Детство Осокиных. Часть 03
Ранее:
Детство Осокиных. Часть 02
Каждое зимнее утро .начинается одинаково. Раньше всех поднимается ба бушка Варвара, зажигает лампу и, убавив фитилек, чтоб не тратить зря керосин, шиплет лучинки. Потом разгребет загнетку, выкатит к шестку еще не затухшие угли и, положив на них лучинки, раздует огонь для растопки. В печи еще с вечера лежат для просушки поленья - быстро охватывает их огонь. Печка топится, гудит, прстреливает искрами, а на стенке «грают таинственные сполохи и тени. Если бабушка загородит печь или просто взмахнет рукой, на стене сразу же появляется ее фигура или ее рука. Чудно, занятно! 1 Даже боязно немножко.
Когда печь хорошо разгорится, бабушка и вовсе гасит лампу. То-то сказочно и жутковато тогда в тихом еще доме! Теперь и на других стенах мелькают неясные таинственные тени и рисунки. Все, все Генке утром любо. Любо, как бабушка щиплет лучину - надавит ножом на краешек полена, и вот тебе, пожалуйста, - длинная звенящая пластинка мягко падает на пол и слышится запах дерева. У березы один запах, у осины другой, у пихты третий. Любо, как бабушка, .нисколько не боясь огня, ловко переворачивает в руках горящий пучок лучины, как горят дрова и освещается печное пространство, как поддевает ухватом большие чугуны да корчаги и с их помощью катка водворяет тяжелую посудину в жаркий зев печи.
И просыпается Генка как раз когда бабушка зашаркает пимами-опорками по полу. Он выбегает из горницы в переднюю. Бабушка надевает ему на ноги шерстяные носочки. Затопив печь и разместив чугуны в печи, берет его на руки, усаживается против огня и сидит так, пока не приспеет очередное дело. Потом снова берет Генку на руки. Бабушка пахнет капустой и огурцами, суслом и дрожжами, луком и укропом. Со спины и с боков греет она Генку, а лицо ему согревает топящаяся печь. Что же это за чудо, когда большая печь топится!
Бабушка и Генка разговаривают. Про то, что в лесу бегают зайчики, сильно мерзнут, волков боятся и филинов. Про то, что дедушка скоро приедет и привезет от лисички гостинчиков. Про то, что где-то за горами, за лесами живет Баба-Яга и как только какой-нибудь мальчишка перестанет слушаться, она уносит его к себе, а потом зажаривает в печи, съедает и валяется на ребячьих .косточжах. У Яги, наверно, нет своих внучат, и потому она не любит ребятишек. Генка боится ее и часто поглядывает на окно, где густо синеет ночное предутреннее небо. Как-то ударилась в окно большая птица - сова, а Генка подумал, что это Яга шаль свою распахнула, и чуть в рев не ударился. Но бабушка сказала, что Ягу она прогнала далеко и напугала до смерти, и теперь она никогда не посмеет вернуться. И опять радостно ему. Там, на улице, снег и стужа, ночь, безлюдье и всякие опасности, а он вот сидит на колнях у бабушки, смотрит, как горят дрова, и слушает славные ее объяснения насчет всего, что ни спроси.
Иногда Генка и бабушка мечтают. Вот вырастет Генка, женится, и у него будут такие же, как он сейчас, ребятишки, которых бабушка чудно назовет правнучатами. Для Генки это, конечно, что-то страшно далекое, а вот вырасти страсть как хочется, и он, конечно, вырастет. Тогда что захочет - то и сделает. И галифе ему сошьют, и сапоги, как у отца, - с подковками, и на гармошке он заиграет на всю чернь-тайгу, и волков прогонит, чтоб зайчиков не трогали, и на Буланке в гости к бабушке Соломее поедет...
Перед самым рассветом, когда печь протопится, бабушка загребает угли в загнетку, под подметает веником на палке и высаживает в печь все, что настряпала, - булки, караль-ки, пироги, шанежки. Дальше Генке уж не так интересно сидеть у печи, теперь он ждет завтрака, а завтракать его бабушка приучает вместе со всеми, за одним столом, и вот приходится терпеть.
Дни эти зимние тоже похожи один на другой, но Генка не замечает их однообразия. Напротив, каждый день сулит ему множество занятного и чудного. После завтрака, например, можно взобраться на печь к бабушке Михеевне и послушать ее сказки. Можно малость потеснить бабушку, чтоб на печке чистое место появилось, и строить что-нибудь из лучины и прутиков от веника. Костяные бабки можно превратить в лошадей, запрячь их в кошевки - спичечные коробки, в передки - пустые катушки от ниток.
Правит всеми играми обычно Тима. Он все умеет. Сделает хомут с гужами, дугу с колечком, оглобельки, шлеи, вожжи, бичики - только были бы под руками нитки, тряпочки, прутики, щепочки и лучинки. Когда упряж ка готова, можно найти и седоков. Тараканы, фасолины, фигурки, вырезанные из картошки, - все годится. Черный таракан иногда гарцует за Воронка, а рыжий идет за Гнедка. «Гнедко, грабят!» С этим молодецким криком подталкивают спутанного тара- кана, но он, как на грех, заваливается и молотит лапками по воздуху...
Бабушка Михеевна терпит сколько возможно, потом гонит с печи всю теплую компанию. Ей надо прилечь, а шириной она чуть не во всю печь.
...В тот день игру перенесли в горницу. Как раз вернулся дедушка Федор со всякими покупками и гостинцами. Всех оделил пряниками, конфетами, орехами, да еще достались ребятам красивые жестяные баночки и стеклянные бутылочки-пузырьки. На полу в горнице лежал новый потник, скатанный по заказу, - с фамильными буквами. В сажень длиной и шириной, он так и манил поваляться на нем, побарахтаться.
С дедушкой приехала бабушка Соломея и еще Генкин братик Лешка. Его внесли с улицы в тулупе, а потом развернули и поставили на пол. И оказался он коренастым, косолапым, набыченным. Говорить уже умел. Когда обвыкся, первым делом обратился почему-то к младшей тетке:
- У тебя кутак есть?
Потом то же спросил у Проньки и у Генжи, и оказалось, что и у них «кутак» есть. Потом они развалились на потнике и стали читать буквы на нем. Лешка, тыкая пальцем в буквы, сказал, будто прочитал:
- Квикви-вакви!
Генка с Пронькой страшно удивились и стали повторять за ним эти самые таинственные слова - «Квикви-вакви... Квикви-вакви...»
И еще оказалось, что Генка именинник - три года исполнилось, а Лешке скоро будет два. И по этому случаю на всех бесштанных штаны надели.
Далее:
Детство Осокиных. Часть 04
Произведение публиковалось в:
"Приамурье моё - 1972". Литературно-художественный альманах. Благовещенск, Амурское отделение Хабаровского книжного издательства: 1972