Сполохи. Часть 02, Глава 03
Ранее:
Часть 02, Глава 02
Кое-как отбыв утреннюю службу, Ферапонт запряг коня в одноколку, усадил внучек и отправился в Средне-Белую. Там жил его кум - дьякон церкви волостного села. Мужик тихий, с доброй душой, от событий времени держался кум в стороне, признавая свои обязанности только перед службой в церкви и многодетной семьей.
Детвора дьякона обрадованно встретила маленьких гостей и сразу увела их в свой уголок.
- Мне же по деревням ездить надо, - виляя глазами, объяснил Ферапонт. - Одних не оставишь... А мать вернется и заберет.
- У нас не заскучают, - улыбнулся кум. - Пускай живут.
Видя, что Ферапонт торопится со двора, он хотел задержать его и пригласил к самовару.
- Делов много, - невнятно отказывался Ферапонт. - Просижу - не успею...
- Бросил бы ты их, - осторожно посоветовал кум, догадываясь о стараниях Ферапонта. - По углам ходишь, как бы в-темный не попал.
Но, подгоняемый страхом, Гуля уехал. В последнее время смутное беспокойство одолевало его. И не хотел Ферапонт, а все чаще задумывался о партизанах. За последнюю неделю одиночества он совсем исстрадался душой. И теперь торопился поговорить с военным начальством, попросить на постой солдат, рядом с которыми ему было б намного спокойнее.
На улицах Средне-Белой часто встречались военные. Мелькали желтые околыши японских фуражек, красные лампасы казачьих шаровар. Удивили Гулю и патрули на перекрестках. Ферапонта тоже остановили:
- В штаб, по делам еду! - охотно заговорил он, но старший казак недоверчиво посмотрел на него и неожиданно дернул за гриву.
- Богохульник! - вскочил Ферапонт. - Как смеешь на служителя церкви руку подымать?
- Может, я, - дыхнув водочным перегаром, не мигая ответил казак, - деньжат загрести хочу?
- А я причем? - изумился поп.
- Все при том! - казак ткнул плеткой в белевший на заборе лист. - Ты же грамотный!
Ферапонт свернул с дороги и подъехал к забору. Читая крупные слова, он узнал, что японский штаб выплатит десять тысяч иен тому, кто доставит Герку (Георгия) Рулева - командира партизанского отряда «Неустрашимый». Тут же указывались приметы, но Фера-понт не стал их читать: он не собирался доставлять названного партизана и, отъезжая, буркнул:
- Премного наслышаны... Из-за него и не сплю по ночам...
Поручик Токаяыа выглядел утомленным и встретил Ферапонта холоднее обычного. Его настроение испортила телефонограмма, полученная накануне вечером. В ней говорилось: «На участке Суражевка-Белоногово партизаны задержали бронепоезд и пустили под откос эшелон с живой силой. Во избежание подобных диверсий приказываю усилить охрану железной дороги, для чего выделять конные разъезды, усилить наблюдение в вашей волости, для поддержания порядка принять все меры. Начальник оперативного отдела экспедиционного корпуса полковник Судзуки».
Токаяма прошел в кабинет и, бросив бланк телефонограммы на стол, плюхнулся в жесткое кресло. Представив летящие под откос вагоны, изуродованные тела своих соотечественников, он тут же вскочил и забарабанил кулаками по столу. Испуганный дежурный вытянулся у двери.
- По участку дороги отправить патрули из пяти человек! - приказал поручик. - Высылать их постоянно!
Отпустив дежурного, он сел и тяжело задумался.
Нигде еще служба не казалась Токаяме такой тяжелой, а карьера не подвергалась такой опасности, как здесь. Ему, выпускнику военной разведывательной школы, имевшей железные традиции многих поколений самураев, мечтавших о покорении мира, легче жилось рядовым агентом в Хабаровске. Токаяма надеялся, что с вступлением на землю России регулярных частей императорской армии его служба будет облегчена, но теперь он уже был уверен в обратном и все чаще думал о том, что Россию невозможно победить.
Лучше других Токаяма знал, что почти вся область и особенно южные уезды и волости заняты войсками, в крупных селах стоят гарнизоны. Только в пустой и холодной тайге скрывались некоторые силы красных. Еще в начале лета их никто не принимал всерьез, но к осени север быстро «расширился» и вдруг потеснил японцев к югу. В связи с этим наступлением начали образовываться партизанские отряды и в южных районах.
