Город Титанополь. Часть 35
Ранее Часть 34
Суд над Светланой завершал собою процессы по делу покушения людей на сокровища титанов. И в большей степени, чем предыдущие суды, был закрытым. На нем присутствовали архонты во главе с Мироном и титан по связям с людьми Борий. Светлана предстала перед судьями с той же торжественностью в одежде, с какою ходила в темницу к Аде. Она знала о своей участи, была готова к ней, но сдавать чести не собиралась.
Ей предъявили обвинение в том, что, зная о заговоре, она не предприняла действий по его предотвращению. Светлана признала вину, но следом невозмутимо добавила, что в содеянном не раскаивается. По скамьям, где сидели архонты, пробежал возмущенный шорох. Мирон, занимавший председательское место, уставил на жрицу пронзительный взгляд.
- Служительница закона не раскаивается в попустительстве умышленного злодеяния, - это раз, и в гибели людей, чьи жизни своим вмешательством могла бы спасти – это два? – громогласно удивился он.
- Не раскаиваюсь, - повторила Светлана. - В моем понимании, они имели право испытать себя в смертельной опасности, как я имею право на то же самое здесь, перед вами. То есть честно и искренне высказать истинные свои взгляды и убеждения.
- Этим ты рассчитываешь на снисхождение? – сухо вопросил Мирон.
- Нет, ваше степенство. Мое признание скорей усугубит мое наказание, но я должна высказаться, чтобы восстановить свою честь и честь погибших.
- Честь погибших? – удивленно переспросил Мирон.
- Да, ваше степенство. У погибших была своя честь, свое достоинство и свой мотив преступления, - спокойно утвердила Светлана. – Их действие можно рассматривать как вполне обычную погоню за скорым обогащением. Но человечество все века и тысячелетия своего существования стремилось к обладанию сокровищами. И не всегда этот поиск и эта погоня оставались только лишь преступлением. В них человечество дерзало, совершало подвиги и открытия, раздвигало научную и техническую мысль и тем самым толкало жизнь вперед. Я полагаю, что люди потому и смертны, что каждым своим поколением освежают неуемные силы свои и желания и тем не дают миру застыть на месте.
Говоря это, Светлана чувствовала себя под прицелом лучей, тянувшихся к ней из рубиновых подвесок на груди архонтов и окрашивающих ее белую одежду в кроваво-красный цвет. Рубиновые глазки ее броши, как могли, отражали это пристальное внимание, уступая в силе, но не в упорстве и тем поддерживали хозяйку в ее противостоянии архонтам, пытающимся с помощью лучей - разведчиков заглянуть в глубину ее мыслей и чувств.
- Ваше степенство, уважаемый суд, вы хотите знать, не мучает ли меня совесть за гибель заговорщиков? Нет, не мучает, как не мучила бы за то, что я не стала на пути идущего на войну солдата.
- Не надо путать ратный долг со злоумышлением, - осудительно перебил ее выступление Мирон.
- Я не путаю, я, ваше степенство, сопоставляю, - сказала Светлана и продолжила речь. – Одновременно с заговорщиками покинул мир философ Вениамин Венчик. Смерть настигла его на вершине житейского благополучия, когда не нужно стало в обеспечении себя ловчить, плутовать, приспосабливаться к обстоятельствам, клянчить. Он получил все, чего можно было себе желать: спокойное и уверенное довольство, заботливую жену, покровительство сильных. Даже схоларх Василий потерял над ним власть. Ничто больше не донимало философа и вместе с тем не побуждало к действию. Без счастья он как-то жил, а без поступка прожить не смог. В том же самом я вижу опасность для всех людей полиса. От чрезмерной опеки титанов они утратят способность к самостоятельному действию и перестанут развиваться в последующих поколениях. Вот, почему я не остановила заговорщиков. Они собирались совершить поступок.
- Жрица долга, чести и справедливости оправдывает преступление? – холодно вопросил Мирон.
- Нет, ваше степенство, преступление я не оправдываю. Я стою за самостоятельное действие человека.
- У нас не анархия, а правопорядок, который должен удерживать от противоправных действий, как людей, так и титанов. Прискорбно, что служительнице закона это непонятно. А может быть ей вовсе противопоказана высокая миссия жрицы? – обратился Мирон не столько к Светлане, сколько к архонтам.
По скамьям старейшин побежало движение, выразившееся сначала в беспорядочном, а потом и в слитном гудении голосов, дружно произносивших одно-единственное слово:
- Недоверие! Недоверие! Недоверие!
Мирон стукнул молоточком, призывая архонтов к порядку.
- Скажи нам, жрица, как бы ты осудила заговорщиков?- обратился верховный старейшина к Светлане.
- Я бы признала их виновными и приговорила бы по степени их вины к разным срокам тюремного заключения, но жизни бы не лишала, - ответила та.
- А как бы ты осудила себя, справедливая и совестливая жрица? – обратил он на нее испытующий взгляд.
- Я бы приговорила себя к развенчанию и изгнанию из полиса, - медленно выговорила Светлана.
- Я знал, девочка, ради истины ты не пожалеешь себя. А теперь за твою искренность не пожалеют тебя, - не удержался Мирон от отечески грустного замечания.
И действительно, начавшиеся судебные прения были похожи на побивание грешницы камнями. Каждый из выступающих архонтов упражнялся в красноречии. Некоторые до того распалялись, что требовали для обвиняемой чуть ли не смертной казни. Большая же часть высказывалась за развенчание и изгнание из полиса. И все вместе видели преступление не столько в поступке, сколько в образе мыслей жрицы.
В заключительном слове Светлана сказала, что признает справедливым любой приговор в отношении себя.
Большинство старейшин бросили в урну черные, обвинительные, шары. Только Мирон и еще несколько архонтов бросили белые – оправдательные.
Жребий свершился. Прямо в зале суда Светлана сняла с головы венец безбрачия и передала его Мирону. Отцепила брошку, чтобы вернуть Борию, но тот воспротивился.
- Оставь себе. В большом мире она тебе послужит, - сказал он ей.
Далее бывшая жрица скинула белое облачение, под которым открылось в пестрый цветочек платье, бьющее в глаза яркостью красок.
Избавившись от атрибутов власти, Светлана, словно избавилась от должностного величия и строгой официальности. Архонты узрели перед собой молоденькую, незатейливого вида девчонку, ради наказания которой они только что ломали словесные копья, и у которой еще убеждений-то никаких не должно быть. В смущении они подались к выходу.
- Ну вот, девонька, ты свободна для совершения самостоятельных поступков. Иди и делай, что тебе вздумается, - не то с сочувствием, не то с лукавинкой напутствовал ее Мирон.
Далее ->-> Часть 36