Глава тринадцатая. Планета Зет или Дерево веселья
И вот на разговории закрытом
Довольно сипло (он болел когда-то мытом)
Хранитель Синей Глины вдруг спросил:
- Когда же, господа, прибегнем к примененью сил?
Когда же грохнем шоковым копытом
По мерзким рожам сих хохочущих верзил?
Иль так и будем ждать в бездействии,
Чтоб гром их поразил?!
В ответ послышалось:
- Чего?
- Куда?!
- Кому?!!
- Погромче повтори, осел, да пояснее!!!
Когда на разговории так страстно просят пояснений,
Понять уже не трудно, что к чему.
И свой вопрос не повторил спросивший.
Всей силой ужаса, всем страхом естества
Он понял вдруг, какие брякнул дикие слова.
У каждого есть родственник вкусивший.
А у Бол-Вана даже целых два.
- Ну все! - подумалось, - теперь загонят в гроб.
И слыша голоса:
- Да повтори же, остолоп!
Он стал багровым, вытер потный лоб
Наждачною газетой, побледнел,
- Прошу прощенья! - молвил. - Это шутка.
И засмеялся вдруг, но дико так и жутко,
Что было видно, он плоды не ел.
Поочередно то пунцов, то бел
Бедняга бился в судорогах, квакал,
Снимал зачет-то сапоги, терял сознанье, плакал,
Пытался кляпом рот заткнуть себе и на глазах худел.
Так с хохотом метался он секреций пять иль семь
И этот страшный смех вдруг передался всем.
Родится в муках все и юмор в том числе.
Ревнители Заветов Старины, Держатели Стрижалей,
Ногами дергая, катались по земле
И словно кони тонущие ржали.
Бол-Ван смеялся так, что старый свищ в паху
Не просто вытек, вышел вместе с корнем.
От хохота на ставнях раскалились шкворни,
А мантия его на горностаевом меху
Дала такой сильнейший электрический разряд,
Что превратилась в молнию и с неба хлынул град.
Тот град шел восемь суток не стихая.
И восемь суток на планете Зет
Бродил от дома к дому, полыхая,
Какой-то жуткий, нестерпимый свет.
Так рухнул мир, что здесь я описал,
Так во вселенной Зета прежнего не стало.
Поднявши сотни лиц к тревожным небесам,
Планета Несмеянна хохотала.
А что же на Земле?
У Колли в астрозале
Творилась дикая белиберда.
Культуры в колбах герметических скисали,
Все стрелки на приборах шейк плясали
А самописцы осциллографов писали
Слова, что пишут на заборах иногда.
- Что делать? - думал Колли. - Это Дерево Веселья!
Что делать, как порядок навести?
Он подключился к щекотистке-травести
И дрожь такую ощутил в ее тщедушном теле,
Что содрогнулся сам и прошептал:
- Прости!
Смятение умов и слабых душ
Уж обернулось катастрофой первой.
Великий Тети и с горя обожрался груш
И умер хохоча от заворота нервов.
Самоубийство признак слабости,
Не так ли?
Но как перенести такой провал?!
Не просто в щекодень, а в день его спектакля
Огромный щекотарий пустовал!..
Страдал ли ты, читатель дорогой,
Как чтец, певец иль кто-нибудь другой?
Не приходилось? Ну, тогда послушай.
Ты в парке на эстраде. Взмах рукой.
Сейчас ты душу изольешь. Да и не только душу!
Ты изольешься весь, как личность, как художник.
Сейчас, сейчас... Но теплый летний дождик
Успел излиться раньше. И все зрители, увы,
Бегут, спасая сухость головы.
И вот, чтоб в сердце не возникло яда,
В который часто превращаются мечты,
Читаешь иль поешь пустым скамейкам ты,
Ограде низенькой, да мокрым кленам сада,
Да пареньку, забредшему в кусты,
Которому приспичило, как говорится,
Под излияния твои и самому излиться. Короче, Колли пушкой мориторной
Из всех дерев Веселья выбил зерна.
И в пять секреций с небольшим они
Вдруг превратились в бледные огни,
Вспорхнули разом, атмосферы не касаясь,
И высоко над Зетом в Млечный Путь вписались.
Произведение публиковалось в:
"Планета Зет". Сборник стихов.- Москва, "Зебра-Е", 2006