Токаяма видел, что карательные экспедиции не столько запугивают народ, сколько ожесточают его. Простые крестьяне после публичной порки становились солдатами, уходили в отряды партизан. Иногда поручику казалось, что партизаны есть в каждом лесу, в каждой деревне, но поиски их на территории волости ничего не давали. Посылаемые им отряды возвращались с подводами, нагруженными убитыми и ранеными солдатами. А мосты горели один за другим. На одном из участков дороги рабочие два раза быстро восстанавливали сожженный мост. Тогда партизаны сожгли полуказарму. Лишенные жилья, люди перебрались на соседние станции, и уже никакая сила не могла выгнать их на перегон. Солдатам императора пришлось стать строителями. Но через сутки после восстановления моста дорога опять вышла из строя: партизаны взорвали мост на другом участке. Как обычно, на месте они оставляли бумажку с подписью «Неустрашимый».
Это слово бесило поручика. Фамилия командира отряда Рулева приводила его в ярость. Неуловимый партизан был беспощаден и, как считал Токаяма, коварен. Он не принимал открытого боя, всякий раз уводил отряд из мест о'блавы. Никто в штабе даже не знал, какими силами располагает Рулев. А оставаясь невидимым, он наносил неожиданные удары в самые уязвимые места... Пообещал было старик Якурин выследить партизан, и вскоре его схоронили. Партизаны открыто предупредили еще нескольких кулаков, и теперь все они стали молчаливыми, пугливо отвечали, что ничего не видели и никого не знают. Алексеевские контрразведчики второй раз прислали в волость поручика Лу-бинса. Тот лично знал Рулева. И вот вчера вечером Лу-бинса нашли с простреленной головой...
Потому-то и выглядел утомленным поручик Токаяма, потому и принял отца Ферапонта без обычной любезности. А выслушав его просьбу о солдатах, Токаяма развел руками и, скупо улыбаясь, объяснил, что у императора не хватит солдат, чтобы ставить их в каждой русской деревне.
- Вам следоваит обратиться командиру казачий эскадрону есаулу Черный, - посоветовал Токаяма. - Как соотечественник, он должен помогать вашему горя.
- Дай-то бог, - горбясь, закивал Ферапонт. - Зайду, зайду к своим...
На самом деле заходить к своим попу совсем не хотелось. Два раза он уже встречался с есаулом Черным, и оба раза тот оказывался пьяным. «С ним только про самогонку договариваться можно, - шагая к казачьему штабу, вздыхал Ферапонт. - Вот если б побольше таких офицеров, как этот, вчерашний. Силен, шельма. Песни пел, а пить - ни-ни. Дело, говорит, важнее. Так бы вот все они думали...»
Тревожные догадки Ферапонта подтвердились. Не успел он пройти половину коридора, как одна из боковых дверей распахнулась и перед растерявшимся попом предстал есаул Черный. В расстегнутом мундире, широкоскулый, с тонкими ниточками усов над губой, он был в доску пьян и, моргая монгольскими глазами, размахивал обнаженной саблей.
- К-кто такой? - увидев попа, грозно спросил есаул и не дожидаясь ответа заорал: - Якурин! Явись ко мне!
Гремя сапогами, из дальней комнаты выскочил косоротый Ефим. После смерти отца он не знал, куда деваться от страха перед партизанами. Они мерещились в каждом углу, и, не выдержав, Ефим добровольно подался на службу. За умение доставать самогон, контрабандный спирт и ханжу через месяц его произвели в урядники.
- Па-ачему посторонние ходят? - рявкнул есаул, таращась на перепуганного Ефима. - Ты, скотина, где находишься? В штабе или своем пригоне?
- Никак нет, ваше благородие, - забормотал Ефим. - В штабе. Да не углядел вот...
- Убрать! - рявкнул есаул и смаху рубанул по двери. Сабля тонко взвизгнула, филенка разлетелась на две половинки.
- Гос-споди, - прижав кулачок к груди, * шепнул перепуганный Ферапонт, оттесненный к порогу мешковатым урядником.
- Уходите от греха, - бубнил Ефим. - В два счета разрубить может. Они как зальются - никого не признают. Может, завтра будет легче...
