз, и дядя Яков с теткой Дорой уже колхозники. Тетки Нюра и Дима тоже ходят работать в колхоз и по неделям дома не бывают. Наверно, им там веселее.
А Генкин отец строит новую избу, чтоб тоже отделиться от дедушки. Отец, мать и Генка с Лешкой живут пока в избе дяди Якова, а как только будет новая изба, дядя свою иэбу перевезет я Стародубку.
Генка хоть и привык уже к новому месту, но все равно его тянет на дедушкино подворье. Там все знакомо и дорого. В закатной стороне за домом есть маленький ложок, а в голове его стоят два тополя. Ниже тополей - малая промоина, откуда вытекает ручеек, направленный в деревянный желобок. К желобку можно пристроить всякие дудки, из которых тоже потечет вода. Тима тут даже мельницу поставить собирается.
Еще в дедушкином дворе есть большая сухая яма в косогоре, где заплот сходится углами. Это место называется солонец. Тут раньше лошадям и другому скоту давали соль, и земля тут глубоко выбита копытами. В стенках ямы любо копать всякие печки и печурки. Тут же хлопочут муравьи, букашки, бабочки, земляные пчелы. На выезде у заплота всегда можно найти черепки битой глиняной посуды, стеклышки, носики и ручки от фарфоровых чайников и чашечек.
На новом же месте ничего этого нет и даже дедушкин дом не весь виден - яр загораживает. В яру прокопана крутая тропинка. Как дождь пройдет, маленьким и вовсе не взобраться.
Но вообще-то и новое место неплохое. Яр полукругом идет чуть не до самого устья Маленькой речки. Под яром есть прилавок, а «а нем - ульи. Тут же, на яру, стоит дедушкина баня. Угол между Маленькой речкой и Калташкой - широкая луговина. Тут ставит отец новый сруб - будущее Ген кино жилье.
Самое интересное конечно, речка. И называется она ласково - Маленькая, я всяких разностей на берегах ее множество. Она заросла мелким прутняком-красноталом, из которого делают корзинки, короба, морды для ловли рыбы. Когда речка разливается, прутняк таинственно шевелился и шептался. Потом он расцвел, покрылся пушистыми желтыми комочками, похожими на шмелей в пыльце. Эти комочки сладкие. И пчелы с них взяток берут...
С того зимнего вечера, когда Иван Осоиин вернулся домой, прошло уже больше полугода, и ко всему, что казалось в нем чужим, Генка успел привыкнуть. К тому же военную форму он теперь не носит, одевается по-домашнему и бреется реже, чем в первые дни, когда Генку так поражал блеск безопасной бритвы и красивая коробочка, в которую она укладывалась. Да и дома отец бывает редко. Все в лесу да в лесу - то охотничает, то для новой избы лес готовит. Главный лес был заготовлен раньше еще дедушкой, и уже хорошо просох. Так что сруб стоит легкий и звонкий, с янтарными бусинками смолы на месте сучков. Он выведен уже под стропила, и пол настлан, и наличники сделаны, и косяки с рамами поставлены, и потолок готов. Теперь надо напилить тесу и покрыть избу, а внутри сложить печку.
Раньше отцу было кому помогать, а теперь он работает больше один или вдвоем с Катериной. Он и ее научил пилить маховой пилой. На козлах, устроенных для распиловки сутунков, Иван стоит наверху, а Катерина - внизу. Генка слышал, как отец похваливал ее:
- Ты смотри, шельма, - не хуже мужика пилит!
Пила напоминает Геаке длинную и тощую подсосную свинью с множеством отвисших сосцов-зубьев. Вверх - вниз, вверх - вниз взлетает пила. «А-ах-ш-ш... А-ах-ш-ш...» - и сыплются, сыплются опилки, и вся дорожка, по которой ходит внизу Катерина, сплошь из опилок, мягкая и душистая. Генка любит смотреть, как мать с отцом пилят. Ловко, в лад у них получается.
Вокруг козел и нового сруба лежат отесанные бревна-сутунки, валяется щепа, стружки, опилки, чурки и чурбачки, клинышки, стяги, осколки и завядшее корье. На это все и летят лесные жуки-стригунцы. Лешка, когда увидел такого стригунца, страху натерпелся. Величиной он был со стручок гороху, а Лешке показался никак не меньше крысы. Прибежал он к матери, слова сказать не может, а сам руки на всю ширину разводит: «Вот такой, с рогами!..»
