Город Титанополь. Часть 27
Ранее Часть 26
Только к началу лета Венчику удалось уговорить схоларха Василия дать ему увольнительную в город. Василий не хотел отпускать, предчувствуя, что тот что-нибудь вытворит. Венчик уверял, что он просто погуляет по улицам, посмотрит на людей, купит мороженого и вернется. Но когда он очутился за воротами школы, то тотчас же помчался к северному выходу из города, чтобы навестить Турния, по которому соскучился и у которого после скудного школьного питания надеялся наесться мяса, а, может, и выпить что-нибудь горячительного.
За окраинными домами, возвышавшимися над просторами как бастионы, к городу подступало зеленое русло пастбища, окаймленное чередой рощ, лесов и перелесков, покрывавших сопки. На сочной траве раннего лета паслись похожие на зубров быки: могучие, длинношерстые, с загнутыми, как зубцы вил, рогами. В противоположном краю пастбища среди бугристых вершин выступала лысая горушка. Над нею курился дымок, виднелась пастушья хижина, и там, должно быть, находился Турний.
Венчик попытался пересечь пастбище, но быки его не пустили. Они грозно подступали к нему, наставляли рога, и Венчик не решился идти. Он собрал руки рупором и громко воззвал:
- Турний, брат!
- Кто меня кличет! – показался на вершине горы бородатый, кудлатый и полуголый атлет.
- Это я, Вениамин! В гости к тебе пришел!
- Ты, брат! – обрадовался Турний. – Иди скорее ко мне!
- Быков боюсь!
- Я сейчас сынишку кликну. Он тебя проведет, - ответствовал Турний и зычно позвал: - Фидий, сынок!
Ничто, кроме эха, в просторах ему не ответило. Пастух еще сильней поднажал, да так, что быки отшарахнулись:
- Фидий!
И на повторный зов ничто не откликнулось. Турний больше не стал попусту драть горло, а грозно пообещал:
- Федька, пострел, уши надеру!
Кусты возле Венчика зашевелились. Из-за них вышел мальчишка лет шести-семи с раскосыми монгольскими глазами, широкими скулами, вислым греческим носом и лукавым, как у бесенка выражением на плоском лице.
- Я здесь, пап, - отозвался он.
- Проведи ко мне своего дядьку, - наказал пастух.
- Ты мне дядька? – вспыхнул глазами бесенок.
- Я названый брат твоему отцу, - разъяснил Венчик.
Мальчишка состроил пренебрежительную рожицу и разочарованно протянул:
- И-и, не кровник.
- Какая тебе разница? – обиделся Венчик.
- А такая, что ты мне не дядька, а просто тятькин дружок, - авторитетно заявил мальчик.
- И что для тебя это меняет? – недоумевал Венчик.
- А то, что тятька может водиться с кем хочет, а я с тобой не обязан водиться.
- Ты что, не поведешь меня через пастбище?
- Поведу, раз тятька наказывает. Но я тебе не племянник, и никаких прав на меня у тебя нет.
- Каких прав? – не понял Венчик.
- А таких, чтоб пригрозить чем, или уши надрать, - определил мальчик.
- Уши я тебе без прав надеру, когда будет за что, - пообещал Венчик.
- А я тебе сонному ежа подложу. Вот будет потеха! – монгольские глаза мальчика хитровато заискрились.
- Федька, ты что там копаешься? – рявкнул с горы Турний.
- Веду, пап, веду! – заверил Федька и, не оглядываясь на спутника, ступил на траву луговины.
У Федьки в руках была деревянная палица с утолщенной, как булава, головкой. Он тыкал ею в морду быкам, и те отступали, не делая попыток наставить рога. Но Венчик все равно трусил и из-за опасения, что быки поддадут его сзади, держался тесней к провожатому, чуть не наступая тому на пятки. Иной раз, при виде свирепого, из-под лобья, взгляда животного, Венчика подмывало спасительно ухватиться за Фидия, но тот даже спиной выказывал такое презрение к его трусости, что Венчик сдерживал свое намерение.
Мальчик дошел до подножия горы и остановился.
- Дальше иди сам, - сказал он отцовому гостю.
Испытывая перед ним неловкость, Венчик попытался исправить положение.
- Не хочешь признавать во мне родственника, так давай хоть подружимся, - предложил он.
- С чего нам дружить, ты быков боишься, - презрительно заявил Фидий и пошел от Венчика небрежной развалкой.
- Ну и сынок у тебя, - первое, что сказал, поднявшийся на гору Венчик.
- Разбойник, - с готовностью и любовью подтвердил Турний. – Они все у меня разбойники, включая того, кто еще в люльке качается.
Они по-братски обнялись, и Турний попенял гостю:
- Что же ты не идешь и не идешь? Я заждался уже.
