Сполохи. Вместо пролога
Ранее:
К читателю
Поздним апрельским вечером кулак Ерофей Рубанкин шел на расстрел...
Ясное дело, шел не по своей воле. Ерофея плотно окружали трое. По легкому шагу — все молодые. И когда выходили из лунной тени домов, над матовыми лбами шевелились курчавые, лихие чубы.
Справа, по всему видать, шел главный в офицерском мундире. На его плечах белели погоны поручика, а в руке чернел тупоносый кольт.
Шли улицей, не таясь: поздновато было. К тому же дома были обтянуты поясами из высоких оград и стояли с закрытыми глазами-окнами. Ставни на них глухие, крепкие, из сосны вершковой. А в такое неспокойное время кричи «Режут!» — черта с два: не заскрипят на воротах запоры, не распахнутся сосновые веки на окнах.
В белом свете луны плавали поверху звезды, вдоль улицы, избитой конскими копытами и ободьями тележных колес, тянуло влажной свежестью, пахучей от лежалого сена, древесной стружки, багульника, коровьего пара и уже липких почек тополя. Это весна по-хмельному будоражила жизнь. А Ерофей, обалдев от неожиданности и страха, тяжело, загребающе шел к смерти. С каждым шагом удалялось от него крепкое подворье с постройками для скота и работников, дома, амбары, усадьбы сыновей — первых против него богатеев...
Молча ткнув дулом нагана, офицер направил Ерофея в проулок. Не спеша миновали последний дом. Впереди поднималась темная шапка соснового бора. Еще парнем Ерофей пугал в нем девок, по-хулигански молодух тискал. Всегда сытый, здоровый, похвалялся он силушкой, сдобренной буйной кровью. Во многих драках ломал сверстникам головы. Потом, уже на хозяйство отца-покойника став, остепенел Ерофей, купил дальнюю часть бора, начал валить сосну на новые амбары, Думая открыть торговлю, заложил сруб под магазин... А вот теперь знакомое место обещало ему погибель. И, видно, до конца поняв, что этот весенний вечер — его последний вечер хорошей жизни, Ерофей сиганул в сторону, целя в густоту кустов. Но тут же споткнулся о чью-то ногу, упал грудью. Ломая ногти, он царапал землю, вырывал сухую, жесткую после зимы траву, дергался и сучил ногами, все пытаясь уползти, хоть в самой земле, но скрыться от нежданно нагрянувшей мести.
Сильные руки ухватили его за воротник борчатки, поставили на ноги. Офицер ловко пошарил за пазухой Ерофея. Зашуршали бумажки. Подсвечивая спичкой, поручик просматривал их, негромко приговаривая:
— Пропуск в штаб японского гарнизона... Это пропуск в суражевскую контрразведку. Ага, вот... «Список хозяев, кои родственники с красными». Ого! Двадцать шесть семей выдал!
Задрожав, Рубанкин глухо завыл. Ноги его подкосились. Он бухнулся коленками в еще стылую землю, потянулся к хромовым сапогам офицера. Но тот отступил, вскинул правую руку.
— За преданных, сука!
Выстрел прозвучал глухо, одиноко. Офицер бросил на труп бумажку с надписью «От партизан, за предательство», подхватил своих напарников под руки и повел их в глубь бора, где скрывались привязанные кони.
После выстрела в деревне переполошились собаки. Они уже начали было затихать, но услышали за окраиной бешеный стук копыт и снова залились. Да еще дружнее, с разноголосым подвоем. А под кустами стыла слетевшая с головы Ерофея шапка.
Цепляясь светом за верхушки деревьев, яркая луна тихо ползла дальше, незаметно переводя вечер в еще одну ночь девятнадцатой весны века.
Далее:
Часть 01, Глава 01
Произведение публиковалось в:
"Сполохи". Повесть. – Хабаровск, Хабаровское книжное издательство, 1971