Невеста Перуна. Глава 04 - Узы
Ранее:
Глава 01 - Лесная усадьба
Глава 02 - Падение
Глава 03 - Охота на белого сокола
Не всем нынешнее утро принесло успокоение и облегчение. Едва Морена проникла в Новгород, тут же ворвалась в поместье Вадима и грубо растолкала хозяина. Услышав рассказ богини, боярин смертельно побледнел.
- Но почему так получилось, ведь ты же обещала?…
- Сварг вмешался, - прокаркала Морена. – Ему Перун покровительствует, да и сам он чародей знатный. Наверняка уже знает, для кого я всё это делаю.
Вадим закрыл лицо руками. Тысячу раз он уже пожалел, что связал себя клятвой верности Морене. Но сделанного не воротишь, да и отступать уже некуда. Теперь решение следует принимать очень быстро.
- Нужно немедленно брать Ефанду под свою руку, и дочку её тоже. Рюрик не простит моего предательства, он обязательно вернётся. А так у нас будет возможность его на привязи держать.
- Не выйдет, сама Ефанда тебе этого не позволит. Она рваться к мужу будет из последних сил.
- Но ведь я прочёл заговор…
- Пока варяг жив – никакой заговор не поможет. А раз так, то его нужно убить, либо сделать моим рабом. Только тогда сердце его жены будет свободно.
- Зачем же тогда ты заставила меня напоить её заговорённой водой?
- Зачем? – Морена зловеще усмехнулась. – Этот заговор убивает свет в её душе. Не сразу, конечно, а постепенно. Сначала она станет раздражительной, нетерпимой, а потом и жестокой. Но любовь – чувство особое. Оно стоит на страже света и не даёт расползаться тьме. Поэтому и нужно два заклинания: одно – убивающее свет, другое – разжигающее страсть к тебе.
Вадим почувствовал, как волосы шевелятся на его голове. Неужели он сам, своею рукой обрёк на весь этот ужас свою любимую? Превратить женщину в бездушное, жестокое существо – разве это ему было нужно? Нет, Вадим не хотел заполучить её такой ценой. Вдруг спасительная мысль пришла ему в голову.
- У тебя ничего не выйдет, - уверенно проговорил боярин. – У Ефанды останется свет в душе – это её дочка.
- Предоставь это мне, - усмешка вновь исказила лицо богини. – Из любого ребёнка можно вырастить что угодно. Я сделаю девчонку своей жрицей, и тогда свет легко превратится во тьму.
- А как же моя любовь к Ефанде? Благодаря ей свет в моей душе…
- …Уже ничего не значит. Ты сам отдал мне свою душу, помнишь? Душу и тело. И хватит травить пустые побасенки. Нынче мне нужно набраться сил, так что приготовь мне жертву. А ночью я вновь попробую сотворить то, что мы с тобой задумали. Да смотри, не пускай к Ефанде её сестру, иначе всё пойдёт прахом. И мальчишку, Соловья, из города выгони. А ещё лучше - мне отдай.
Морена направилась в свою клетушку позади хозяйского ложа, а Вадим с тоской почувствовал, что вновь не в силах противостоять ей. С тяжёлым вздохом он отправился выбирать раба для нового жертвоприношения.
Однако Ольга уже давно была в городе. Ещё накануне вечером она, предчувствуя неладное, тайно наведалась к воеводе Дубыне. Тот, не вдаваясь в лишние расспросы, спрятал девушку среди отроков, загодя переодев её в мужские порты. Лишь поздно ночью воеводе удалось, наконец, провести молодую ведунью в ложницу к её сестре.
…Ефанда спала неспокойно. Душу её томили странные виденья, в которых она призывно улыбается Вадиму, а он нежно берёт её руки в свои и устами тянется к её устам. Это видение сменялось другим, в котором она в белых одеждах с ножом стоит над жертвенником, где распростёрта Ольга. То своими руками пытает каких- то людей… Видения сменяли одно другое, не давая успокоения. И вот что странно: всё существо княгини будто разделилось надвое. Одна часть её ужасалась этим снам, другая же безумно радовалась им.
Неожиданно проснувшись, молодая женщина обнаружила у своего ложа Ольгу. Та стояла над ней, ласково гладила по волосам и чему- то печально улыбалась.
- Сестра? – удивленно проговорила Ефанда. – Что ты здесь делаешь?
- Вот, пришла проведать тебя, - ответила девушка.
В душе Ефанды проснулось раздражение. «К чему это всё? – подумалось ей. – Они с дедом что, совсем ополоумели? Не уж- то до сих пор считают меня маленькой девочкой, которая нуждается в надзоре?»
- Нет, конечно, сестрёнка. Ты жена и мать, разве можем мы надзирать за тобой?
- Ты что, читаешь мои мысли? – ещё больше раздражаясь, спросила Ефанда.
- Иногда. Вот и сейчас не только мысли, но и душа твоя у меня точно на ладони.
- Вот как? И что же ты видишь?
- Вижу, что мечется она, не разумея, что происходит с ней. Зло поселилось в тебе, а ты к тому не готова. Опоили тебя, сестрица. Вот только кто?
- Пустое это, сестрица, - спуская ноги на пол, проговорила княгиня. – Никто меня не опаивал. Зачем ты пришла? И без тебя, небось, не пропаду.
- Погоди, Ефанда, - Ольга положила руку на плечо сестре.
Лицо княгини вдруг изменилось до неузнаваемости, превратившись в маску злобы и отчаяния. Она затряслась всем телом и попыталась сбросить с плеча руку сестры. Раздался вопль, полный боли и раздражения.
- ПУСТИ!!!
- Нет уж, сестрёнка. Говори, кто опоил тебя.
- Не знаю я ничего!
- Неправда. Душа твоя уже обо всём догадалась. Скажи мне.
Ефанда засветилась изнутри багровым пламенем, а тело её при этом стало холоднее льда. Ольга же крепко, с любовью обняла её, прижала к себе.
- Пусти! – прохрипела княгиня.
- Назови имя.
Молодая женщина билась в руках сестры, выла, хрипела, рычала. Казалось, ещё немного, и она превратится в дикого зверя. Вдруг послышался тихий струнный перебор. У ложа стоял невесть откуда взявшийся здесь Соловей. Он играл, играл как никогда раньше. Руки его, точно бабочки, порхали над гуслями, извлекая замысловатую, невыразимо прекрасную мелодию. Подчиняясь музыке, человеческая душа то взмывала в необозримые выси, прямо в светлый Ирий, к богам Прави, то падала в самые глубокие бездны, пред очи самого Змея, к стопам страшного Ния, но лишь для того, чтобы вновь бесплотно воспарить в небеса.
Ефанда заметно притихла. Она уже не хрипела и не выла, лишь смотрела куда- то в потолок. Из широко открытых глаз по щекам струились потоки слёз. Тело молодой женщины ещё продолжала сотрясать крупная дрожь. Она вновь сделала слабую попытку вырваться, но Ольга держала крепко.
- Вадим!!! – с мукой в голосе вскрикнула наконец Ефанда.
В тот же миг Ольга отпустила сестру, и княгиня, не чувствуя больше её поддержки, без чувств повалилась обратно на ложе.
- Благодарю тебя, Соловушка, - оборачиваясь, проговорила ведунья и замерла: за спиной парня она увидела смертельно бледную Доброгневу.
- Давно стоишь?
- Про Вадима слышала, - ответила боярышня и, помедлив, добавила. – И поняла.
- И что делать мыслишь?
- А что делать? Я Рюрику роту на верность давала.
- Вот и ладно. Тогда помоги мне. Нам ещё в чувство её приводить и от колдовства отводить. А поутру приведёшь сюда Любаву, Аскольда и Дубыню. Мыслю, не лишним это будет.
Гусляр присел на ложе рядом с Ефандой, ласково вытер со лба испарину, провёл рукой по волосам. Ресницы княгини дрогнули. Медленно, точно через силу женщина открыла глаза и робко улыбнулась.
- Благодарю тебя, Соловушка, - тихим, почти безжизненным голосом прошептала она.