- Школа отпуску не давала, - пожаловался Венчик.
Турний поднял кверху указательный палец и потряс им.
- Вот, за что я не жалую школы. Она воли лишает. Старшенький мой с боем в нее ходит. Я понимаю его, но поблажки не делаю. Пусть-ка потрудится. Не все по лесу бегать. И Апофорета моя - сторонница образования. К тому ж, не титан он, чтобы баклуши зазря бить. Не титан! – с горестью повторил Турний. – Мы с Апофоретою чем не пара. Детишек каждый год родим, а титанчик Арсению выпал и его женщине, которая телом с ним блудит, а душою другому принадлежит. Несправедливость судьбы. Будь у нас с Апофоретой такая удача, сколько бы мы титанчиков наплодили? Ну да, пустое дело жаловаться. Этот подвиг не каждым чреслам по силам. Мои ребятишки тоже не пальцем деланы, не дранью шиты. Не хуже титанов по лесам бегают.
Турний в раздумье оглядывал гостя.
- Чем же мне тебя угощать? – озаботился он. - Я печенки нажарил. Для пиршества этого будет мало. Нет, постой, у меня копченое стегно имеется и молочная водка. Погуляем на славу!
На радости Турний так хлопнул по плечу братца, что тот присел до земли. Богатырь его подхватил и снова на ноги поставил.
Говоря об угощении, Турний упустил из виду, что у него на костре доваривается похлебка из бычьей ноги. Кроме того, второй сынишка пастуха Филипп притащил от матери корзину горячих пирожков. Так что пиршество, то и дело сдобряемое молочною водкой, вышло обильным.
По завершении обеда Турний потребовал от Венчика исполнить эклогу. Бывший бродяга извлек из памяти песню, которую часто певали геологи. Начиналась она словами: «Выткался на озере алый свет зари…». Геологи уважали в ней есенинские стихи и всегда пели с чувством. Подражая им, Венчик тоже захотел ударить в чувство, но оно у него получилось каким-то разудало разбойным, ухарским, точно молодец, забавляясь, перед товарищами похвалялся. Однако, Турнию и песня, и исполнение нравились. Он слушал, подперевши кулаком подбородок и млея от стихотворного плетения. Когда Венчик закончил песню, Турний попросил ее повторить и продолжал слушать в той же позе мыслителя. Венчик так разохотился и так осмелел в исполнении, что в иных местах перешел на крик и от этого зафальшивил. Скрипач Янко, с крыши крайнего дома любовавшийся природой, чутким ухом уловил фальшь, а так как скрипка всегда была с ним, то он заиграл, заглушая для себя самого неточное исполнение. И заиграл с такою пронзительностью и чувством, что Венчик, устыдившись, оборвал песню и с досадою выразился:
- Ну, цыган, и тут достал!
Турний с тем же упоением слушал летящую из города мелодию. Когда Янко, наигравшись, убрал инструмент, и музыка прекратилась, пастух очнулся, приходя в себя, и примирительно сказал:
- Не обижайся, брат. Ты поешь, как можешь, а он играет – слов нету. Его музыка душу переворачивает. И эклога, вроде бы, не печальная, а плакать охота навзрыд. Тебя, брат, я еще в другой раз послушаю. Умеешь ты песню к настроению подобрать. На Янко, Веня, в суд ты больше не подавай. Титан – сила, а бог – совершенство. Так вот Янко – бог в своей музыке.
Вдруг Турний насторожился, словно увидел то, чего не было видно, и услышал то, чего не было слышно. Суровое его лицо согрела ласковая улыбка.
- Любушка моя идет, услада сердечная движется, - проговорил он.
Венчик покрутил головой, не видно ли где Апофореты. Но на пастбище и в лесной стороне ничего нового заметно не было. Выражение нежности на лице пастуха сменилось гримасой тревоги. Он опасливо заозирался, ища глазами своих ребятишек, и, к утешению, не находил.
Из кустов, за спинами сидящих у костра, вышла Агапия с пузатым бурдюком на спине и тяжелым узлом в руке. Турний проворно вскочил, засуетился вокруг нее, освобождая от тяжелой поклажи. Венчик, продолжая сидеть, таращил глаза в удивлении, что любушка оказалась не Апофоретой.
- Кто это у тебя? – спросила Агапия, расправляя после тяжелого груза плечи.
- Брат мой Вениамин. Он эклоги поет.
- Я тоже люблю слушать эклоги, - сказала рыжая дева, с любопытством разглядывая, бывшего бродягу.
- После, лапушка, после, - заспешил Турний, закинув себе за плечи, принесенные коровницей торбы. – Пойдем скорей в хижину, пока мои ребята тебя не увидели.
Агапия еще раз окинула любопытным взглядом бродягу и послушно направилась к пастушьей хибаре.
