Сполохи. Часть 01, Глава 05
Ранее:
Часть 01, Глава 04
Филя Столбиков шагал ранней улицей Бурловки. Шагал не семеня, важно: за его спиной поблескивал штык карабина. Неожиданно для самого Фили, такой подарок ему отвалил Герка Рулев. С оружием Филя никогда не расставался, разбирал и чистил карабин по нескольку раз в день. Многие отрядники не скрываясь завидовали парнишке, предлагали на обмен разные вещи, но Филя упорно отказывался. А отобрать или попросту свистнуть карабин, что тоже иногда случалось среди собранной воедино братии, никто не решался, зная, чей это подарок.
Топча молодую подорожную траву, Филя вспоминал сон, виденный им уже не раз... Вот так же, как сейчас, расстилалась под солнцем улица. На краю ее, у лужайки видел Филя своих деревенских ребят. Все они босы, в рубашках, и ветер струит их и в глаза бьется, полынным терпким духом шибая. Но ребятне - самому Филе и его дружкам - это нисколько не страшно. Им даже хорошо на знакомой улице. Им тепло. Спокойно. Они все в бабки играют. И он, Филя, лучше всех. Он старается: за ним смотрит соседская Поля. И Филе так хочется, чтобы смотрела она еще и еще, чтобы радовалась его ловким ударам. Вот уже бабок полны карманы. Филя хохочет вместе с Полей, сует ей бабки, говорит, что сейчас выиграет еще, но в этот миг...
Этот миг приходил всегда. В улицу клином, врывалась дикая конница. Много-много коней. Над их головами блестят полосы сабель, конники что-то кричат, а лиц у них почему-то не видно. В этот раз, почти проснувшись, Филя хотел досмотреть сон, не бежать, но опять видел только папахи, башлыки, кубанки и страшные белые клинки, слепящие глаза. Даже чубы нахальные видел, а вот лиц...
Нет, лица упорно не показывались. И от этого становилось еще страшнее. В вечерние часы, когда нужно было.ложиться не среди провонявших табаком и потом мужиков, вместе с которыми он чувствовал себя увереннее, а на отдельную кровать в лазарете, Филя чувствовал себя совсем еще маленьким и беззащитным. Рядом уже который час постанывали во сне два пожилых партизана с тяжелыми ранениями, за перегородкой вздыхала утомленная силой собственного тела сестра, а Филя боялся закрывать глаза, боялся опять увидеть тот же страшный сон. Затаясь, с раскрытыми глазами, он слушал постук сжатого тревогой сердечка и думал о разном. О своих Бугорках, прочно занятых японцами, где мальчишки теперь не играют в бабки и куда накрепко заказан ход ему, Филе - красному партизану. Потом вспоминал братьев и мать, гревшую его в постели своим.худым, нездоровым телом.
Он и сам не понимал, почему это, но думалось ему, что опасная партизанская жизнь уже никогда не кончится, что навсегда остановилась тягучая ночь, в темноте которой таинственно поскрипывают двери, а на до-.-рогах тукают крепкие копыта лошадей. Вспоминая слышанные днем рассказы, он, казалось, даже слышал, как; в этой темноте разливается жуткий свист; и тишину, будто чурку дров, рубят хлесткие выстрелы. И видел, как опять мчатся кони... Черные, гривастые, злые. От их копытного стука дрожит и стонет земля, теснеют деревенские улицы, и нет, нигде нет от сильных коней спасения маленьким человечкам.
Тянулась ночь. Луна тихо закутывалась в редкие и мягкие облака, очертания то светлели, то туманились; и также тихо тянулись мысли. Постепенно они приближались к близкому. Филя вспоминал сдержанного командира Кропотова, шумливого, шмыгающего носом Сиделку, бородатого Луку. Но особенно часто вспоминал он то разговорчивого и веселого, а то злого и молчаливого Герку Руля - крепкого и верного своего товарища. Вспоминая о них, Филя успокаивался, засыпал, проваливаясь в теплую мягкость сна. А утром, позавтракав и пособив сестре убраться и накормить раненых, уже когда пригревало солнце, торопился Филя в самую гущу отрядной жизни.
Филя никому бы не признался, что хочется ему лучше всех подружиться с Геркой Рулевым. Он и сам понимал, что ему до Руля - что земле до неба. От природы неглупый, он не мог не видеть, не чувствовать разницы между собой, другими партизанами и этим парнем, всегда занятым и более важными, и более интересными, чем у всех, делами. Рулев и одевался-то не как другие. На его плечах удобно сидел городского покроя пиджак, рубашка всегда была чистой, без дырок, аккуратно заштопанной, а сапоги, на удивление всем, блестели.
