ЧП
Ныне развелась тьма пус- тозвонов-критиков, разглагольствующих о том, как надо строить взаимоотношения между командиром и подчи-ненными. Судить легко, но у многих офицеров-фронтови* ков бывали случаи, на которые они и поныне не могут ответить сами себе: а всегда ли они правильно поступали с темн своими подчиненными, рядовыми и сержантами, которые старались увиль-нуть от приказания или вообще отказывались его выполнять! Приведу пару примеров из своей личной офицерской практики.
Впервые такое произошло в разгар боев на Курской дуге. Служил я тогда в полку "катюш". В таких частях даже командирам батарей редко разрешалось самостоятельно принимать решение произвести залп. Причина тому - не недоверие к командирам батарей, а специфичность тогдашних реактивных частей. У "катюш" велик эллипс рассеивания: почти полкилометра на полкилометра. И прежде чем ударить залпом, следовало решить вопрос о его целесообразности в данной конкретной обстановке. Не ударишь ли по пустому месту? Или, хуже того, не "накроешь" ли своих?
Много ли видит командир батареи со своего НП? Командиры стрелковых рот и батальонов видят не больше, чем он. А пехотинцы очень любили, когда "катюша" "играла". И если идти на поводу ротных и батальонных командиров, можно и дров наломать. По пробуй тогда отыскать виновного: пехотинцы ссылаются на минометчиков, минометчики - на пехотинцев.
Зато у командиров стрелковых полков и дивизий несравненно больше возможнос-тей правильно оценить обстановку. К ним стекаются многочисленные разведданные, и, основываясь на них, они, как правило, и давали минометчи-кам заявки на залпы. Но тогдашняя обстановка настолько обострилась, что было принято решение отступить от сложившееся правила: залп мог быть произведен по приказу командира батареи. При этом возникала нужда в дополнительных наблюдательных пунктах с достаточно опытными офицерами в должностях не ниже командира батареи. А таковых не хватало.
В те времена я командовал взводом управления полка и обычно всегда находился по-близости от командира полка. Наверное, по этой причине подполковник и включил меня в число опытных. Опытный или неопытный, но отвечать за весь полк?..
Данные для стрельбы старшие офицеры заранее подго-товили, но, желая придать мне побольше уверенности, подполковник заставил меня перепроверить эти данные. Я вроде не подкачал. Но слишком плотно и густо сплелись противники в кровавой схватке, и даже правильные данные мало чего стояли, если не уловить момент для залпа. Подполковник и посылал меня "уловить" этот анафемский момент. И главное при этом - связь, связь и еще раз связь. Без постоянной связи в крити-ческий момент весь полк может оказаться "вне игры". Рации мне не досталось, приходилось мыкаться на проволочной связи.
Еще ночью выбрал полузасыпанный взрывом окоп метрах в двухстах от передовой траншеи. Закопались поглубже, устроились. Поблизости зарылись НП других артиллеристов. Кругом все перепахано: воронки маленькие, воронки большие, воронки, из которых не сразу и выкарабкаешься, - эти от авиабомб. Противник с восхода солнца возобновил "пахоту". От неудач предыдущих дней он прямо-таки осатанел: атака за атакой, а в промежутках - обвальный артогонь. Наши в темпе отвечают.
Мы в окопе - как под невидимой "крышей" из встречных железных потоков. Грохот оглушает, сверху сыплются комья жирного чернозема, смрад от неубранных трупов и едкая вонь от сгоревшей взрывчатки отравляют дыхание. В первые дни побоища даже поташнивало, но мало-мало придышались. Передовая траншея забита трупами и ранеными, но нет возможности убрать их раньше ночи. А оставшиеся пока еще в живых отбивают атаку за атакой. Нам, минометчикам, все же много легче пехотинцев, но и мы вымотались по-черному: обуглились душой, почернели сверху, освирепели - мать родная не признает. Как взведенные курки: еще чуть нажми - и выстрел. Сравнение избитое, но верное.
С начала курского побоища мой взвод ополовинился. К тому же некоторых сержантов и рядовых позабирало начальство. Утром мой "личный резерв" состоял из двух связистов, разведчика и сержанта. Связистов посылал устранять порывы кабеля, и оба не вернулись. Позднее узнал, что одного убило, а второго, раненого, подобрали санитары. Все же несколько раз успел доложиться командиру полка. Тот сорвал голос и хрипел:
- Танки противника?
- Танков нет.
- Добро! - И, явно желая поднять мой боевой дух, хохотнул: - Держись за землю, лейтенант! И не бзди! Понял?
Еще бы не понять. Вот только добздим ли до ночи?
Недалеко справа, в полосе соседней стрелковой дивизии, танки уже дважды накатывались волнами. И дважды, судя по площади и густоте разрывов, наши грохали туда всем полком. А к полковым залпам прибегаем редко. Значит, приспичило. Когда видимость несколько прояснилась, стали различаться многочисленные костры горящих танков. Попасть в танк из нашей системы - редкая удача. Значит, добавили противотанкисты. Но уж немецкой-то пехоте от наших залпов наверняка изрядно перепало. Полковой залп "катюш" - не шутка.