- Посторожи тут. В случае чего крикнешь, - наказал Турний Венчику и последовал за Агапией.
Оставшись один, Венчик надумал вскипятить чайку, который титаны почему-то не жаловали. И только он душевно расположился, как со стороны города послышались угрожающие крики. К пастбищу в окружении черноголовых детей бежала колоссальная женщина с грудным младенцем на руках. Быки не то, что отступали, они отшарахивались от нее и убегали вприпрыжку, освобождая разгневанной женщине широкий проход. Несущаяся фурия изрыгала непонятные Венчику и, как будто, не связанные друг с другом ругательства. До бывшего бродяги дошло, что к ним на крыльях гнева летит, предупрежденная детьми, Апофорета. Венчик подумал, что пора полундру кричать Турнию, но тот уже сам выскакивал из убежища, на ходу заворачивая набедренный пояс. Вслед ему неслись стоны покинутой им девы.
- Братец, подмени меня возле девушки, - взмолился пастух, просительно глядя на Венчика.
- Ты что, она меня растерзает, - побелел от испуга бродяга.
- Обе они нас растерзают! – рассвирепел Турний, замахиваясь на приятеля.
Со страху Венчик понесся прямо в пасть тигрицы и, влетев в хижину, замер как вкопанный перед корчащейся на ложе девою.
- Чего встал? Или ты не мужик? – взвыла та, видя его промедление.
- Не знаю, давно себя не испытывал, - промямлил бывший бродяга.
- Ну, так испытай! – приказала страдалица.
- Вы не волнуйтесь, я сейчас, - засуетился Венчик, стаскивая с нижней части тела одежду и со спасением ощущая, как под стоны страждущей девы тяжелеет и наливается силой его плоть.
Апофорета, между тем, вбежала на холм и, увидя у костра одного Турния, с ожесточением крикнула:
- Где эта блудница? Куда спряталась?
Из хижины донесся призывный рык.
- Ах, вот она где! На чужом ложе? Ну, я сейчас ее ублажу!
Апофорета переложила младенца на руки Фидию и устремилась к убежищу.
- Не ходи туда, там человеческий муж, - предупредил жену Турний, а на сынов прицыкнул: - А ну, брысь, отсюда, предатели!
Ребятишки, в рассыпную, помчались с холма. Впереди летел Фидий с младшим братишкой на руках.
- Какой муж? Я только блудницу слышу! – замерла на месте, сбитая с толку женщина.
- Погоди, его тоже услышишь, - пообещал муж.
Апофорета в нерешительности вернулась к костру. В самом деле, из хижины скоро донеслось мужское рычание. Какое-то время оба голоса ярились друг на друга, как два зверя, затем сплелись в единый вопль и, все более смягчаясь, заурчали в унисон.
- Обуздал-таки девку, - одобрительно заметила Апофорета и принялась мирно набивать трубку. – Кто ж это такой? – поинтересовалась она.
- Брат мой названый, Вениамин, - похвастался Турний.
- Человек, а не уступает титану, - восхитилась колоссальная женщина.
- Апофорета, но! – ревниво вспыхнул муж и угрожающе повторил: - Но, Апофорета!
Не обращая на угрозу внимания, Апофорета сказала:
- Пойду, погляжу на героя. Все ж таки наше гнездышко заняли.
Турний недовольно поплелся за ней.
Войдя в хижину, они увидели Агапию, точно младенца, ласкающую на коленях любовника и приговаривающую при этом:
- Милый мой, ненаглядный, замуж за тебя пойду.
- Только не это! – с решительностью уперся свободолюбивый бродяга.
- Но, дорогой, мы так полюбили друг друга.
- Это еще не причина, чтобы жениться.
- Меня девкой все кличут, а я матроной хочу прозываться, - уговаривала рыжая скотница.
- Мое дело какое, - пытался выпутаться из цепких объятий бродяга.
- Ты суженый мой, я чувствую это сердцем.
- У меня подобных чувствований не имеется, - отбивался Венчик.
Любовный пыл рыжей девы приобрел зловещий оттенок.
- Добром, милый, не хочешь, я неволей дело решу. У нашей любви свидетели есть. Матрона Апофорета, - с услужливым почтением обратилась она к жене Турния, - вы подтвердите, что этот упрямец обольстил меня?
- Подтвержу, - обронила греческая женщина в желании избавиться от соперницы.
- А ты, братец, вступишься за честь девушки? – с воркующей вкрадчивостью спросила она силача. И тот, внутренне обливаясь слезами о потере любовницы, насуплено произнес:
- Вступлюсь.
- Что же ты, брат? – укорил его Венчик, на что пастух, уронив на грудь голову, виновато изрек:
- Против женщины не поспоришь. А ты, брат, может, еще будешь доволен.
