Город Титанополь. Часть 19

   Ранее Часть 18

     На обычные общественные обеды – малые сисситии – титаны гостей не звали. Собирались тесным кругом, ели древнюю пищу греков, вели разговоры о своих делах, развлекали друг друга собственными талантами и умениями. Прислужников на малых сисситиях не бывало. Все делали сами: жарили на костре тушу молодого быка, готовое мясо раздирали руками, клали куски на широкую лепешку, посыпали или поливали острой приправой, рассаживались, кому, где удобно, и ели, запивая еду разбавленным вином. Хмелеть на малых сисситиях не полагалось. Чревоугодничать и разгульничать тоже. На большие, праздничные, сисситии приглашались почетные граждане города. Накрывались столы, выставлялась посуда, разнообразились кушанья, прислуживали женщины из гарема Мефодия и других титанов. Для развлечения гостей и хозяев приглашались певцы, музыканты, артисты оригинальных жанров и другие таланты. Нравы на этих празднествах были вольнее. Разрешалось хмелеть и ловить между деревьями переодетых нимфами гетер.
     Великие сисситии были уже праздниками для граждан всего полиса. Они устраивались не реже четырех раз в году.
     Венчику предстояло выступить на плодовых сисситиях. Посвящались они сбору фруктов, и именинником на них был Флорий, главный садовод и лесничий полиса.
     На флориях развлекательная программа отличалась особой искусностью. Помимо музыки, пения и плясок в ней отводилось место высокому слову поэзии. Венчика предупредили, что на флориях считалось недостойным провалиться или чем-то опозорить свое искусство. Виновный навсегда изгонялся со всех празднеств, а тот, кто его выставлял, лишался права выдвигать на представления своего участника.
     За выступлением Венчика стояла честь философской школы, и стоик Василий, внешне бесстрастный и невозмутимый, очень рисковал, выставляя от школы не лучшего своего ученика. Венчик же, наоборот, по мере приближения праздника все более и более успокаивался. Стихи отлетали от его зубов, как искры от костра, и так же, как искры, были обжигающе жарки.
     Венчика обрядили в парадную форму школы: длиннополую тунику, цвета закатного солнца, и тяжелого шелка плащ, цвета зеленой травы, с золотыми узорами понизу. Голову сдавили плетеным ободком из желтой и зеленой тесьмы. Венчику казалось, что одежда струится с него, как вода, и ему все время хотелось ее придержать. На казенных харчах Вениамин хоть и сбросил с себя лишний вес, но стройнее не стал. Фигура его по-прежнему смотрелась бочонком, а в пышной одежде осела к низу и выглядела потешно. В портике, где артисты дожидались выхода, цыганка Ада узнала бродягу, подивилась на нелепое его облаченье, но смеяться не стала, а с пониманьем напутствовала:
     - Первый раз выступаешь? Не бойся и не сдавайся – титаны слабаков не любят, и, провожая, поцеловала в щеку.
     Выйдя к пирующим, Венчик остолбенел в изумлении. Столько мужества сразу он не видел ни в своей жизни, ни в кино, ни в музее, ни в книжке с картинками, а тут оно предстало перед ним в полном и живом великолепии. Выточенные, точно в камне, лица, крепкие шеи, саженые плечи, мускулистые торсы, не знающие жирового оплыва, прямая посадка и сила, разлитая в каждой отдельной жилке – идеал слабеющего человечества. Люди, сидевшие между титанами, не последние по природному качеству люди – Мирон, крепкий, костистый старик, схоларх Василий, закаливший тело и душу стоическими упражнениями, другие приглашенные из авторитетных людей, смотрелись между титанами, как заборные планки между опорными столбами. Венчик порадовался тому, что его невыразительное тело спрятано под широким плащом.
     Уроки, полученные в философской школе, не прошли для Венчика даром. Он хоть и поразился, но не растерялся и незамедлительно приступил к обязанностям приглашенного актера. Воздел кверху руки и звучно провозгласил:
     - Честь и слава высокому собранию! Честь и слава имениннику и герою празднества! Здравия и благоденствия всему обществу!
     - Здравствуй, школяр! – отозвался сидевший в центре стола Флорий, украшенный венком из виноградных кистей и листьев. – С чем к нам пожаловал?
     - Я принес собранию философские размышления о мироздании великого человеческого ума и гения Михаила Васильевича Ломоносова, изложенные им в стихах, написанных по поводу великого северного сияния.
     - Ты забыл, ученый школяр, что мы не мудрствовать собрались, а праздновать и развлекаться? – заметил Флорий, любивший веселье и шалости, и, обратившись к титанам, спросил: - Что скажете, братья?
     - Мудрое слово празднику не помеха, - пощипывая бороду, обронил Библий.
     - Любопытно послушать, как рассуждал равный нам по уму, - юношески прозвенел Тампал.
     - Это ты должен знать сам, без помощи школяра, - сурово напомнил полиглоту Мефодий, а остальным сказал: - Нам тоже не мешает прочистить мозги, - и повелительно глянул как на патриархальное, так и на просвещенное крыло своего братства.
     После этого уже никто не смел возразить, а вдохновившийся Флорий увлеченно воскликнул:
     - Отведаем мудрости как одно из яств нашего праздника! Слушаем тебя, ученый школяр!
     Венчик важно сосредоточился и начал читать с раздумьем, выражением и пафосным жаром, вовлекая слушающих в смысл стиха и при этом тщательно скрывая, что оный смысл ему самому мало понятен. Титаны, однако ж, были разумней его. Скучающих лиц перед собой он не увидел. Все, включая людей, слушали со вниманием. Одни - с вдумчивым размышлением, другие – потеряв нить мысли, следили за голосом чтеца, у третьих – затуманился взор от представившейся им картины. Венчик стихами ученого поэта уводил их воображение в неохватные пределы:


          Уста премудрых нам гласят:
          Там разных множество светов,
          Несчетны солнца там горят,
          Народы там и круг веков:
          Для общей славы божества
          Там равна сила естества.


     Несмотря на то, что Венчик чеканил слова заученным автоматом, он все же не утратил связи с живой тканью стиха и по ходу чтения переживал в себе строчку за строчкой, даже там, где не понимал автора. Например, вопросы, которые ученый мыслитель так часто ставит в стихотворении, для Венчика после долгой зубрежки переросли в образы и представали перед ним чередою картин.


          Что зыблет ясной ночью луч?
          Что тонкий пламень в твердь разит?
          Как молния без грозных туч
          Стремится от земли в зенит?
          Как может быть, чтоб мерзлый пар


     Среди зимы рождал пожар?
     Для титанов вопросы оставались именно вопросами. По ходу чтения они пытались объяснить их себе. Реакции их были быстры, а знания неполны. Поэтому стихотворение превращалось для них лишь в частично разгаданный ребус, что нервировало их, умаляло самолюбие и поднимало уважение к озадачившему их чтецу. И только те из них, кто плавал в воображении, не слышал никаких вопросов и не искал ответов, упивался видением самого северного сияния.
     - Мудрено, - выразил свое впечатление Мефодий, когда Венчик закончил чтение. – Ты мне наедине как-нибудь раз или два почитаешь. Или Библий почитает. – А ты, Тампал, можешь вопросы растолковать?
     - Легко, - отвечал юноша.
     - Умница. Не зря мы ученого в тебе пестуем. Меня в размышлениях ученого пиита больше всего понравилась мысль о равной силе естества, я полагаю, как в нас, титанах, так и в людях. А потому, если бы я распоряжался сегодняшним празднеством, я б посадил за наш стол ученого школяра, напомнившего нам о равенстве в естестве.
     Флорий, задумавшийся во время декламации, при словах Мефодия оживился и весело сказал:
     - Да, школяр, иди к нам за стол вместе со всей своей философией и полюбуйся, чем другие таланты нас потчуют.
     Волна одобрения пробежала по столу пирующих. Борий кивал Венчику, показывая на место возле себя. Юноша Тампал восторженно сиял. Библий удовлетворенно пощипывал седую бороду. У Арсения на лице выписалось удивление чудесному превращению никчемного бродяги в философствующего умника. Мефодий глядел на школяра покровительственно. Беспечный Флорий, только что пригласивший чтеца за стол, уже забыл о нем в ожидании других развлечений. Строгий Василий не скрывал гордости за успех своего ученика.
     Для безвестного бродяги у Венчика оказалось много знакомцев среди пирующих, а с приглашением за стол должно было стать еще больше. Привлекать к себе чужие симпатии, а так же без смущения принимать высокую честь важных персон, возможно, и было его талантом. И он со всей естественностью направился разделять с пирующими застолье.

          

   Далее ->-> Часть 20