- Да, а поручика Лубинса где найти? - уже на крыльце вспомнил Ферапонт. - С ним бы поговорить...
- Лубинса? - вылупился Ефим. - Опоздал, батюшка, опоздал: вчера привезли с дыркой!
- К-кто же его? - обомлел Ферапонт.
- Кто, кто, - недовольно ответил косоротый урядник. - Партизаны... Небось, слышали?
Часто мигая маленькими глазками, ежась от тревожной догадки, Ферапонт все же успел задержать Ефима вопросом о поручике Шелковом.
- Шелкового у нас нет! - отрезал урядник. - Я всех своих офицеров знаю, а такого нет.
Оглушенный поп поплелся от разгульного штаба. Ноги отказывались служить ему. Кое-как отвязав повод, Ферапонт забрался в тележку и вяло стеганул вожжами по крупу коня.
Он трясся в тележке, теперь не замечая ни улиц, ни мелькавших солдат. Нанесенная обида острой болью разрывала его существо, застилала глаза пеленой розового тумана. Посеревший лицом, Ферапонт беззвучно шевелил губами, от волнения не в силах ухватить ни одной из мыслей, собиравшихся клубком и опять ударявших в виски его больной головы.
За селом конь узнал дорогу домой и сам ускорил ход. Он не слышал голоса хозяина, не чувствовал его воли. Ежась в тележке, бессмысленным, затуманенным взглядом Ферапонт осматривал уходящие назад поля и холмы. Среди них он был ничтожно маленьким, хилым и ненужным, вроде сломанной и засохшей у дороги березки. Улетучились куда-то понятия о службе, в бесполезности которой он никогда не сомневался, грубая сила чужих слов выбила из него веру в дело, которым он тайно занимался, поддерживая себя крохотными надеждами на остановку происходящего, на возвращение старых устоев.
Все перемешалось в его воспаленном мозгу, а в душе он чувствовал могильную пустоту, холодную, как немигающий- взгляд того казака. И годами, и событиями сломленный, увидел он себя ненужным пришельцем на этих полях и холмах, беззащитным и непонятым. Время, когда он был молод, по-семинарски силен и буянист, ушло, верстами лет забирая силы; теперь взбунтовались миряне, которых он долго приучал к покорности и послушанию. Они вдруг увидели иной путь, пошли по нему, не боясь угроз и предупреждений о карах, ожидающих грешников. Они хотели иной жизни здесь, на этой земле, а потусторонний мир стал им не страшен, не интересен, как и сам проповедник. Ферапонт вдруг засмеялся. Беззвучным, идиотским смешком. Он-то лучше всех знает, что иного мира нет, что после смерти каждого ждут тихая пустота и бесчувствие...
Пустота и спокойное бесчувствие...
Мысль эта понравилась Ферапонту. Она осенила его с предельной ясностью. Он даже вздрогнул, подивясь простоте и доступности всего. И боясь, что открывшееся ему пропадет, исчезнет, а еще не оформленное до четкости решение может измениться, он подстегнул коня, подстегнул еще и еще, не замечая, что тележка уже несется вовсю, а конскую гриву отбрасывает встречный поток.
Ворота он, оказывается, не запирал и, не останавливаясь, въехал во двор. Машинально, по долгой привычке хотел распрячь коня, но, торопясь, махнул рукой и ступил «а крыльцо.
Пустой прохладный дом гулко и больно повторял его шаги. Ферапонт увидел неприбранный стол, зеленоватую бутыль с недопитой водкой. Торопливо, неосознанно, все еще боясь забыть поразившую его сознание мысль, он налил в стакан водки, но спохватился и пошел по комнатам.
Плотные ставни не пропускали в дом света. Из холодного мрачного угла Ферапонту улыбнулся косоротый урядник. Он отвернулся от него, но в другом углу увидел хихикающего японца. Рядом с ним скалились тон-коусый есаул и поручик Лубинс, с темной дыркой во лбу... Ферапонт отмахивался от них и, шепча невнятные слова, все переходил из комнаты в комнату, высматривая что-то безумными глазами. И как ребенок потерянной игрушке, он тихо обрадовался лежащей на полу веревочной скакалке внучек...
Далее:
Часть 02, Глава 04
Произведение публиковалось в:
"Сполохи". Повесть. – Хабаровск, Хабаровское книжное издательство, 1971