Бывали в отряде и другие чистюли. Их называли за глаза «антилигенты из городу». Над такими посмеивались, не считали людьми серьезными. Но Филя ни разу не видел за спиной Руля усмешки, улыбки, не слышал обидного слова. Непонятной силой тот умел заставлять других слушать себя, подчинять своей воле. И хотя делал он это по-разному, где замечанием, а где резким и грубым словом, но слушались его быстро. Не то из боязни, не то из уважения. А может, стихали люди перед славой, которая всегда ходила там, где появлялся отчаянный разведчик.
Слушая легенды о Герке, Филя с прибавкой передавал их дальше, а сам все присматривался к нему. Но как ни старался, ничего такого особенного разглядеть в нем не мог. Герка оказывался таким, как все. Может, только смешливее других и грамотнее. Сказывали, даже самого Кропотова грамотнее. Лежащий в лазарете раненый партизан знал Рулева до отряда. Он как-то объяснил Филе, что Руль из городских, что работал он там, где газеты печатают. А все потому, что он долго учился в школах. За винтовку-то он уж потом взялся, когда Семенов на Читу попер. Не один жаркий бой пережил Рулев в страшные дни отступления армии Лазо. И скрывался от белых, жил в деревнях, присматривался к неизвестному для него крестьянскому укладу, к людям. Вот почему теперь он так быстро сговаривается со всеми.
Слышал Филя и другие рассказы. При нем Сенька-дезертир разливался про расправу с предателем Ерофеем Рубанкиным. Сенька еще с одним партизаном у ворот поджидали кулака, а Руль, в белогвардейской форме, в дом пошел, выманивать Ерофея. Будто бы к старосте, где ждали его офицеры во главе с самим Берестовым. И только сунулся Ерофей к воротам, ткнулись в его бока крепкие дула наганов.
Как-то, не утерпев, Филя хотел расспросить об этом самого Герку, но, видать, не в час спросил. Руль легонько щелкнул его по конопатой курносине и сказал, что про такие дела ему знать рано, а если в корень смотреть - то и вовсе ни к чему.
В другой раз сунулся Филя с расспросами к Луке Бузовому. Тот относился ко всем с большей серьезностью. Но тут и дядька Лука руками развел.
- Я о нем и сам мало чего знаю, - ответил он. - Дела у парня, вишь ты, особенные, не для лишних глаз, не для чужих ушей... Но ты, паря, не робей, расти поскорее. Тогда, может, Руль и тебя в подмогу возьмет...
На том и кончился разговор. Видно, не понял кузнец, что Филе как раз и хочется узнать про особенные дела. И как всякий раз, сегодня шел он с тайной надеждой на серьезный разговор с Геркой.
С ним он встретился на улице. Рулев вел за околицу десятка полтора парней, недавно в отряд принятых. На плече он винтовку нес. Увидев Филю, улыбнулся, махнул рукой.
- Давай с нами. С карабина попробуем. У тебя много патронов?
- Семь штук! - похвастался Филя.
- Ну, лады!
Пока шли, разговорились с парнями. Рулев расспрашивал их о жизни, о причинах, заведших крестьянских сынов в партизанский отряд.
- А куда идти-то еще? - разводил руками курчавый хлопец Васька, шагая рядом с Рулем. - Дома-то житья никакого. Анадысь моему шуряку милиционер двинул в ухо, так из его и сейчас, поди, кровь бегит...
Рулев повернул голову к парню, прищурился.
- Значит, пришел ты не за новую жизнь драться, а за шуряково ухо мстить?
- Сказанул! - удивился Васька. - Мне что же, воли не хочется, да?
- Тогда и скажи, за что воевать будешь? Как ты представляешь новую жизнь?
Васька с минуту шагал молча, шевеля губами, что-то прикидывал.
- Перво-наперво, я потом с тятькой разделюсь! - заявил он. - Всю жизнь старый черт указывает да погоняет. А сделаешь чего - все не по нему получается, все не так. А я сам хозяевать хочу. Поставлю, как полагается, дом, женюсь, как полагается...
Идущие рядом негромко рассмеялись. Филя тоже чувствовал, что Васька говорит что-то не то, что валится он к краю, и, ждуще поглядывая на Герку, тоже похихикивал. А Васька, довольный собственным рассуждением, не замечая иронии, продолжал:
- Работать я могу, брат, на самый большой. За меня любая девка пойдет. Вот и приведу, хотя бы Дусь-ку Ложкину. Она хоть счас согласная. И заживем мы с ней - честь-да-камедь...