На линии связи опять порыв. Пересиливая грохот, крикнул разведчику: "Самылин, на линию!" Тот ошалело вскинулся. Закричал тонким, не своим голосом:
- Я не связист, а разведчик! Сам в окопе отсиживаешься, а солдата на смерть посылаешь! Да и кому нужна связь, если не стреляем? Jpyc! Иди сам!
Схватился за кобуру пистолета, но сержант меня опередил. Ткнул в разведчика стволом автомата:
- Заткнись! Иди, раз командир посылает! Забыл, что ли, где находишься?
Разведчик истерично выкрикнул:
- Будьте вы прокляты!
Без размаха сунул ему кулаком в зубы. Он всхлипнул и, обмякая, на животе перевалился из окопа. Ухватив кабель, резкими перебежками, падая от близких разрывов, кинулся по линии.
Земля содрогалась, а меня трясло от обиды. Трусом, когда я воевал рядовым и когда стал офицером, никто еще меня не обзывал. Звезд с неба не хватал, но и стыдиться не находил причин. В данной ситуации не мог я даже на самое короткое время покинуть НП! Лишен я был такого права.
Разведчик ведь знал об этом, а все-таки сорвался. Я прямо-таки кожей осязал, как встретит меня командир полка, если я махну на связь и заявлюсь к нему на глаза: "Почему покинул НП? Тебе было приказано оставаться на нем до последней возможности, а если смерть придет, то принять ее. Мы с тобой не первые и не последние. Струсил? Дезертировал? На кой хрен ты здесь мне нужен?!"
Связь разведчик восстановил. Кабель рвался еще несколько раз, и разведчик, не дожидаясь моего посыла, выскакивал из окопа и бежал по линии. Я отмалчивался. С НП полка прислали в подмогу еще одного связиста, и я лишь изредка - для проверки - брал телефонную трубку.
В последующие дни разведчик избегал меня. Но как избежишь, если корячимся в одном тесном окопе? Уже не припомню, сколько времени продолжалась наша размолвка, но в один из сравнительно тихих вечеров разведчик сам подошел ко мне:
- Спасибо, лейтенант, что принудил тогда меня выполнить приказание. И старшему начальству не доложил. Загремел бы я под трибунал. И со мной не стали бы чикаться. Трухнул я тогда. Чего уж скрывать. Вот и пало затмение на мозги.
- А ряшка?
- А что ряшка? Ряшка стерпит. Мы откинулись головами и заржали. Пока меня не ранило, я как мог берег разведчика Самылина. После госпиталя попал в другой полк "катюш". В нем принял батарею и с нею дошел до Берлина. Оттуда полк перебросили на Первый Дальневосточный фронт. Там и произошел второй случай, о котором решил рассказать.
Дивизион укрылся на пологом склоне сопки, заросшей девственным лесом. Погода распрекрасная. Шумливый лес наполнен разными божьими тварями. Бомбы не воют, снаряды не рвутся. Рай! Замполит дивизиона ворчит по привычке: "Раз-ла-гаетесь..."
- Никак нет, товарищ гвардии капитан! Готовимся к предстоящим боям: проводим политзанятия, чистим свое прославленное оружие, проверяемся на вшивость. Кабы нам еще бы баб подослали...
Капитан, в общем-то, мужик покладистый. Да и насчет баб тоже не дурак. Смеется: "Знаю я вас, архаровцев..."
Мы, комбаты, предварительно побывали на будущей огневой позиции. Место сносное, но только слишком открытое. Граница - в километре, да и сопки на той стороне выше наших. Требуется заранее выкопать аппарели и замаскировать. Это можно делать только по ночам. От каждой батареи выделили команду землекопов. Выделил и я, во главе с помкомвзвода - старшим сержантом. Он сачков не любит, дурака валять не даст.
А перед убытием на огневую помкомвзвода растерянно доложил, что рядовой Кухтин отказался идти копать. Я даже опешил: как это - отказался? Его что, к теще на блины приглашают: хочу - не хочу? Вызвал Кухтина. Бился с ним минут двадцать: "Плохо себя чувствуешь? Заболел?" Молчит, и баста. Смотрит на меня, а меня не видит. Губы ниточкой. Рта так и не раскрыл.
Конечно, я мог его спровадить к командиру дивизиона, но взыграло самолюбие. Неужто я такой уж никудышный комбат, что не в состоянии заставить солдата выполнить мое приказание? Но как с ним все же поступить? Собрал офицеров батареи. Судили так и сяк, пока электрик батареи старший лейтенант Степан Наумович не предложил отдать Кухтина под его личную опеку: "Присмотрю, а дальше видно будет". Наумыч - в годах и флегматично спокоен. Я сразу ухватился за его предложение.
Аппарели вырыли и без Кухтина, но он застрял в моей печенке. Велел старшине убрать сукиного сына куда-нибудь с глаз моих долой. Старшина всегда работенку найдет. Наумыч ежедневно до-кладывал: ничего такого, солдат как солдат.
