Бог войны на пригорке сидел...
Бог войны на пригорке сидел,
На берлинские дали глядел.
И сквозь глаз его щелочки узкие
В город вкатывались русские.
Набирая разбег, не удержишься,
Потому что несёт неизбежность сама.
А уж коль запрягла ЭТА нация, -
Ги богам, ни войны – не угнаться им.
Полон дух полудум, полудрём…
Столько лет был он поводырём.
А теперь перед самым логовом
Отошёл со своим жезлом боговым.
И сидит то ли зло, то ли гордо,
То ль устал за четыре-то года,
То ль надулся, что только четыре-то –
Вся ли кровь в мире пролита, вылита?
И смотрел на него сбоку, рядом
Рядовой, что отстал от отряда,
И вникал всем солдатским, земным,
Что за мысли у Бога войны.
Помолиться б ему, но молитвы
Сверх «ура!» не дают замполиты.
Заклинанье от пуль только знаем,
Нам икона – армейское знамя.
«Не убий»? На войне? – ты не спишь ли?
Бог войны приказал ей – всё спишет!
«Не убий» написал Бог-спасатель,
А войны Бог велел всё списать ей.
Всякий Бог знай своё время-место…
Рядовой убежал в неизвестность.
И припёк висит с ветром прогорклым
Над пустым задремавшим пригорком…
***
Так тепло на ступенях Рейхстага…
Да и в целом в Европе тепло.
Я впервые услышал здесь танго,
И во сне шёл в родное сельпо.
И, полшага ступив за границу,
С удивленьем и кислой слюной
Я впервой ощутил себя фрицем,
Что решил подтереться Москвой.
Думал, шёл, воевал, снова думал, -
И дошло, почему немец в лужу сел –
Суетился, да так, что аж дурно;
До того, что попятился в ужасе.
Может, фриц подготовлен неплохо,
Но не даст суматоха искры.
Торопись при поносе и блохах,
Но никак не с захватом Москвы!
Я и сам заспешил в победители,
И свинца бы съел, наверняка,
Если б Бог войны глазом бдительным
Не хранил бы меня, дурака…
И сижу вот на вражьем Кремле я –
Приколочен, пришит к ступенЯм его,
Как пудами столярного клея,
Как весёлым лучом света раннего.
Я и плечи, и штык надорвал свои,
И измор вытекал из всех дырок –
Над Победой вмиг стали мы властные,
Но тащить её вышло с полмира.
Я войною убит и рождён опять,
И не мы через ад шли, а он сквозь нас.
Мы остались победу дожёвывать,
А Победа в сражения бросилась.
Я сижу у достигнутой цели,
И не знаю, что делать теперь мне.
Даст приказ командир драгоценный,
Надо только набраться терпения.
Но вокруг всё орёт и визжит –
Тошнотворно оглохшее, жёлтое.
Командир вниз лицом-то лежит,
Плачет,
Землю рвёт в клочья,
И жрёт её.
А раззявленный рот, - как дыра.
И оттуда – сипением смятым,
И всё той же молитвой «ура!»,
А всё больше – убористым матом.
И стрельба…стервенело и судорожно,
До последней железки – в воздух,
Как всеобщая саморазрУженность:
Торопитесь, пока не поздно!
Нечем выстрелить – просто выбрасывай
Все патроны, гранаты, фугасы – вон!
Если даже рогатку оставишь,
Ты войну не закончишь, товарищ.
А бомбить воздух легче, приятнее,
Чем людей, - хоть врагов, хоть и спят им.
И над нами расстреляны крупно
Облаков басурманские трупы.
И восторг разливался неведомый,
И тянуло подняться ко дну
Оттого, что стреляли не в воздух мы,
А в саму эту сучью войну.
Ну а я тереблю свои перья,
И в глазах вижу стёкла двойные,
И не знаю, что делать теперь мне,
Не пойму, кто теперь без войны я…
С непривычки немного угрюмо
Я ступлю за родную околицу…
От количества выпитых рюмок
Бог войны и во мне успокоится…
|