- Так, правильно гнешь, - поддакнул Рулев. - Только ты главного не сказал. Где землю возьмешь?
- Вот еще, где? Советы и нарежут!
- Ладно... Дадут тебе земли - сколько хочешь. И как же ты ее обрабатывать будешь? Без машин, пожалуй, не обойтись?
- Ну, может, когда и работников прийдется нанимать, - со вздохом сожаления признался Васька.
- С такой программой не товарищ ты нам! - зло и быстро заговорил Рулев. - Мы тут воюем не за добрых хозяев, а за то, чтобы самим быть на земле хозяевами. И жить без работников-горемык. При советской власти все будет народным - и земля, и заводы, и фабрики.
- Э-э, не говори, - косясь на него с опаской, ответил Васька. - Все это большевики к своим рукам приберут!
- Кто тебе сказал это?! - воскликнул Рулев.
- В нашу деревню приезжал из городу умный человек. Он и рассказал, как оно все скроится...
- Балда ты! Меньшевистская сучонка тот умный человек... Ты Кропотова, командира нашего, видел?
- Разговаривали...
- Будет он у тебя отбирать землю, а у рабочего - завод?
- Да ну-у... Он мужик понятный.
- Так он же большевик! - блеснул глазами Рулев, и шагавшие опять рассмеялись, увидев, как незаметно Ваську подвели к главному и простому.
- Э-э... На дурнину берешь, - вяло возразил Васька, а смотрел с недоумением и задумчиво.
- Нужен ты мне... Вот если не попадешь в мишень, то возьму за шиворот...
Они остановились за околицей. Герка дал каждому из парней по одному патрону и отмерил до ближнего сломка дерева сто шагов. На темном боку ствола забелел лоскуток бумажки. Глядя на него, вчерашние пастухи, пахари, сапожники и просто работные люди ложились на землю, подолгу целились, смахивая выступавшую под носом испарину, и потом, закрыв оба глаза, бухали. Вместе с Васькой промазали еще десять человек.
- Разве так, тетеря! - рассердился Рулев. Выхватив винтовку, он загнал в магазин обойму и
с колена раз за разом выпустил три пули. Васька и Филя вприпрыжку побежали к дереву.
- Есть, есть! - радуясь как за себя, закричал звонкоголосый Фнля. - Все три... Сидят, голуби!
Парни смотрели на Рулева с восторгом, а он, приняв их неудачу на свой счет, начал объяснять, как определить расстояние до цели, как подводить мушку, спу-' екать курок и почему при этом нельзя закрывать глаза. После этого он опять раздал всем по патрону и, наблюдая, ложился рядом с каждым стрелком. Теперь попадали чаще. Даже Филькина пуля шаркнула сухую кору. Но больше стрелять было нечем: патронов в отряде, как и винтовок, всегда не хватало.
Вернувшись в деревню, парни гурьбой отправились на песчаный берег озера. С потеплением это место стало обетованным. В озере каждый день артельно ловили рыбу и тут же, собираясь по пять-шесть человек на ведро, варили уху. Дожидаясь варева, делились новостями, обсуждали жизнь, а сытно поев, вытягивались, куря и отдыхая. Когда темнело и бурловские хозяева управлялись с делами, на берегу появлялись девчата, с их приходом охотнее заговаривала гармошка. Тут же на полянке, выбитой молодыми ногами, начинались пляски, игры с прыганьем через костер. И за поскотиной, где бодрствовали часовые, долго слышался смех, лихой посвист и просто девичий визг.
На берег ходили все, но Филя ни разу не видел там Герку. Тот всегда находил неотложные дела. Вот и сейчас, быстро помылся и, достав кольт, присел на бревно, выступавшее из травы полированным боком. Время уже меняло краски дня. Солнце опускалось за близкий лиственничный бор, и к воде, вытягиваясь, подбирались кудлатые тени деревьев. Наступая на них, парни собирали по берегу сушняк, готовясь развести костер.
Филя немного помог и подошел к Герке. Постоял, наблюдая, как тот чистит кольт, потом, прежде чем начать разговор, присел рядом.
- Ругали тебя, а, Герк? За Берестова?
Он уже знал, что на совете командиров Рулеву вместе с Лукой дали отчаянную выволочку за самовольство и нарушение дисциплины. Но командиры не могли не поразиться дерзкой операцией. Потому и обошлись без кары.
- Ругали, а?
Между изогнутыми бровями Рулева отложилась вертикальная складка.
- Нет, Филя... Так, знаешь, посидели, чаю с блинами попили...