- Все! – положила конец прениям рыжая дева. – Ведите нас в архонат. Мне не терпится стать законной супругой.
Перед вечером в народное собрание к Светлане нагрянула странная компания, в которой Венчик выглядел пленником. Две огромных женщины вели его под руки, а сзади отступление прикрывал возвышавшийся над всеми силач. Венчик под столь крепкой охраной совсем потерялся, и только глаза молили о помощи.
Светлана восприняла эту мольбу как сигнал бедствия и приняла к сведению.
- Что угодно добропорядочным гражданам? – осведомилась она.
Вперед выдвинулся пастух и, указывая на Агапию и Вениамина, сказал:
- Вот невеста и вот жених, свяжите их законными узами.
- Жених и невеста согласны? – спросила Светлана.
- Невеста согласна, жениха спрашивать необязательно. Он обесчестил девушку и должен жениться по понятию, - объяснил Турний.
Венчик безуспешно дернулся в цепких руках женщин и крикнул в свою защиту:
- Я не нахальничал, я исполнил желание этой дамы!
- Она девица, - строго указал богатырь.
- А хоть и девица. Я ее от неприятности спас. Она, вместо благодарности, женить на себе захотела, - доказывал Венчик.
Агапия приложила незанятую руку к груди и томно проговорила:
- Глупый, не понимает, что это и есть моя благодарность. Распишите нас, ваша честь, я очень хочу за него замуж.
- Разрешение на брак от схоларха Василия у вас имеется? – сухо спросила Светлана.
- Причем тут схоларх Василий? – вскрикнула невеста.
- Гражданин Венчик – ученик философской школы и подопечный учителя, - объяснила Светлана.
Женщины одновременно отпустили пленника и даже отпрянули от него. Бывший бродяга оказался не только свободным, но даже отвергнутым.
- Ваша честь, он мне ничего об этом не говорил! – испуганно заголосила рыжая дева.
- Ты меня не спрашивала, - ехидно заметил ей Венчик.
- Бесчестие гражданского лица философским учеником карается для последнего тюрьмою. Совращение философского ученика гражданским лицом так же карается тюрьмою, - холодно объявила Светлана. – Давайте выясним, что на самом деле произошло: совращение или бесчестие?
- Ваша честь, ничего не произошло, - поспешила заверить Агапия. – Я влюбилась в этого человека и подумала, что было б неплохо узаконить наши отношения.
- А вы что скажете, гражданин Венчик?
- Я ничего не имею против наших отношений, но зачем же их узаконивать? – заявил бывший бродяга.
- В таком случае, - сделала вывод Светлана, - без согласия жениха и разрешения схоларха регистрация брака не состоится.
- Повезло тебе, брат, - порадовался за друга силач.
- За собою смотри, - в ответ посоветовал Венчик.
Апофорета, чьи раскосые глаза вспыхнули тайною мыслью, взяла Турния под руку, подвела к Светлане и сказала:
- Распишите нас, ваша честь. Мы давно живем, народили детей, а регистрации не имеем.
Турний прямо оторопел от намерения своей супруги.
- Титанов мы не расписываем. Они подчиняются своим правилам, - ответила Светлана.
- Но я человек и подчиняюсь человеческим правилам, - возразила Апофорета.
- Греческая моя женщина, - обрел дар речи Турний, - зачем тебе регистрация? Разве тебе не довольно, что я признаю в тебе жену?
- Я хочу, чтобы мои дети рождались в законе, - доказывала Апофорета.
- Кто посмеет считать моих детей вне закона? – загремел Турний. – Они рождены по вечному закону природы – от мужской и женской любви! Или ты, женщина, сомневаешься?
- Я не сомневаюсь, - оробела матрона. – Наши с тобой дети зачаты в любви, но над ними нет строгости гражданского закона, и считаются они байстрюками.
- Это верно, - смутился Турний. – Наши дети с тобой не подарок. Но они таковы по родительскому наследию, а не потому, что над ними не висит гражданский закон.
- Я еще хочу ребеночка, но теперь уж законного, - с чувством выговорила Апофорета.
Ее слова привели богатыря в волнение.
- Я тоже хочу! – со слезой в голосе выкрикнул он. – И если тебе, греческая моя женщина, одной моей любви для того мало, а нужно еще соизволение закона, то я распишусь. Титаны уз не боятся! Расписывай нас, человеческая служительница, я как титан тебе говорю!
- Люди тоже уз не боятся! – запальчиво выкрикнул Венчик. – Коли на то пошло, записывай и нас, ваша честь!
- А как же схоларх? – напомнила Света.
- Он посадит меня в карцер, а потом все же выпустит.
- А я буду тайно носить ему передачи, - сияя, пообещала Агапия.
С порога народного собрания сошли две новобрачных пары и разбрелись каждая в своем направлении.
Далее ->-> Часть 28