В армии так: подчиненные всег-да сравнивают нового командира с его предшественником. Я и сам чувствовал, что кое в чем пред-шественнику уступаю. Да и то сказать: батареей он прокоман-довал пару лет, а я лишь всего полгода. Конфликт с Кухтиным не укреплял мою позицию.
А помкомвзвода что-то недо-говаривал. Спросил его в лоб: как он объясняет поведение Кухтина? И он поведал мне о том, о чем я совершенно не подозревал. Ока-зывается, Кухтин состоял в "сту-качах" у прежнего комбата, и он, видимо, надеялся, что я тоже сде-лаю его своим тайным осведоми-телем. Мне припомнились случа- и, когда Кухтин в разговорах со мной явно на что-то намекал. Но намеки до меня не дошли по той причине, что мне и в голову никогда не приходило иметь тайного "стукача". Озадаченно спросил: какую же выгоду имел Кухтин? Был рядовым, рядовым и остался. Из наград -только медаль "За боевы- е заслуги". Помкомвзвода едко усмехнулся:
- Стукачи разные бывают, то-варищ комбат. Одних принуждают, вторые мстят, а третьих, как и дураков, не сеют и не жнут, а они сами родятся. Третьи, полагаю, самые многочисленные. Таким нравится, когда при их приближении смолкают разговоры, нравится перехватывать настороженные взгляды. Особенно нравится, когда перед ними заискивают. Кто-то чего-то не так ляпнул, кто-то пропил казенную рубаху, а они все - на заметку. Еще полбеды, если он "стучал" только комбату. А если выше? Да и комбат, приходится думать, не давал ходу его наветам. В батарее все знали, но не рисковали. Да рисковатых и придерживали.
Я не хотел уточнять, кто придерживал, но помкомвзвода угадал мой невысказанный вопрос.
- Да есть ребята. Вам признаюсь: я тоже придерживал.
Голос старшего сержанта осекся. И, судорожно сглотнув, он договорил:
- Мой батя по навету ни за что просидел пять лет.
Я только кивнул. Что я мог сейчас сказать? Если добавить, что помкомвзода на гражданке учительствовал, то он много глубже меня знал человеческую породу. Мне оставалось только слушать и мотать на ус. После его ухода я еще посидел в раздумье, стараясь понять поведение своего предшественника. По отзывам, он был сильный командир. Так зачем ему понадобился "стукач"? Напрашивался однозначный ответ: Кухтин тихой сапой втесался к нему в доверие. А если позднее он и захотел бы оттолкнуть Кухтина, то не смог бы это сделать без потери своего командирского авторитета. Кухтин-то, конечно, заложил бы и его.
После разговора с помкомвзвода стал замечать некоторые перемены в отношении ко мне со стороны сер-жантов и солдат. Стали чаще обращаться ко мне с различ-ными просьбами, выполнимыми в пределах моей власти. Как бы невзначай втягивали в доверительные солдатские разговоры. А офицеры матерились: "Вот гадина. Он, Кух-тин, любого из нас мог зало-жить. Трепались ведь без оглядки".
Командир дивизиона и замполит, конечно, знали о ЧП, но никаких объяснений от меня не потребовали. В конце-то концов, кому охота копаться в грязи, тем более что ЧП не повлекло за собой серьезных последствий. Камень легко толкнуть с горы, но попробуй его останови...
День своего рождения я не собирался отмечать. Водку не выдают, купить негде. А "на сухую" какие именины? И уди-вился, когда перед обедом помкомвзвода таинственно поманил меня в лес. Среди крохотной полянки стоял здо-ровенный чурбан, вокруг чур-бана - сержанты батареи, а на самом чурбане - пара бутылок с разведенным спиртом. Где-то раздобыли, черти полосатые!
Разлили, чокнулись, по-здравили. Закусили корочками. Разлили остатки, выпили. На фронте подобные коллективные "мероприятия" командиров с подчиненными особо не. осуждались, но в мирной обстановке всегда строго преследовались. А войны пока нет. Во избежание зряшных пересудов сержанты пооче-редно пожали мне руку и по-тихоньку утянулись один за другим. Я помедлил. В одной из бутылок чуть-чуть осталось. Перелил в кружку, чокнулся с бутылкой:
- С днем рождения, комбат.
О начале войны мы узнали за сутки до ее официального объявления. Помпотех ездил по своим делам и, вернувшись, рассказал, что по гарнизонам катится сплошной женский вой. Каши к вою притерпелись еще на западе и лишь снисходительно пожимали плечами: перевоют - легче будет.
После окончания войны нас не задержали в Маньчжурии. Быстро вывели на свою терри-торию. Для войны припасли много боеприпасов, а израс-ходовали мало. Потребовалась охрана на артиллерийские склады. Туда я Кухтина и сплавил. А вскоре и демобилизация подоспела.
Произведение публиковалось в:
Газета "Амурская правда". - 1996, 30 марта