Доброгнева уже скрылась за дверью, когда Ольга, присев на ложе рядом с Ефандой, подозвала Соловья. Они долго смотрели друг другу в глаза. Вот ведунья улыбнулась, нежно потрепала парнишку по волосам:
- Тебе бы укрыться где- нибудь, Соловушка. Уйти из города.
Тот отрицательно мотнул головой.
- Вадим тебя искать будет.
Отрок равнодушно пожал плечами, и отвернулся, упрямо закусив губу.
- Пропадёшь ведь.
Никакого ответа.
- Ну, как знаешь, - девушка со вздохом поднялась и отошла к окну. - Только помни: из покоев княгини чтоб ни на шаг. Понял?
Мальчишка радостно улыбнулся и кивнул. Уж от- то точно знал, где нынче его место.
День близился к закату. В последнее время Вадима очень раздражало яркое солнце, но сегодня, хвала Морене, было пасмурно. Ефанда второй день не показывалась из своих покоев. Впрочем, в этом ничего необычного не было. Она всегда на несколько дней запиралась в своей ложнице и постилась, когда Рюрик уезжал из города. Воины с уважением говорили, что в эти дни княгиня ворожит о благополучном возвращении мужа домой. Так ли это, боярин доподлинно не знал, но сейчас это причуда Ефанды была ему на руку. Странным было другое: куда- то пропала вся весёлая братия, возглавляемая маленькой княжной Любавой. С самого утра никто не видел ни саму девочку, ни её постоянных спутников – Доброгневу, Соловья и Аскольда. Это немного беспокоило Вадима (особенно пропажа Соловья), но пока он решил не предавать этому значения.
Догорели последние лучи солнца. Боярин знал, что Морена уже ушла из его дома с тем, чтобы попытаться ещё раз нагнать князя и его дружину. Вскоре настанет время действовать. Нынче ночью Вадим остался в княжеских покоях, а в караул расставил верных ему людей, дабы избежать лишнего шума. Вопреки распоряжению богини смерти боярин решил всё- таки пленить Ефанду: мало ли что может случиться. Время тянулось невыразимо медленно, точно, зная о злодеянии, задуманном Вадимом, само замирало от ужаса.
Наконец настала полночь. Боярин вышел к своей ближней дружине, обвёл всех тяжёлым взглядом.
- Что же, жребий брошен, - проговорил он и направился к покоям княгини. Вооружённые гридни двинулись за ним.
Личный караул княгини скрутили быстро и без лишнего шума: опоенные вои (кто усомнится в верности Вадима или его ближних?) не способны к сопротивлению. Дверь в покои отворилась тихо, пропуская заговорщиков. Но, к немалому удивлению Вадима, княгиня не спала. Более того, в полном облачении, с мечом у бедра Ефанда стояла посреди ложницы. За её правым плечом с секирой наперевес виднелся Дубыня. За спиной, в полумраке маячил Аскольд с Любавой на руках. Девочка, доверчиво прильнув к мальчишескому плечу, крепко обнимала его за шею. А за левым плечом молодой женщины – Вадим даже задохнулся от неожиданности – с заряженным луком в руке высилась гибкая фигура Доброгневы. Остриё стрелы было нацелено прямо в грудь брата.
- С чем пожаловал, боярин, в столь поздний час, - ровным голосом спросила Ефанда.
- Прости, княгиня, - беря себя в руки, проговорил Вадим. – Я с дурными вестями. Стало известно, что по дороге в Ладогу твой муж был убит вместе со своей дружиной. Лишь одному человеку удалось избежать общей участи. Весь израненный, недавно он постучался в ворота и умер на моих руках.
- Очень вовремя, не правда ли, - холодно осведомилась княгиня. – Уж не твоими ли стараниями, боярин, погиб мой муж? Да и с чего ты взял, что Рюрик мёртв? Или ты видел его тело?
- Нет, но…
- Вот и не хорони его прежде смерти. А теперь все вон из моих покоев.
Вадим почувствовал, как гнев подымается в его груди. Невероятным усилием подавив его, боярин заговорил вновь:
- В тебе говорит горе, княгиня, но, к сожалению, должен сказать, что и ты в опасности. Нынче ночью Рюрика убили навьи, и тот человек говорил, что в опасности вся семья князя. Он- де прогневил какого- то колдуна, и тот поклялся уничтожить всех живущих ныне Белых Соколов .
- И чем же ты можешь помочь нам?
- Моя стража день и ночь будет охранять тебя, Аскольда и Любаву. Когда опасность минует и мы поймаем колдуна, ты будешь свободна.
- Благодарю за заботу, но у нас уже есть охрана, - Ефанда повела глазами на Дубыню и Доброгневу. – А с колдуном я, если ты помнишь, и сама в силах справиться. Только сдаётся мне, что это ты, БОЯРИН, своего князя пытаешься со свету сжить и место его занять – и на престоле новгородском, и на моём ложе. Так ли?
- Как же так, братец, - подала голос Доброгнева. – Ведь ты князю роту на верность давал. Не уж- то слову своему не хозяин боле?
Вадим побагровел от гнева, жилы на шеё у него вздулись, руки помимо воли сжались в кулаки.
- Молчи, девка глупая, о том, в чём не смыслишь! – рыкнул боярин на сестру. – Или забыла, с кем разговоры ведёшь?
- Да что ты с ними байки травишь? – подал из- за спины Вадима голос один из его гридней. – Взять баб и пащенка под стражу, и дело с концом.
Не долго думая, парень вытащил из ножен меч и ленивой походкой направился к Ефанде. В тот же миг свистнула стрела и воткнулась гридню прямо в горло. Тот схватился за древко стрелы, будто пытаясь вытащить её из собственного тела, захрипел и повалился на пол. Доброгнева, не дрогнув лицом, тут же бросила на тетиву новую стрелу.
- Ах ты, дрянь! – громко крикнул родной брат убитого парня и рванулся к девушке, но тут же упал как подкошенный. Из груди его торчал нож Дубыни. Остальные гридни возмущенно зашумели и качнулись вперёд.
- Стоять! – зычно крикнул Вадим. – Если хоть кто из вас причинит вред женщинам или девочке – живо на кол посажу. Понятно?
Воины в нерешительности застыли в дверях. Вдруг из темноты, от окна послышалось пение. Боярин побледнел, узнав голос Ольги. Распахнув настежь окно, глядя куда- то в небо, девушка- ведунья завела странную песню без слов, одним голосом выводя мелодию. Песня будто заворожила всех, опутала тонкой, искрящейся паутиной, не позволяя шевельнуть ни рукой, ни ногой. Но вскоре песня изменилась. Она будто звала кого- то, молила о помощи. Лоб Вадима покрылся холодной испариной, когда он понял, КОГО невеста Перуна могла позвать на помощь. Однако время шло, ничего не меняя вокруг, оцепенение стало потихоньку спадать. Перун и не думал мчаться на выручку возлюбленной. Боярин с облегчением расхохотался.
- Глупая ты девка, - весело выкрикнул он. - Никто не придёт вас спасать. Перун? Да он уж холодом близкой зимы скован.
Вдруг звонкий перебор струн взрезал тишину ночи. Соловей выступил из тьмы, сверкая белой одеждой и развеивая холод ночи. Тёмные волосы, перехваченные на лбу тесьмой, сияющие неземным светом глаза, горделивая осанка - сейчас он казался даже красивым. Что значат внешние недостатки по сравнению с красой души и верой в свою силу? Песня Ольги, получившая столь неожиданную поддержку, зазвучала с новой силой, но теперь в неё вплёлся ещё один голос - высокий, сильный, чистый. Это была та самая песня, что Соловей пел на том давнем пиру, только придя в Новгород. Но теперь она была ещё прекрасней.
Далеко- далеко на востоке небо прорезала первая зарница.
Вадим был в ужасе. Мало того, что он и его люди вновь оказались беспомощны, обездвижены, так ещё и Перун, вопреки обещаниям Морены, отозвался- таки на призыв, ответил и мчит теперь на выручку. Вот молния расцветила небо чуть ближе, потом ещё ближе. Уж слышны стали и громовые раскаты. В страхе глядя на полыхающее небо, одной лишь силой воли преодолевая оцепенение, ценой воистину богатырских усилий боярин дотянулся- таки до поясного ножа, потянул его из ножен.
