Собачий пленник
В этот день я проснулся с каким-то нехорошим чувством. Виной всему, должно быть, был сон: мне приснилось, что будто бы меня кусает злая собака. К чему бы это? -подумал я с тревогой. К двойке по высшей математике или к очередному наряду вне очереди? Но «вышки» в этот день по расписанию не было, а наряд вне очереди не предвиделся: все новогодние ниши - наряды по роте, по кухне и прочее - уже были заранее заняты нашими главными ротными разгильдяями.
Весь день я ходил с каким-то смутным чувством и с ощущением того, что меня вот-вот кто-то укусит. Наверное, думал я, это все нервы: часы неумолимо приближали Новый год, а до сей поры еще не ясно было, как себя поведет наш ротный капитан Шубкин - изволит ли он отпустить роту в увольнение или же заставит до самого боя Курантов ходить строем по плацу и петь « Не плачь, девчонка...». Ведь Шубкин - человек настроения: с какой ноги встанет, той и будет весь день дирижировать.
Ну а мне увольнительная нужна была, как пуля для автомата. Представляете: я целый год добивался внимания этой красавицы Галки Лебединской, и тут буквально за неделю до Нового года встретились случайно у наших общих знакомых, выпили, потанцевали. И она вдруг снизошла: мы, говорит, у Веры Звонаревой собираемся на Новый год, так что приглашаю... В качестве кого? - спросил я. Она ничего не сказала и только взглянула на меня как-то многообещающе.
Вы представляете! Она меня приглашает, она дает мне такой шанс - и вдруг я не прихожу. Да я же ведь не вынесу такого - всю жизнь потом каяться буду. А Шуб-кина... Да его просто задушу.
Но Шубкин вел себя поначалу миролюбиво. С утра он построил роту и поздравил с приближающимся праздником. А когда кто-то из наших курсантов несмело поинтересовался насчет увольнения в город, он ответил вполне определенно: все зависит от вашего поведения.
Ну коль так, мы, самая недисциплинированная в училище рота, были в этот день тише воды, ниже травы. И все так шло до тех пор, пока вдруг к нам в казарму не нагрянул начальник училища генерал Квадратов. Здоровый такой бугай, заполошный. Принесла же его нечистая - пришел посмотреть, как мы там перед Новым годом дышим. Позвал ротного, заставил построить роту.
- Ну, сынки, - неожиданно спрашивает (а у него привычка выкинуть какой-нибудь садистский фортель). - Как звали жену Суворова?
Все молчат.
- Ну, тогда ответьте мне, сколько у него было детей?
Все опять молчат.
- Плохо знаете биографию полководца, - говорит. - Садитесь и учите. Завтра приду и спрошу.
Ну мы в транс. Ротный в гневе, начинает стыдить нас, дескать, такого элементарного не знаете. А у нас паника в душе - неужели в увольнение не отпустит? Ведь у многих невесты, значит, крушение десятков человеческих судеб.
Мы в ноги ему: товарищ капитан, да мы щас за полчаса эту проклятую биографию выучим. А он: одну выучите - а их вон сколько, полководцев-то. Генерал возьмет да ненароком о Кутузове спросит или же там о Барклае-де-Толли... Знаете их биографии? Все молчат.
Короче, в увольнение роту не отпустили. Вечером ротный ушел праздник отмечать, а нас предупредил: могу вернуться в любую минуту и попросить назвать мне всех полководцев, участвовавших в войне 1812 года. Мы так и остолбенели: может, думаем, тебе назвать поименно всех, кто пал жертвой террора во время татарского нашествия? Нр делать нечего: «люминь» есть «люминь», и нужно было об этом помнить.
Но я не мог оставаться в казарме. Понимал: если не приду, Галка мне этого не простит. Ну а на свете есть только одна Галка Лебединская! Я решил бежать в самоволку, чтобы хотя бы минуты-две побыть рядом с ней. Обрисую ей ситуацию - должна понять. Вот ежели я не приду, тогда другое дело. Обидится. А женщины, как известно, редко прощают обиды. В том числе и тем, кого они любят.
Где-то часов в десять вечера, когда город окутала густая морозная мгла, я натянул на себя чье-то старое трико и свитер, нахлобучил на глаза спортивную шапочку и устремился к забору. Забор был достаточно высок, но что он для меня, старого самовольщика? Небольшой разбег, толчок - и вот я уже на воле.
Оглянулся - никого. Хотя на душе тревожно, и весь я напряжен и взведен, словно курок у родного автомата: в любой момент меня могли сцапать патрули. Я прикинул, в какую сторону бежать. Решил, что лучше всего в моей ситуации пробираться к цели через парк, который был рядом с нашим училищем. В парк в эту глухую пору даже последний бомж носа не сунет, не говоря уже о патруле, так что, на мой взгляд, это был самый надежный путь.
Через минуту я уже легкой рысцой, словно ополоумевший от нездорового фанатизма легкоатлет-разрядник, который даже в Новый год решил не пропустить тренировку, мчался по аллее зимнего парка. Было темно и люто. Над головой трещали от.мороза тополиные ветки. Еще подумал: больно уж как-то глухо и тревожно вокруг. Самое время лешим на свой пост заступить. Однако, кроме патруля, в эту минуту я ничего на свете не боялся. Меня волновало лишь одно: не опоздать бы к праздничному столу. Но у меня в запасе еще оставалось время.