- Блина-ами? - недоверчиво протянул Филя. Он пересел ближе, осторожно ерзанув по бревну. Герка заметил его маневр, спросил:
- Все еще болит?
- Болит, - откровенно признался Филя и оправдался, жалуясь: - Знаешь, как били!
- Знаю, - кивнув чубатой головой, подтвердил Ру-лев. - Меня, Филипп Никитович, контра в своем вагоне смерти до самого Алексеевского везла. С такими, как я, проделывали там всякие пакости. То ножами в грудь тычут, то окурками. Пальцы дверьми прижимали. Для веселого разговора, по-ихнему. Меня один раз ногами вверх пристроили...
- Разве так можно? - изумился Филя.
- По-ихнему, все можно. Лишь бы задавить, запугать в тебе человека...
- Как же ты оплошал? - пользуясь разговорчивостью Рулева, уточнял Филя. - Попался-то как?
Герка нахмурился.
- Долгая история...
- А тебе что, сейчас скакать куда?
Посмотрев на внимательно слушающего парнишку, Герка на минуту умолк, решая, стоит ли волновать себя пережитым, но понял, что молчание обидит маленького приятеля.
- Ты, Филя, что из своей жизни помнишь? - неожиданно спросил он. - Самое главное.
- Все-е!
- Нет, самое-самое главное!
- А-а! - Филькины глаза на минуту затуманила пленка задумчивости. - Вот, помню, как гуся, конем затоптанного, нашел. Знаешь, как наелись все дома... Еще, как с братом средним подрался. И... Полю помню...
Филя округлил глаза, придвинулся ближе.
- Побожись, что никому не скажешь!
- Зачем? Не верю я в бога, а говорить не буду.
- Помню еще, как мы с Полькой поцеловались... В малиннике.
- Поцеловались? - едва не рассмеялся Герка. - Зачем?
- Ая почем знаю! - вздохнул Филя. - Так... Хорошо было.
- Понятно, - опять кивнул чубом Рулев. - А мне такая главная зарубка на станции Зилово дана. К ней мы из Читы отступали... Ох и жали тогда семеновцы. Зверье! Я в последнем отряде шел. Мы главные части прикрывали. А когда Лазо для сохранения сил распустил армию, и мы развеялись. Я тогда хотел с мадьярским отрядом на север податься. Там у нас мадьяры были, венгры, латыши, чехов много. Мы их интернационалистами звали. И вот при отступлении в русских деревнях их нельзя было оставить. По-нашему они плохо говорили... Тогда дали им теплой одежды, коней, пулеметов, и пошел этот отряд на Становой хребет...
- Ты-то чего остался?
Заканчивая сборку кольта, Рулев промолчал. Ответил, вставив патроны в обойму.
- Остался я, Филя, по совету большевика, нашего красногвардейского командира Никанорова Пал Палы-ча. «Мы, - сказал он, - должны здесь быть. А дела хватит». Ну и начали подбирать подпольную группу. Оружие добывали, беляков щупали. Но затесался в нашу группу один гад, Лубинс, - латыш по национальности. Под интернационалиста подделывался. Уж потом, в вагоне смерти, узнали мы, что он по заданию контры работал...
- Эх, как доверились! - огорчился Филя. - И ты не посчитался с ним?
- Я с ними со всеми считаюсь. Разве в одном Лубинсе дело? Все они враги. Все, кто не с нами, понял?
Филя не много понял, но глазами моргнул и для убедительности тряхнул кудерьками чуба. И тут же услышал шуршащие шаги. Повернувшись, оба увидели Сеньку-дезертира.
- Обыскался тебя, Руль. Иди, Кропотов требует!
- Соскучился?
- Говорит, сохну.
Герка спрятал пистолет, встал, потянулся. Хлопнув Сеньку по шее, сказал:
- Раз сохнет, надо идти,
Кропотов встретил его у крыльца штабной избы. Войдя в дом, он плотно прикрыл за Теркиной спиной дверь.
- Садись, я сейчас.
Сев на лавку, Рулев снял с головы фуражку с маленьким, залихвастым козырьком, положил ее рядом:
- Не люблю, когда голова стянута.
Кропотов, наливая в кружку по-гурански густо заваренного чаю, пожаловался:
- За день накуришься так, что к вечеру в голове круги.
- За этим звал? - улыбнулся Рулев.
Кропотов нахмурился было, но тут же осветился скупой улыбкой.
- Все хочу знать, сколько тебе лет, Георгий? Герка ожидал любого. Задания, выговора, но не такого вопроса. Немного помолчал, улыбчиво щурясь.