Гусли отчаянно вскрикнули, будто от боли, и замолчали. Соловей безмолвно осел на пол. Из груди его, прямо против того места, где у человека находится сердце, торчал нож. Стекленеющие глаза отрока уставились в потолок. Любава, тихонько всхлипнув, спрятала личико, уткнувшись в плечо побледневшего Аскольда. Почти сразу небо отозвалось огненным всполохом - совсем близким, а оттого ещё более страшным. В тот же миг навеянное оцепенение спало с людей.
- Держите их, не дайте уйти! – закричал боярин, но было поздно. Сильнейший порыв ветра ворвался в ложницу и опрокинул светец, погасив огонь.
- Огня! – завопил Вадим. – Быстрее огня!
Но, когда внесли огонь, боярин буквально зарыдал от бессилия: ложница была пуста. Ни княгини, ни её спутников, ни даже мёртного Соловья в ней не было.
…В ту же ночь, ближе к рассвету, в Новгород ворвались навьи и прочая нежить. Те дома, которые оказались недостаточно защищёнными, тут же были уничтожены. Застигнутые врасплох горожане погибали прямо на своих ложах. Рюрикова дружина и верные ему бояре, оставшаяся в городе, были перебиты все до последнего человека.
Всё смешалось: небо и земля, сон и явь, боги и люди. В сизых тучах, клубящихся кругом, узнавались очертания огромной колесницы. Ветер свистел в ушах, угадывалось ощущение быстрой езды. Ольга уверенно правила гигантскими тучами- лошадьми. Ефанда переняла из рук Аскольда свою дочку, крепко прижала к себе и стала шептать на ушко испуганной девочке ободряющие слова.
- А где Соловей? - вдруг спросила Любава.
Мать смущённо замялась, но Ольга, услышав вопрос племянницы, ободряюще улыбнулась:
- Перун его забрал, милая.
- Сам Перун?
Глазёнки Любушки заблестели восторженно и недоверчиво одновременно.
- Конечно, - уверенно ответила ведунья. - Мне ли не знать? Ему, понимаешь ли, очень не хватает таких вот умелых гусляров.
Девочка, сразу поверив, радостно заулыбалась. Ефанда же украдкой горестно вздохнула. Нет, она не станет опровергать слова сестры, дабы не огорчать дочурку, но мысль о том, что тело маленького музыканта пришлось оставить на поругание, бередило душу.
- Не грусти, княгинюшка, - ласково пробасил над ухом Дубыня. - Ты лучше сердце послушай. Оно знает истину.
Ефанда прислушалась к себе и с удивлением поняла: они правы. Не было на сердце горечи утраты, лишь грусть от расставания. Будто не умер Соловушка, а всего лишь ушёл. И радость за него - в доброе место попал теперь паренёк.
Доброгнева, о чём- то задумавшись, стояла, закусив губу и ни на что не обращая внимание.
- Дубыня, как мыслишь, твоя матушка будет рада принять нас в столь поздний час? – весело спросила Ольга, оборачиваясь через плечо.
- А то как же! – в тон ей ответил воевода. – Она хозяйка гостеприимная, а уж княгиню с семьёй за честь почтит принять.
- А куда мы едем? – робко подал голос Аскольд.
- К Ладоге, - коротко ответила Доброгнева, прекрасно знавшая, где живёт мать Дубыни.
- К ней, - согласился воевода. – Если только ты, юноша, обещаешь не смотреть на девицу столь пылко, как смотришь сейчас, а не то у моей бедной матушки дом воспламениться.
Даже в неверном лунном свете было видно, как у мальчишки покраснели уши. Все давно знали о тайной влюблённости Аскольда в молодую боярышню. Дубыня часто не зло подтрунивал над мальчишкой, но тот, глубоко уважая воеводу, ни капли не обижался. Ну, если только совсем чуть- чуть. Вот и сейчас парнишка лишь кисло улыбнулся да стрельнул глазами на Доброгневу, но та, погружённая в свои мысли, даже не заметила его взгляда. Дубыня ободряюще хлопнул Аскольда по плечу:
- Не огорчайся, юноша, что девка не обращает на тебя внимание. Зато ты мчишь на колеснице самого Перуна, а этим мало кто может похвастать.
Тем временем колесница мчалась быстрее ветра и выше туч. Но вот Ольга направила её вниз, в лунном свете блеснула река, по обеим берегам которой чернел лес. Вот впереди показался город, и туча- колесница, вильнув в сторону, плавно опустилась на землю прямо перед небольшим домиком и растаяла. Дверь дома медленно распахнулась, и на крыльцо вышла маленькая сухонькая старушка. Высоко подняв руку со свечой, она вгляделась в лица гостей и ласково улыбнулась.
- Да это никак и впрямь сыночек мой припожаловал, да ещё и гостей с собой привёл. Что ж, проходите, гости дорогие, ни к чему под порогом топтаться.
Меж тем в Ладоге этой ночью тоже не всё было ладно. Рюрик со своей дружиной успел попасть в город незадолго до заката. Однако, как он и думал, здесь их никто не ждал. Олег был обрадован приездом друга, но крайне обескуражен. Князь не стал подробно рассказывать о том, что привело их нынче в Ладогу, лишь немного поведал о кознях Вадима и злоключениях прошедшей ночи.
- А теперь мне и моим людям нужно хорошенько попариться, чтобы смыть с себя всю скверну, что могла прицепиться в лесу, - закончил он. – Прикажи затопить бани.
Молодой урманин заметно посуровел.
- Значит, Вадим оказался предателем, и моя сестра сейчас в его руках. Твоя дочка, кстати, тоже. Что делать- то будем?
- Твоя сестра, между прочим, ещё и моя жена. В остальном ты прав. Однако для начала нам нужно пережить нынешнюю ночь. Защитим город от нападения навий на сегодня, а дальше – как боги укажут. Ворота все нужно крепко- накрепко закрыть и заговорить. Людям скажи, чтобы не поленились и замолили нынче все запоры. Воинам запрети открывать ворота кому бы то ни было, даже если увидят за стеной мать родную. О том, как вызволить из Нового града Ефанду с Любавой, после поразмыслим. Ежели в живых останемся.
Вскоре бани были протоплены, и вся Рюрикова дружина отправилась париться. Их порты сметливые бабы разобрали для стирки, дабы ни кусочка скверны не задержалось в них. Оружие и доспехи, прокалённые священным огнём, как известно, в очищении не нуждаются. Другое дело тканая одёжа, в которой, будто людские судьбы, переплетаются нити, и где, будто в сетях, может запутаться что угодно: и благословение, и проклятие, и живительный дух, и мертвящее зловонье. Воинам же в закромах сыскали новые порты – обрядиться после баньки.
Управились со всем ваккурат до полуночи. Вновь пришедших разместили в дружинной избе, князь же отправился в палаты. Утомленный ночным бдением и дневной скачкой, а пуще всего разморенный банным жаром, Рюрик уснул в одно мгновение. Меж тем караульным, стоявшим в эту ночь на ладожских стенах, пришлось отнюдь несладко. Когда темнота со всей неотвратимостью навалилась на город, около городских стен стали появляться странные существа. Напуганные люди хватались за обереги, однако нежить не могла прорваться в прочно запечатанный город. Нынче в караул Олег определил самых крепких и рассудительных гридней, но даже им, пуганым, казалось, всеми уже страхами, пришлось тяжело. Жутко было смотреть на нежить, злобно скалящую зубы в ожидании богатой добычи, трудно противостоять мороку, навевающему страшные картины. Несколько раз под стенами видели саму Морену, богиню смерти, но даже она не смогла противостоять обережным заклинаниям и прочным запорам, коими были запечатаны все городские ворота. Лишь незадолго до рассвета вся нечисть и их жуткая предводительница куда- то подевались. Однако даже в урочный час ворота открывать было страшно, а потому город зажил обычной жизнью гораздо позже обычного.
Первой в раскрывшиеся, наконец, городские врата просочилась женщина в тёмном плаще из сермяги , с надвинутым на глаза капюшоном. Один из караульных попытался было остановить странную гостью, но женщина, казалось, ненадолго пропала с глаз. Когда же воин очнулся, закутанная в плащ фигура мелькнула далеко впереди. Женщина быстро шла по направлению к покоям, в которых с некоторых пор обитал Олег, а нынче ночью – ещё и князь Рюрик. У ворот путь её преградил молодой гридень.