Чем дальше я удалялся от этих ненавистных биографий полководцев и ближе становился к цели, тем во мне все острее возникало чувство счастья. Я уже представил, как встречусь с ней, как она улыбнется мне своей божественной улыбкой, возьмет меня под руку и посадит рядом с собой за праздничным столом. А потом мы будем танцевать и целоваться, танцевать и целоваться... Картины одна волнительнее другой возникали в моем воображении, и это придавало мне силы/ Я мчался, словно на крыльях.
Я уже был близок к главной аллее парка - она выходила прямиком на нужную мне улицу, - как вдруг из темноты послышался собачий лай. Вначале я не придал этому значения - думал, какие-то приблудные шавки дерутся меж собой. Но когда я вырвался из темноты и попал в зону света единственного горящего в парке фонаря, я вдруг увидел свору задыхающихся от злобы и брызжущих слюной разномастных псов, которые в одно мгновение окружили меня и теперь норовили наброситься и разорвать меня в клочья. Я остановился и замер. С детства меня научили: коль набросилась собака - замри. И тогда она от тебя отстанет.
Я стал ждать, когда эти дряни убегут прочь. Сердце мое так резво колотилось в груди, что готово было выскочить наружу.
Увидев, что я замер, собаки растерялись и тут же охладили свой пыл.
- Эй, собачки, вы чьи? - попытался я заигрывать с ними, но они вдруг так дружно облаяли меня, что я замолк.
Ишь, разошлись! - возмущенно подумал я. Не хуже нашего ротного Шубкина.
Неожиданно до меня дошло, что все эти скалившие на меня свои клыки псы оказались здесь не случайно. Не иначе они стояли в парке на довольствии и охраняли его. В таком случае у них должен быть хозяин -местный сторож. Подумав об этом, я принялся потихоньку кричать в темноту:
- Э-ге-гей! Товарищ сторож!.. Ну, где же вы там? Откликнитесь! Идите сюда и уведите своих собак!
Но никто не поспешил прийти ко мне на зов, а вот собаки снова разошлись: Они уже приблизились ко мне так близко, что я смог почув. ствовать их близкое дыхание.
- Уходите, милые, мне нельзя опаздывать, - шепчу я им елейным голосом, а они ближе подкрадываются к моим ногам. Я снова умолкаю и от безысходности меня бро-сает в дрожь.
Что же делать? - в панике ду. маю я. Где же этот проклятый сторож? Ну, появись же, помоги мне выбраться отсюда - век потом буду поминать тебя добрыми словами. Но время шло, а собачий хозяин не появлялся. Он что там, уснул? -напряженно вглядываясь в темноту, лихорадочно думал я. Или же раньше времени начал Новый год отмечать? Но ведь должен же он слышать, как его псы разоряются. Чтобы вызвать у собак новую волну дружного лая, я снова попытался звать на помощь. Собаки залаяли. Более того, одна, что пошустрее, даже цапнула меня за шта-' нину. Я замер. Сколько я так простоял, не знаю, только никто так и не пришел ко мне на помощь. Я уже стал молить Бога, чтобы он дал мне возможность хотя бы в казарму вернуться. Ведь я настолько околел, что уже не чувствовал своего тела. Вот тебе, бабушка, и Новый год! - кто-то ехидно пошутил внутри меня, и я чуть было не зарыдал. Ну, милые, ну, хорошие, ну отпустите меня - прошу вас, - беззвучно шептали мои губы, и я уже 1 не понимал, то Ли^'все это^происхо-дило со мной наяву, то ли в каком-то страшном сне. Я был готов в ту минуту выучить имена всех полководцев на свете, рассказать их биографии и даже назвать всех поименно участников Ледового Побоища. Лишь бы только меня отпустили эти проклятые собаки.
Кажется, прошло полжизни, прежде чем я вдруг услышал рядом с собой человеческий голос.
- Кто таков? Что делаешь здесь? - спросили меня.
Едва живой, я с трудом открыл свои заиндевелые глаза и увидел перед собой какого-то дедка. Сторож! - мелькнуло у меня в голове.
- Я, дедушка, курсант военного училища... Выполнял срочное задание командования, а тут эти собаки... - еле слышно пролепетал я.
Дед крякнул.
- Ну, коль срочное задание, то иди, - сказал он и начал прогонять псов. - В какую тебе сторону-то?
Я опешил. Я не знал, куда мне идти.
- А сколько времени сейчас? -спросил я.
- Да уже полчаса, как в Новом году живем... Так что с Новым годом тебя, сынок, с новым счастьем.
Какое еще счастье! - хотел в сердцах воскликнуть я. Все, кончилось счастье, и теперь уже никогда его не будет...
Я махнул безнадежно рукой и поплелся в сторону родимого училища. Мне было больно и обидно. Особенно было обидно за то, что Галка Лебединская уже никогда не узнает правду: обидевшись до смерти, она даже на порог меня потом не пустила... Так вот и живу: как только приближается Новый год я всякий раз невольно вспоминаю тот давний случай в холодном заснеженном парке. И не ужас меня берет, а грусть... Грущу оттого, что подобное уже никогда со мной не повторится. Ни-ко-гда!
г. Благовещенск
Произведение публиковалось в:
Газета "Амурский дилижанс". - 2003, 31 декабря