- Ну, за цыгана я не в обиде. Мысль ты мне на Берестова подсказал... А сейчас что за вопрос будет? .
- Не бойся, женить не стану. Просто хотел' узнать.
- Если просто, то осенью может быть ровно двадцать и два года.
- Вишь ты, - удивился Кропотов. - А снаружи и двадцати не дашь...
Он молча постоял за столом, о чем-то раздумывая. В горящей лампе потрескивал фитиль, вокруг стекла кружились два ночных мотылька. За стеной баба тянула заунывную песню. Видно, качала зыбку с ребенком. Кашлянув в кулак, Кропотов выпрямился, глухо заговорил:
- Вчера был у меня человек... Гарнизоны Держа-ви.нки, Тарбагатая и еще некоторых деревень готовятся к выступлению. Известно, что японское командование затребовало триста подвод. На каждую они садят по четыре солдата. Вот и считай, сколько получится... Обложили, с трех сторон ударить хотят.
- А если нам по одной?
- Вот-вот, - невесело усмехнулся Кропотов. - Днем, когда с командирами советовались, Лука и Мор-жак то же самое предложили. А не подумали, что бить нам их некем и нечем пока. В отряде сейчас двести человек, а винтовок и сотни не наберешь. Можно таких под пулемет посылать, а?
Рулев не ответил, а Кропотов после паузы заговорил, распаляясь, будто убеждал кого.
- Боя принять нельзя, но и рассыпаться нам больше не следует. Пора собирать людей, учить их, вооружать. Чтобы была настоящая сила... Словом, Георгий, завтра отряд уходит в четвертую северную сторону. В Гнилую падь. Туда они не сунутся.
- Там комары сожрут...
- Не твоя забота! - отрезал Кропотов. - Ты пойдешь в другую сторону... На вот, запомни.
Взяв из рук командира бумажку, Рулев некоторое время смотрел в нее, запоминая написанное, и тут же вернул. Кропотов сунул листок в ламповое стекло, и он вспыхнул маленьким факелком.
- Не хочу отпускать тебя из отряда, но на такое дело больше никого не поставишь. Задание трудное. Нужно пробраться в Александровку и Бочкаревку, по этим адресам через тамошних товарищей узнать хотя бы одну явку Благовещенского подполья и связаться с областным ревкомом. По твоему пути должна протянуться крепкая нитка нашей связи с городом. Без нее отряду нельзя. Подпольный комитет должен помочь нам оружием, сообщениями о положении на фронтах, специалистами военного дела...
Заметив на Теркиной лице улыбку, Кропотов нахмурился:
- Его в пекло толкают, а он смеется!
Рулев развел руками, улыбнулся в открытую:
- Что же мне тогда, со слезами уходить?
Кропотов тут же хотел сказать ему, что долго думал над выбором сам, что с кандидатурой соглашались не все командиры и что ему лично не нравится в Руле-ве как раз то, что больше нравится другим, но сказал другое:
- Ты должен понимать всю ответственность за порученное дело. Это тебе не Берестова хлопнуть. Я, знаешь, против одиночек. Ими советскую нашу власть не вернуть. Чтобы тяга с гулом была, в наше дело нужно больше народа тащить, создавать больше отрядов. И один из них соберешь ты.
- Я?
- Да, ты. И соберешь отряд там, под городом... Отряд или небольшую подрывную группу. Смотря по обстановке. Вместе с товарищами будешь вести среди крестьян агитацию, поприжми предателей, белякам и японцам вреди, где можно... Но помни главное: ты с отрядом представляешь там советскую власть, выполняешь ее политическую, военную и даже гражданскую программу. Трудное это дело, если хочешь знать...
Кропотов ткнул окурок в голяшку сапога, бросил его к печке. Пройдя к Рулеву, протянул жесткую ладонь. Сжимая руку, приказал:
- С собой только котомку, самое необходимое. Уходить сегодня же...
- Гранита тебе оставить? - улыбнулся Герка.
- Нет... Передай Луке. Да... Там береги себя и всегда помни, что в твоих руках будет много жизней. За каждую ты в ответе, за каждый свой шаг. Перед штабом, революцией и, если хочешь знать, - перед партией нашей...
Он хотел сказать еще что-то, но главное было сказано, а лишних слов, как в работе лишних движений, командир не любил. Он подтолкнул Герку в бок, направил его к выходу и вздохнул с легкой грустинкой.
Далее:
Часть 01, Глава 06
Произведение публиковалось в:
"Сполохи". Повесть. – Хабаровск, Хабаровское книжное издательство, 1971