- Куда идёшь, убогая. Князь не принимает нынче никого.
- Какой ещё князь? – строго спросила незваная гостья.
- Рюрик, какой же ещё?
Женщина откинула с лица капюшон, и перед парнем предстала Ольга.
- Отнеси своему князю добрую весть, воин. Скажи, что жена, дочь и пасынок его целы и невредимы. Они ждут в доме ворожеи Жданы, матери воеводы Дубыни.
Рюрик мчал во весь опор, временами нетерпеливо понукая жеребца, по направлению к главным воротам. Вот он миновал их и устремился туда, где меж деревьев скрывалась избушка ворожеи. Наконец гостеприимный дом зовуще подстелил под ноги князя первые ступени всхода. Варяг спрыгнул с коня, взбежал наверх, рывком распахнул дверь и застыл на пороге. Прямо напротив двери на лавке сидела Ефанда и частым гребнем расчесывала волосы дочери.
- Тятька, тятенька приехал! – радостно завопила Любава, враз спрыгнула с лавки и подбежала к отцу. Рюрик подхватил девочку на руки, зарылся лицом в мягкие, сладко пахнущие волосы и почувствовал, как глаза слегка заволокло пеленой. Княгиня робко подошла к мужу и дочери. Не выпуская дочку из рук, варяг нежно обнял жену за плечи.
- Что ж вы сразу в город не пришли? – глухо спросил князь.
- Боялась я, вдруг Ладога тоже на измену пошла. Вадим ведь сказал, что ты мёртв уже. Да и нельзя нам было сразу. Сам поди знаешь, что ночью под крепостной стеной нежить бродила.
- Как же вы уцелели ночью?
- Бабушка Ждана помогла. Травки, какие надо сожгла, заговор прочитала, огонь в печи запалила, вот нежить нас и не заметила, мимо прошла.
- Аскольд где?
- Да здесь он. Они с Дубыней в лес за дровами пошли.
Вдруг совсем рядом скрипнула половица. Рюрик обернулся и увидел идущую к ним Доброгневу. Девушка остановилась и бесстрашно глянула в глаза князю.
- Ты? – не веря своим глазам, проговорил Рюрик. – Что ты здесь делаешь?
- Жену и дочь твоих стерегу, как ты заповедовал, - с вызовом ответила боярышня.
- А братец не заругает? – уже мягче, с усмешкой продолжал допрос князь.
- Ничего, как- нибудь отобьюсь, - спокойно, без тени улыбки ответила Доброгнева.
- Да ладно вам лаяться! – перебила их Ефарда. – А тебе, муж, и вовсе стыдно должно быть. Гневушка ради нас брата родного бросила, а ты слова доброго для неё найти не можешь.
Рюрик меж тем задумчиво смотрел на девушку. Если бы кто другой вместо неё здесь оказался, он мигом заподозрил бы видока. Но Доброгнева всегда, сколь князь знал её, поступала по совести. Нет, обвинять её в предательстве было немыслимо. Рюрик улыбнулся:
- Что ж, боярышня, за спасение моей семьи благодарю тебя. И за верность тоже. Впрочем, я другого от тебя и не ждал. Вот только понимаешь ли, что нам с Вадимом воевать придётся? Пойдёшь ли за меня супротив брата своего?
- А ты думаешь, я в бирюльки здесь играть собираюсь? – гордо вскинув голову, ответила боярышня. – Не скрою, я надеюсь, что Вадим одумается, но в случае надобности да по твоему приказу возьму в руки меч.
Когда Рюрик со своим семейством вновь вышел на высокое крыльцо, первое, что он услышал – конский топот со стороны Ладоги. Олег лихо, на всём скаку, осадил коня у самого всхода, ловко спешился и помог спуститься Ольге. Незнамо откуда появившаяся бабушка Ждана ласково улыбнулась гостям:
- Что ж, люди добрые, проходите в дом. Кваску попьём, пирогов поедим да заодно и дело попытаем. Дубыня- то где?
- Да вот же он, - Ольга махнула рукой в сторону леса. Из- за деревьев и впрямь вышли воевода и Аскольд. Дубыня нёс целую охапку дров.
- Ты бы, мать, хоть на стол накрыла, что ли, - проворчал воевода, подходя к дому. – Не каждый день, чай, столь высоких гостей принимаешь.
- Да мне что князь, что смерд – всё едино. Гость дорог не званием, всякого принять нужно, кого боги под кров привели. Проходите же в дом, люди добрые, ни к чему у порога толочься.
Едва все отдали должное стряпне бабушки Жданы, а Аскольд вместе с Любавой были отправлены во двор, Рюрик обратился ко всем присутствующим за советом.
- Что делать будем, люди добрые? Как видите, боярин Вадим на измену пошёл, задумал извести меня, а жену мою себе на ложе взять. Не по закону это и не по праву, но дать достойный ответ ему мы сейчас едва ли сможем.
- А что если обратиться к новгородскому вече? – робко спросила Ефанда. – Едва ли новгородцы отважатся выступить супротив законного, природного князя, внука самого Гостомысла.
- Сестрёнка, ну ты прямо как дитя малое, - с усмешкой ответил Олег. – Перво- наперво, Рюрик попросту не доедет до Великого Новгорода. Ты ведь слышала, какие опасности подстерегают ныне честных путников по дороге туда. Клянусь секирой Перуна, нападение навий должно было прикончить законного князя, и Вадим бы остался неповинен в его смерти в людских глазах. И потом, едва ли вече захочет разбираться и вставать на чью- то сторону, скорее отстраниться и промолчит. Да, Рюрик законный князь, поставленный Гостомыслом на престол, но и Вадим – его внук, да ещё и от старшей дочери, так что нить преемственности не прервётся. К тому же боярин родился и вырос здесь, а потому как князь более желанен вече.
- Это всё полюбовница его, - задумчиво проговорила Доброгнева. – До её появления брат был совсем другим.
- Какая полюбовница? – настороженно спросила Ждана.
- Два лета назад привёз он девку одну из Хазарии. Из посольства привёз, сказывал, князь Аскольд, что в Киеве, ему подарил. Бережёт её, словно зеницу ока, никому не показывает, даже ближние холопы её почти не видят. А мне и вовсе велел подальше от неё держаться. Поселил брат девку ту в своей ложнице. Вот только заметила я, что, как она появилась, Вадим меняться стал. Будто и тот же человек, да не тот. Злее стал как будто, грубее. Не знаю, действительно ли она в том виновата…
- А как звать- то девку ту? – спросила Ольга.
- Кажись, Маринкой он её называл, - ответила боярышня.
Ольга, Ефанда и Ждана переглянулись. Заметив их взгляды, Олег немедленно подал голос:
- А вы, никак, знаете, кто это. Может, и нам расскажите?
- Знаем, - помолчав, ответила Ольга. – Морена настоящее имя полюбовницы Вадима. Богиня зимы, смерти, злобы, ненависти. Впрочем, вы и сами знаете, кто она такая.
- Как? – чуть насмешливо переспросил Рюрик. – Сама богиня смерти?
- Дожили! – невесело усмехнулся Олег. – Я, конечно, не раз смотрел в глаза смерти, да и за нос водить её приходилось, но вот воевать с богиней смерти…
- Этого не может быть! – недоверчиво проговорила Доброгнева. - Боги уже давным- давно не ходят по нашей земле.
- Ошибаешься, девочка, - с мягкой улыбкой ответила старая ведунья Ждана. – Просто светлым, добрым богам сложнее спуститься к нам, чем сумеречным, так как зло твориться чаще, чем добро. Вот и брат твой Вадим свернул на широкую дорогу зла, потому и завладела Морена его душой.
- Как ты можешь судить моего брата! – порывисто вскинулась боярышня. – Прости за грубость, бабушка, но, как знать, быть может, обманом завладела она душой брата
- Может быть и так, - вздохнула Ждана.
Меж тем Ольга внимательно наблюдала за несчастной девушкой. Было видно, что та и сама не очень- то верит своим словам, но любовь к брату не позволяла ей поступать иначе.