Удивительной силы и крепости эти жуки-стригуны. Все они ровно бы из жести, а усы и ноги проволочные. Тянешь, тянешь за усы, и никак жука от места оторвать не можешь. А если на щепке сидит, вместе со щепкой подымешь. Вот бы человеку такую силу!
У сруба и пропадают целыми днями Генка, Пронька да Лешка. А Тима с Сережей уже промышляют в черни - ставят кулемки на кротов. А то и они помогали бы.
Мать с отцом останавливаются, только когда пора клин подколотить, чтобы пилу не зажало. Подколачивает нижний пильщик, то есть Катерина.
А вот и собаки из тайги прибежали, значит, Тима с Сережей тоже на подходе. Собак у Осокиных немало - Борзя, Найда, Пестря, Дамка. Хорошо бы с ними в обнимку по стружкам поваляться, да взрослые не велят - у хороших охотников никакого баловства с собаками не допускается. Другое дело, если раз-другой приласкаешь, погладишь или лапку попросишь. И совсем не возбраняется, а даже считается похвальным, если ребятишки у собак «лещей вынимают.
- Генка, пасли клиосэй вытаскавать, - говорит Лешка и ковыляет к собакам. За ним Генка с Пронькой.
Дымка вся черная, как из дегтя вылезла, Найда чубарая, Пестря черно-пестрый, а Борзя бусый, серый, как волк. И у всех над глазами светятся золотистые кругляшки рыжеватой шерсти. Они тоже называются глазками и считается, что собака с такими отметинами - хорошая, охотничья. Еще надо, чтоб когти разные были - черные и белые, и чтоб язык у корня был рваный, в зазубринках, и чтоб нёбо такое же рваное, а на лбу желобок пролегал, а на затылке нащупывалась шишечка. Это все объяснял Тима.
Все трое сейчас не только клещей выколупывают, но и смотрят на охотницкие признаки.
- Моя вон какая охотницкая!
- А моя всех шибчей... Вот...
К обеду из черни шрих одит корова Чернуха - любимица Катерины. Она ее сама, ib отсутствие Ивана, выменяла на нетель на соседней заимке. Выгодно выменяла. Корова - просто красавица, настоящая ведерница. Генка с Лешкой теперь и воду не пьют - (молока хватает.
Когда мать начинает доить корову, Генке с Лешкой кажется, что она слишком заискивает перед Чернухой. Уж таких ласковых имен надает, уж так ластится! Кусочек хлеба посыплет солью и со всякими приветами идет навстречу. «Барыня моя! Красавица ты моя! Умница...» Это она задабривает корову, чтоб вовремя домой приходила. И, правда, приходит вовремя. Значит, обедать пора. Вот подоит мать корову, процедит молоко и - обедать.
Мать доит Чернуху, а та все жует. Чуть вздрогнет, проглотит что-то и опять жует. Не дай бог, чтоб она жвачку потеряла! Тосковать будет и молоко присушит.
Генка с Лешкой тоже жевать умеют - серу. На пихтовой коре ее сколько хоть. Наколупай и жуй себе. Сначала горько и все во рту слипается, а потом сера становится белой и мягкой, как резина. Только не надо после хлеба ее жевать, а то вся зачерствеет и рассыплется.
Обедают в тени черемух, у дяди-Яшиной избы. И стол сюда вынесли, и скамейки. На столе хлеб, калба, яички, молоко в глиняных чашках. Ложки деревянные, расписные и вовсе не крашеные. У каждого своя. Генка успел выкусить краешек у своей ложки, теперь молоко проливается, все брюхо облито, поэтому поддевать надо меньше. Хлебают молоко с накрошенным хлебом, а напоследок будет чай. Самовар вон под черемухой гудит, аж трясется, свистит и пар пускает...
Так и шли дни. А когда поспела земляника и малина, Генка с Лешкой только и ели эти ягоды с холодным молоком. Шибко вкусно!
Как-то, когда они хлебали молоко с земляникой, на лугу вдруг затрещало и что-то рухнуло.
- Старая береза упала, - сказал отец. - Отжила свое.
Генка с Лешкой оразу пошли смотреть березу. Посмотрели - и сильно жалко ее стало. Под самый корень сломилась и лежала отдельно от корня. А все равно вся еще была зеленая, и каждый листок трепетал, как у живой.
Далее:
Детство Осокиных. Часть 06
Произведение публиковалось в:
"Приамурье моё - 1972". Литературно-художественный альманах. Благовещенск, Амурское отделение Хабаровского книжного издательства: 1972