- Не суди нас, боярышня, - примирительно улыбнувшись, проговорила Перунова невеста. – Пусть светлые боги вразумят и защитят Вадима, а нам о своём думать надобно. Не стоит бояться слишком Морену. На самом деле она не та, за кого себя выдаёт. Не богиня она, а вернее, богиня лишь наполовину.
- Как так? – удивлённо спросила Ефанда.
- Отцом ей приходился обычный смертный мужчина, а вот мать... Матерью она зовёт ту, кого мы обычно величаем Матерью Богов или Матерью – Сырой землёй. Издавна люди умные звали её Живой, ибо жизнь даёт она всему сущему. Но люди мудрые зовут её Мара, ибо знают, что жизнь всегда ведёт к смерти, а смерть рождает новую жизнь. Не даром Макошь, Мара и мама - слова суть единого корня. В те давние времена, когда на людях ещё не было греха, не было болезней и войн, люди умирали лишь от старости и слабости, да ещё от того, что уставали ходить по земле. Мара принимала их тела, а души воспаряли к небесам. Люди звали её милостивой, а старики в конце жизни сами звали смерть, не желая быть обузой детям и внукам. По Звёздному Мосту их души без труда поднимались в Ирий, где и дожидались, когда Рожаницы спрядут- соткут им новые тела. Но однажды Матерь Богов воспылала преступной страстью к обычному мужчине и, явившись к нему в человеческом обличии, зачала от него дитя. Конечно, её муж Бог- Отец, бог неба Сварог не мог стерпеть такого бесчестия и сначала хотел уничтожить и мужчину, и ещё нерождённое чадо, но всё же сменил гнев на милость. Более того, он уступил просьбам жены и сделал её ребёнка бессмертным. Однако в наказание заставил богиню прожить человеческую жизнь в обличье смертной женщины женой того мужчины, пройти через смерть и, очистившись таким образом, вновь стать богиней.
Пришедшую в мир новую богиню назвали Мареной, что значит принадлежащая Маре. Рождение её предвещало падение с неба Чёрной звезды. Именно тогда появились на земле зависть, потом пришли болезни, войны, злоба, распутство, жадность и прочие беды. Матерь Богов с ужасом взирала на всё это, понимая, что именно она впустила в мир эти напасти. Теперь умерших ожидал не только светлый Ирий, но и тёмный, холодный нижний мир, из которого сложно переродиться. Люди стали бояться умирать, а страх смерти порождал ещё большую жестокость и злость. А потому воспылали живущие завистью к бессмертию богов и стали восставать против своей природы, возжелав бессмертия для себя. Не сразу боги поняли, что всё это – козни Марены, которая, посчитав себя обиженной, возненавидела и других богов, детей Живы и Сварога. Но более всего богиня смерти ненавидит Перуна, старшего из них, того, который не раз рушил её планы и развеивал колдовские чары. Потому заветная мечта Марены – уничтожить на земле род Перунов, дабы беспрепятственно управлять людьми. Потому позже и переименовали её в Морену, ибо несёт она лишь смерть, разрушение и мор.
В избе воцарилось молчание. Ни у кого не возникло мысли подвергнуть слова Ольги сомнению, но и поверить в её рассказ было трудно.
- Да, - проговорил наконец Рюрик. – То, что Морена – богиня лишь наполовину, не слишком облегчает нашу участь. Что делать- то будем?
- Ждать, - мрачно проговорила Ждана.
- В самом деле, - поддержала её Ольга. – Скоро наступит зима, а это – её время. Зимой едва ли можно как- нибудь совладать с Мореной. Ближе к весне соберём людей и дадим бой Морене, а заодно и Вадиму, если он до того времени не опомнится.
- Где людей- то возьмём? – неожиданно подала голос Доброгнева.
- С окрестных сёл ополчение соберём, с тех племён, что дань нам платят. Урман, наконец, на помощь позовём, у русов воинов спросим. Так, с миру по нитке, и соберём.
- Ну да, так они и будут ждать, когда мы, наконец, приготовимся к брани! – насмешливо протянул Олег. – Может, Морена и лишь наполовину богиня, но ведь не полная же дура. Она ведь и сама понимает, в чём её сила. К чему ей ждать весны?
- А вот это уже моя забота, братец. Я смогу задержать до весны Морену, но город нам надо будет защитить от её происков – не дело своих людей на произвол судьбы бросать. И лучшего способа защиты, чем опахивание, я просто не вижу.
- Опахивание, говоришь, - задумчиво проговорила Ефанда. – Ритуал древний и очень действенный, но только я нигде не слышала, чтобы целый город опахивали.
- Значит, мы будем первыми, - решительно проговорила Ждана. – Да, тяжело будет, кто же спорит. Но и дело стоит того.
- Значит так тому и быть, - решительно проговорила княгиня. – Нынче же соберу боярынь и боярышень, купчих, смердок – всех свободных баб и девок. Ты, бабушка Ждана, за сохой пойдёшь, править будешь. Я, Ольга и Доброгнева в соху впряжемся. Ты не против, боярышня?
Девушка мотнула головой.
- Вот и ладно. Вы же, мужчины, дома завтра сидите, на улицы носа не кажите.
- Это мы и сами знаем, - буркнул Дубыня. – Только сможете ли дотянуть до конца, соха- то больно тяжёлая.
- Ничего, - поднимаясь со своего места, проговорила Ольга. – Я зелье нужное сварю, дабы силы наши увеличить. А теперь в город возвращаться надо. Бояре, небось, уже всполошились, куда это князь со своим воеводой умчались.
…До самого вечера шумела Ладожская вечевая площадь. Но против обыкновения заседали на ней не знатные бояре и прочие свободные мужи, а их жёны и дочери. Женщины с жаром обсуждали то, что должно было случиться завтра. Мужчины же нынче благоразумно обходили эту часть города стороной, понимая, что лишние уши запросто могут разрушить чары, столь тщательно готовящиеся. Лишь незадолго до заката площадь, наконец, опустела.
В Ладоге князь со своими домочадцами разместился в олеговой усадьбе. Прежде Рюрик сам жил здесь, более того – со своей дружиной строил её. Тогда, много лет назад, варяг- русин, полный честолюбивых мечтаний и надежд, спешил по зову своего деда князя Гостомысла в Новгород. Сказывают, что однажды князю Гостомыслу приснился странный сон. Будто его средняя дочь Умила в образе матери- Лады поднялась на высокий холм в Перыне и протягивает руки к небу, как будто взывая к богам. Вдруг разверзлось чрево её, и оттуда стало расти древо невиданной красы, быстро обрастая ветками и листьями. Миг – и дерево зацвело, а ещё через миг покрылось сочными, невиданными прежде плодами. Многие люди приходили за плодами, и все оставались сытыми и довольными. Ветви меж тем продолжали разрастаться, покрывая собой всё больше и больше земель.
Проснувшись поутру, старый князь тут же призвал волхвов с тем, чтобы они растолковали тот сон. Посовещавшись немного, кудесники- волхвы заявили, что всемогущие боги вняли его молитвам и открыли наконец, кто должен править в Новгороде после смерти Гостомысла, ибо к тому времени сыновья Гостомысла уже отправились в лучший мир. Именно из чрева Умилы выйдет великий и могущественный род, который сможет накормить и облагодетельствовать всех славян. Поразмыслив немного, словенский князь собрал вече и объявил, что намерен посадить на новгородский престол старшего сына своей дочери Умилы. И вскоре новгородские послы уже стояли перед князем русов Гостомыслом с тем, чтобы передать ему просьбу тестя.
Однако, к великому неудовольствию Рюрика, отправленного отцом в Новгород вместе с братьями Синеусом и Трувором, дед в один миг отослал старшего внука в тихую Ладогу, меньшую сестру великого торгового города, выросшего на обоих берегах Волхова. «Погляжу, как ты там княжить будешь, а после уж и до новгородского престола допущу. Если заслужишь, конечно». Рюрик, сын Годослава, князя русов, вспылил было, но ему вспомнилась мать, княгиня Умила. «Ты, сынок, едешь в наши отчие земли, туда, где корни нашего рода, - напутствовали она юношу. – Запомни, словене очень гордые люди. Чтобы править ими, нужно немало мужества, ума и терпения. Не каждому это по силам, но в случае удачи и награда будет велика». Смирив гордость, молодой княжич подчинился воле Гостомысла и правил Ладогой с умом и терпением, чем заслужил уважение не только ладожан, но собственного деда. Братья же его сели один на Белоозере, а второй в Ростове. Вскоре после смерти Гостомысла и Трувор, и Синеус ушли к праотцам – одного настиг меч в бою, другого подстерегла коварная лихорадка. Так старший сын Годослава стал единоличным правителем в необъятном Новгородском княжестве.
На дворе уже стояла глубокая ночь, но Рюрику не спалось. Будто душа неприкаянная бродил он из угла в угол по трапезной, освещённой лишь лучиной. В голову лезли думы о давно минувшем: вспоминались упокоившиеся уже ныне отец и мать, детство, проведённое на Венедском море, братья и сёстры, рождённые Умилой. Вспоминался и дед, особенно его последние слова. Уходил Гостомысл в полном сознании, будто не прожитые годы принуждали, а сам он, смертельно устав, покидал эту жизнь. «Смотри, внучок, - напутствовал его старик на прощание. – Будь новгородцам, будто родной отец – строгий, но справедливый. А не то, - тут умирающий усмехнулся, - покажут они тебе путь из Новгорода обратно в Ладогу, а то и вовсе на море Венедское». «Ну, вот они и показали путь, хорошо, что хоть и впрямь не до моря гонят», - пришла в голову непрошеная мысль. Однако неожиданно для себя Рюрик разозлился. «Нет, не Новгород прогнал меня. Вадим сам, собственной волей измену сотворил и из дома меня выжил. Новгородцы же хитры. Они затаятся и наблюдать будут, как мы грызёмся, точно звери дикие, а оставшегося в живых князем над собой признают. Что ж, Вадим, поборемся с тобой, посмотрим, кто кого».
Неожиданно взгляд князя натолкнулся на зеркало, висевшее на бревенчатой стене, и он замер в изумлении. Два лета назад сию диковинку среди других даров Вадиму поднесли царьградские купцы, а тот, ко всеобщему удивлению, передарил он её Олегу. Тот поначалу отказался, говоря, что Доброгневу, сестру боярина, наверняка порадовал бы такой подарок, но Вадим только рассмеялся. «Что ты, воевода, - сквозь смех проговорил боярин. – Для моей сестры лучшее зеркало – добрый меч, а праздничный наряд – мужские порты. Да и любушки, достойной такого дара, у меня нет, так что самому оно мне без надобности. У тебя же часто бывают красивые девицы, пусть они и радуются купеческой диковинке». Правду молвить, зеркало и впрямь было дивной работы. Не из медного листа – из чистого, светлого серебра в серебряной же оправе дивной красоты, величиной оно было почти в половину человеческого роста. Однако сейчас Рюрика привлекла не красота зеркала, а нечто другое. Сначала он никак не мог понять, что именно не так, но, внимательно присмотревшись, замер от дива дивного, явленного всемогущими богами. Зеркало отражало совсем не то, что было вокруг. Князь с удивлением увидел в нём свои собственные покои, оставленные в Великом Новгороде. Повинуясь безотчётному порыву, варяг встал против зеркала, с трепетом заглянув в его необозримые глубины. И оттуда на него глянуло вдруг лицо Вадима.
От неожиданности варяг отпрянул и оглянулся себе за спину, но там, конечно, никого не было. Рюрик осторожно дотронулся до своего лица, почти ожидая обнаружить в нём какие- либо изменения, но всё осталось, как прежде. Вадим же, довольный замешательством князя, весело расхохотался.
- Что, не ожидал меня здесь увидеть? – проговорил он сквозь смех.
- Признаться, нет, - ответил князь.
- А я ведь давно за тобой наблюдаю, жду, когда ты, наконец, меня заметишь.
- Что тебе надо?
- То же, что и раньше. Чтобы ты, варяг, убрался с нашей земли, чтобы оставил новгородский престол и Ефанду – не про тебя она. И чтобы никогда более мы даже слыхом не слыхивали о Белых Соколах.
- Вот как? – с притворным удивлением проговорил Рюрик. – А кто же место моё займёт в стольном Новгороде и на ложе Ефанды? Уж не ты ли?
- А ты, никак, можешь предложить более достойного?
- Не уж- то и вече с тобой согласится?
Вадим зло рассмеялся:
- Ты ведь, как- никак, чужой здесь. Кто тебя поддержит? Да и кто спрашивать бояр будет. Сейчас все напуганы нападением навий, после которого никого из твоих сторонников не осталось. А если кто и возразит – в крови весь город утоплю.
- Ну, а как же пророчество волхвов и последняя воля Гостомысла?
- Ну, это уж совсем просто. Можно найти тех волхвов, что толковали сон старого князя и заставить признаться в сговоре с князем Гостомыслом, которому очень хотелось посадить на новгородский престол старшего внука своей любимой дочери. Или так: объявить, что Умила была ведьмой и она наслала чары на своего отца, а после и на волхвов, желая получше пристроить своё любимое чадо. Или, быть может, просто хотела услать тебя подальше от своего ревнивого, не любящего шуток муженька? А то, знаешь ли, некоторые люди, хорошо знавшие Умилу ещё в девичестве, говорили, что из отчего дома она уезжала уже непраздной. И ещё я знаю, что дядька мой, младший брат отца, сватался к юной княжне, да только получил отказ. Однако вскоре он отчего- то крепко уверился, что быть ему- таки мужем Умилы. После её отъезда он вдруг смерти искать в бою вздумал, да только неудачно. И жениться так и не смог. С чего бы это вдруг, Рюрик? Видать, крепко зацепила княжна его своими ласками, а?
В сердце князя начал разгораться огонь гнева. Вадим же меж тем продолжал.
- Или лучше так. У тебя ведь, кажется, дочь есть. Любушка уже сейчас обещает быть красавицей. Пока я возьму в жёны Ефанду (нельзя же вовсе без бабы жить), а девочка будет при ней как княжна. Когда же войдёт в лета, я возьму её второй женой. Наши с Любавой дети и станут после меня наследниками, которые, как и предсказывает пророчество, «накормят и облагодетельствуют всех славян».
Рюрик почувствовал, как в нём, словно волна в бурю, поднимается гнев. Но князь всегда остаётся князем, и варяг, смирив себя, насмешливо спросил:
- Хорошо всё для себя придумал? А у самой Ефанды спросить не позабыл?
- Зачем? Поверь, на самом деле ей нет разницы, ты или я на ложе к ней поднимаемся. Ты думаешь, она за тебя по великой любви вышла? Ей важно только то, что ты князь новгородский. А если я князем буду, чья будет Ефанда?
Ярость, затопившая душу, грозила перелиться через край, но Рюрик ещё силился овладеть собой, а потому, набрав в грудь воздуха, он продолжал:
- Интересно, кто же тебе это присоветовал? Никак, баба твоя? Как её звать- то? Маринка? Или…Морена?
Глаза Вадима блеснули злобой, но он вновь рассмеялся:
- И про это прознал. Или тоже кто подсказал? Ольга что ли?
Неожиданно варяг почувствовал безмерную усталость, будто кто- то отворил ему разом все жилы, и кровь капля за каплей покидала тело. Мгновением позже Рюрик обнаружил, что не может отвести взгляд от серых очей Вадима. Будто прочитав его мысли, боярин зловеще усмехнулся.
- Понял, наконец, зачем я веду с тобой эти речи? Думал, небось, что приятно глядеть на твою рожу? Нет, мне надо было лишь удержать тебя здесь да протянуть между нами тоненькую, но весьма прочную ниточку ненависти. Ведь ты сейчас ненавидишь меня за все мои слова больше всего на свете, не правда ли? Теперь всё уладится само собой, в прошлое уйдёт наше соперничество, не будет спора между Ладогой и Новгородом. Всё теперь достанется мне – и престол, и Ефанда. Я выпью из тебя всю силушку по капле, и поутру здесь найдут лишь твоё бездыханное тело, а душа превратишься в одного из послушных рабов Морены- смерти. Люди нарекут тебя навьей, тобой будут пугать детей, а сам ты будешь жаждать лишь одного: загубить ещё одну душу да услужить своей хозяйке. Жалкий конец для того, кто собирался основать величайшую в мире державу.
Слова Вадима с трудом достигали слуха князя, очи застилал чёрный туман. Рюрик попытался было стряхнуть наваждение, избавиться от колдовской власти взгляда своего врага, но это плохо получалось. Варяг уже почти терял сознание от слабости, но тут благодетельница- память заставила вспомнить его лица горячо любимых жены и дочери, и Рюрик всей душой устремился к ним. Из тьмы небытия вдруг выступила тень его матери и с нежностью обняла своего сына. На грани слуха почудились варягу чудесные звуки - тихий гусельный перебор, а в зеркале за спиной Вадима мелькнул неясный, расплывчатый лик Соловья. Любовь к родным да дивные звуки струн лишь на одно недолгое мгновение помогла князю преодолеть смертельное оцепенение, но этого оказалось достаточно. Собрав в комок всю свою волю, Рюрик схватил со стола тяжёлый бронзовый кубок и со всей могуты метнул в зеркало. Тот тяжело ударился в его блестящую поверхность. Раздался звонкий хлопок, и тысячи искр выплеснулись из узорчатой рамы и разлетелись в разные стороны. Само зеркало сорвало со стены и будто взорвало его изнутри. Раздался душераздирающий вопль Вадима. Самого же Рюрика, вложившего в бросок последние силы, поглотила обступившая его тьма.
Человек стоит на краю бездны. Везде, куда ни посмотри, клубится серый туман, так что на десяток шагов ничего не было видно. Всё вокруг того серо- золотистого цвета, какой бывает, когда на земле ещё властвует ночь, но уже видны отблески золотой колесницы Даждьбога. Пограничный час перед рассветом. Безвременье, когда возможно всё.
Прямо перед князем из бездны поднимается огромное древо, чья верхушка теряется в необозримой вышине, а ствол так велик, что обхватить его едва ли могли десяток взрослых людей. На ветвях этого дерева сидит диковинная птица, размером сильно превосходящая орла. Оперенье её переливается золотом и серебром и даже при таком сумеречном свете его сияние слепит глаза, а лапки, цепляющиеся за ветку, ярко- красного цвета. При этом птичье тело венчает хорошенькая женская головка с длинной русой косой. Глаза чудесной птицедевы - что молодая листва, лицо юное, чистое, щёчки – что налитые соком яблочки, а венчет голову золотой венец, усыпанный самоцветами. Дева улыбнулась алыми, словно спелая вишня, губами и пропела нежным серебристым голоском:
- Гой еси, светлый князь Рюрик Годославич. С какой бедой ко мне припожаловал? Иль совета спросить хочешь?
«Да ведь это вещая птица Гамаюн, та самая, что сидит на ветвях Мирового Древа и знает все тайны земные!» Рюрик до самой земли склонился в поклоне перед вещей птицедевой.
- И тебе поздорову, вещая птица Гамаюн. Не скажешь ли, как я здесь оказался?
- Ты слишком близко подошёл к границе между Жизнью и Смертью. Это – Кромешная страна, где начинается путь в царство мёртвых. Посмотри туда. – Гамаюн простёрла крыло в сторону. Проследив за её жестом, князь увидел, что по ту сторону бездны начинается Звездный Мост, уходящий в небо. – По этому Мосту души людские поднимаются в Ирий, царство богов. Если душа чиста и свободна от грехов, она легко туда доберётся. Если же при жизни человек был порочен и много грешил, то, сорвавшись с Моста, упадёт в самые глубины земли, где в вечном холоде властвует Морена. Ты уже почти умер, но боги рассудили, что умирать тебе ещё рано, потому ты и оказался по эту сторону Великой Бездны. Значит, скоро сможешь вернуться обратно, в свой мир. Пока же я отвечу на любой вопрос, который ты мне задашь.
Каждый человек хоть раз в жизни мечтал бы заглянуть в день завтрашний с тем, чтобы доподлинно узнать, что там, за тёмной пеленой будущего. Однако, если вдруг судьба, расщедрившись отчего- то, задаёт прямой вопрос: «Что именно ты хочешь знать?», обещая честно на него ответить, все мысли в один миг улетучиваются из головы. Поневоле призадумаешься, уж не боги ли берегут неразумных от ненужного, а порой и опасного знания. Но Рюрик задал свой вопрос, не колеблясь:
- Правду ли сказало пророчество моему деду Гостомыслу о великом будущем для меня и моих потомков?
- Правду. Только вы сможете объединить славянские земли и превратить их в великую державу. Однако – берегись, князь, - то, что правление ваше начинается бранью с родичем, совсем не ладно. Много боли и крови может это принесть в будущем.
Неожиданно поднялся сильный ветер. Князь увидел, как высокий столб бешено крутящегося тумана неотвратимо приближается к нему. Понимая, что времени осталось совсем немного, Рюрик вновь обернулся к птицедеве:
- Скажи, птица Гамаюн, что будет с моей семьёй? Останемся ли мы в живых после этого?
- Останетесь, да ещё и с прибытком, - улыбнулась птицедева. - Хотя и ждут тебя и твоих близких потери и горе. А также встреча с теми, кого не чаял увидеть.
Смерч подхватил князя, швырнул его в свою круговерть и, словно лёгкую пушинку, поднял высоко в воздух. Однако сквозь вой ветра до него эхом донеслись слова птицы Гамаюн:
- Берегись мёртвой руки.
Свет померк, туман ещё больше сгустился и стал похож на кисель. Рюрик почувствовал, что задыхается в этом киселе. Вновь навалилась слабость, сердце, казалось, вот- вот остановится совсем. Не в силах более сопротивляться, варяг вновь погрузился в беспамятство.
…Очнулся он в той же самой горнице, слабый, как только что вылупившийся из яйца птенец. По полу были разбросаны куски серебра, раньше бывшие зеркалом. Живительный, казавшийся необычайно свежим воздух беспрепятственно проникал в грудь. Рюрик чувствовал, как с каждым ударом сердца возвращаются силы, как разжимается ледяная рука Смерти, как в голове утихает перезвон колоколов, и мир вновь наполняется красками. Воистину прекрасны ощущения человека, вновь вернувшегося из потустороннего мира. «И впрямь моя нить жизни свита из крепкого железа», - усмехнулся про себя варяг.
Вдруг прошуршали чьи- то шаги, и тонкая женская рука тронула его шею, пытаясь найти живчик. Рюрик открыл глаза и увидел склонившееся над ним озабоченное лицо Ефанды.
- Что с тобой, любый мой? – с тревогой спросила она.
Князь устало, но вместе с тем радостно улыбнулся.
- Ах, ладушка ты моя! Думается, что нынче я одержал свою первую победу над Вадимом.
Раннее утро занялось над Ладогой, но город уже не спал. Когда величавое солнце начало свой ежедневный путь по небосводу, окрестности огласили дикие крики, лишь отдаленно напоминающие женские голоса. Из городских ворот вывалилась толпа баб и девок, одетых лишь в одни исподние сорочки. Они трясли космами, бесстыдно задирали подолы, вопили и неистово ругались на разные голоса и гремели кто печной заслонкой, кто сковородой – кто чем. А среди этой толпы виднелась соха с запряжёнными в неё тремя молодыми женщинами - ведуньей, княгиней и воительницей. Шла за сохой седая старуха, в которой с трудом можно было угадать опрятную, мягкую, добрую Ждану, мать Дубыни.
Вся эта процессия, начиная свой нелёгкий путь вокруг города, создавала невообразимый шум. Вдруг из посада наперерез сохе кинулся чёрный заяц, стремясь удрать в лес. Однако бабы – откуда только прыть взялась – сумели поймать быстроногое животное и безжалостно разметали его тело по полю. Возбуждённые первой кровью, участницы хода и вовсе превратились в неистовых бестий, которые выли и визжали, кидаясь на всё, что вставало на их пути. Нынче мужчины не узнали бы своих ласковых и покладистых жён, но, хвала богам, они не могли их видеть.
Меж тем небо начало хмуриться, подул холодный ветер, а вскоре с неба посыпался колючий снег, но это никого не смутило. Попадая на разгорячённые тела, снег тут же таял, а холод лишь раззадоривали женщин. Из очередной подворотни метнулась белая, точно снег, собака, но бабы не зевали, и вскоре на припорошённой земле остался её изуродованный труп. Ни у кого не было жалости к этим тварям. Все знали, что свои животные нынче сидят дома запертые, а те, что пытаются вырваться из смыкающегося кольца, всего- навсего посланцы Морены, призванные шпионить для неё, сеять раздор и болезни.
Солнце поднималось всё выше, а круг постепенно смыкался. Ещё несколько раз посланцы богини смерти пытались вырваться из города, но все они потерпели неудачу. Женщины с тревогой поглядывали на тех, кто тащил соху, но они шагали столь же бодро и неутомимо, как и в начале – ведь ещё до рассвета бабушка Ждана напоила княгиню и обеих её подруг особым настоем, который предал им небывалую силу и бодрость. Но даже несмотря на это, нынешний поход явно тяжело давался всем троим.
Но вот, наконец, соха вернулась на то же место, откуда начала свой нелёгкий путь. Круг замкнулся, и город оказался в его оберегающем кольце. Отныне ладожане могли не опасаться происков Богини смерти до самой весны. Однако радоваться и праздно рассиживать на лавках, право слово, не стоило. Ведь победить врага способен лишь тот, кто прилагает к этому немалые усилия.
В Новгороде, в княжеских покоях на просторном ложе лежал Вадим. Багровый туман застилал его глаза, тело решительно отказывалось повиноваться, а голова – думать. В таком состоянии боярин находился уже несколько дней. Будто сквозь толщу воды до него вдруг донёсся вопль нечеловеческой боли. Исстрадавшаяся душа, затрепетав от неподдельного ужаса, попыталась было юркнуть обратно в блаженное небытие, но что- то крепко держало её, не давая спасительного забвения. Крик, перешедший в нечленораздельное рыдание, раздался вновь. Неожиданно Вадим почувствовал, что бессилье уже не наваливается столь беспощадно, как раньше, и он вполне может двигаться. Багровый туман постепенно рассеивается, а мысли вновь обретают ясность. Но, против обыкновения, никакого облегчения это не принесло. Боярин прекрасно отдавал себе отчёт, что это оплачено немалой ценой. Так и есть: его носа коснулся ужасающий запах – запах крови, человеческих страданий и смерти. Вадим приподнялся на локте. В ногах у него лежало истерзанное тело человека. Скорее всего, это был холоп. Тот был ещё жив, но от невероятных мучений уже утратил всякие зачатки разума. Лицо, грудь и руки умирающего, так же, как и самого боярина, был покрыты непонятными знаками, начертанными кровью.
- Неужели в этом была такая уж необходимость? – невольно содрогнувшись, спросил Вадим. Нет, ему не было жалко этого человека, но то, какую смерть он принял, невольно ужасало.
- Конечно, - холодно ответила Морена, стоявшая в изголовье. – Иначе возвращать тебя из небытия было бы гораздо сложнее. Кровавая жертва и мучительная смерть другого для тебя нынче – лучшее лекарство.
Богиня смерти сделала небрежный жест рукой, и холоп, подаривший боярину свою жизнь, последний раз конвульсивно дёрнулся и навеки затих. Вадим попытался было подняться с ложа, однако на полу увидел ещё два тела в не менее жутком виде. Тут уж он не выдержал, желудок молодого мужчины судорожно сжался, и его жестоко стошнило желчью. Морена дождалась, когда тот придёт в себя, и с кривой усмешкой щёлкнула пальцами. В тот же миг непонятно откуда взявшийся смерч подхватил изуродованные трупы, очистил горницу от засохшей и свежей крови, убрал малейшие следы сотворённого здесь недавно убийства.
- Ничего, скоро ты к этому привыкнешь, - проговорила богиня.
Вадим тяжело дышал. Да, он предполагал, что после того, как отдал себя в услужение Морене, увидит немало страшных и жестоких смертей. Но, как оказалось, предполагать и видеть воочию – всё- таки разные вещи. Действительность оказалась гораздо более пугающей. Вот только отступать было уже поздно.
- Что теперь будем делать? – отдышавшись, спросил боярин. – Зеркало ведь, скорее всего, уничтожено, так что подглядеть, что твориться в Ладоге, не удастся. Но, быть может, можно как- то по- другому?..
- Нельзя, - резко ответила Богиня смерти. – Пока ты валялся без чувств на ложе, ладожские бабы опахали свой город. Между прочим, твоя сестра тоже впряглась в соху.
При упоминании о сестре сердце Вадима болезненно сжалось. Он искренне любил Доброгневу, и её уход больно задел боярина. Но сделанного не воротишь, да и не смог бы он удержать своевольную девку, а значит, думать нужно не о прошедшем, а о том, что будет дальше.
- Рюрик- то, небось, сдох прямо там? – усмехнувшись, спросил Вадим.
- Жив князь. Жив и здоров, бодр и весел.
Боярину на миг показалось, что прочные стены ложницы заметно дрогнули, а пол под ногами буквально заходил ходуном.
- Как же так? – внезапно осипшим голосом спросил он.
- Очень просто, - равнодушно пожала плечами Морена. – Когда Рюрик порвал связывающую вас нить, всё зло вернулось обратно к тебе. Ты должен был умереть ещё две ночи назад, но твою смерть на себя холопы приняли. Потому и умирать они должны были медленно и мучительно. Столь же медленно, по капле ты отбирал силы у князя, да не совладал. Не по зубам он тебе, видно, не по зубам.
Вадим вскочил и заметался, словно раненый зверь в клетке. Подскочив к столу, он со всей силы грохнул по нему кулаком.
- Проклятый варяг! Да что ж это такое? Сколько раз уже он был на волосок от смерти, но всегда выживал почти чудом. Что же в нём такого, что даже ты не можешь забрать его, наконец? Почему боги так его берегут?
- Да есть отчего. Слыхал, небось, что в давние времена Перун ходил по земле? Так вот, была у него в то время здесь жена и даже дети – дочь и сын. Вот с них- то и пошёл род людей, в жилах которых течёт кровь сего воинственного бога. Сёстры Ольга и Ефанда – прямые потомки этого племени, а Рюрик… Рюрик объединил в себе две его боковые ветви.
Боярин остановился, будто громом поражённый:
- Так значит, это правда, что род Словена ведётся от Перуна? Я- то думал - басня. Что же это получается, если варяг объединил в себе две ветви, значит, и Умила из того же рода? Значит, и в моих жилах течёт та же кровь?
Морена подняла голову, и её глаза, похожие на две чёрные дыры, словно ножи, вонзились в боярина.
- Да, это так. Потому ты и столь важен для меня.
- Ещё бы. Потомок самого громовержца в полюбовниках у богини смерти.
Чародейка зло ощерилась:
- Да, ты из правнуков его. Однако Перун вряд ли поможет тебе. Став моим, ты отрёкся от прежней родни. Но кровь его по- прежнему течёт в твоих жилах.
- Зная это, ты и подослала ко мне Аскольда, окрутила, опутала, заставила служить тебе… Какая же ты подлая, мерзкая, коварная!
- И это правда. Но никто не заставлял тебя давать мне роту на верность. И потом, чем ты, боярин, лучше меня? Ты хочешь стать князем новгородским, взять в жёны нынешнюю княгиню, что замужем за твоим родичем, а самого этого родича извести. При этом любые средства не могут быть непомерными: ни сестра, ни воля умершего, ни кровь родича на твоих руках. Я же всего- навсего хочу свергнуть Перуна с небесного престола и сама стать Матерью богов. Не уж- то много? - богиня приблизилась к Вадиму столь близко, что лик её почти касался его лица, и прошипела, -
Ты сам выбрал свой путь, и винить тут некого. А теперь довольно слов, - Морена подошла к ложу и удобно улеглась на нём. – Иди ко мне, ненаглядный.
Вадим почувствовал, как страсть пополам с отвращением помимо воли разгорается в его теле. Не в силах противостоять приказу своей госпожи, он нехотя пошёл к ней.
Далее:
Глава 05 - Соколёнок
Глава 06 - Брат и жених
Глава 07 - Карачун
Глава 08 - Неудавшееся сватовство
Глава 09 - Роковая ошибка
Произведение публиковалось в: