Отпустите ёжика
Вот и моё семнадцатое лето началось. Автобус завернул за скалистую сопку, и поверх деревьев внизу я увидела синюю ленту реки. Не выдержала, пересела поближе, чтобы при спуске по крутой фунтовой дороге быстрее увидеть родное село. Сердце радостно трепетало, душа давно уже обнималась с родными. Как же я на них наброшусь! К бабушке — первой, чтобы прижаться посильнее, ощутить её тепло, руки... Ладошками разглажу её лицо, сотру слёзы: я на всё лето приехала! На целых три месяца! Я и папа. Бабушка кинется к печке, и все кастрюльки будут пыхтеть и побулькивать, как будто приехало человек десять. Но мы тоже голодные. Дед зайдёт в дом, громко и строго спросит, где внучка. Налечу, а он как сожмёт в крепких руках — косточки захрустят. Молчу. Знаю, дед выдержку проверяет, вдруг запищу. Но я выдерживаю. Да тут и бабушка сердито машет на деда кухонным полотенцем, мол, что удумал. Дед бабушку осадит и с серьёзным видом ведёт меня показывать своё богатство.
Палисадник. Там, в сырой тени, растёт красавец женьшень. Папа тоже к палисаднику подходит, на женьшень смотрит, запоминает. У панцуя стебелёк ровный, гладкий от земли, а там, где листья сходятся, — вроде шишечки небольшой. Дальше стебелёк может и с наклоном лёгким расти, а увенчан он алой шапкой ягод. Ягоды, что свежие капельки крови, блестят, по ним в августе корневщики и ориентируются при поиске.
Папа рвётся что-нибудь по хозяйству сделать, помочь, но банька жарко натоплена, воды в ней полные бочонки от колодца натасканы. Папа не унимается, и дед придумывает работу — на чердак слазить...
Я же не слушаю никого, бегу босиком в гости к остальной родне, а острые камушки щекотно покалывают мои не огрубевшие пока ступни...
Вот и август. Управились с покосами и прополками. Пришло время в тайгу по женьшень ходить. Папа ещё ни разу корень не искал, выспрашивает всё, тщательнейшим образом в дорогу готовится. Спички, пару коробков, в целлофан замотал, ножичек-складешок, носки, соль — всё по списку, как положено. Дядьки мои родные ходят посмеиваются над папиными приготовлениями. А папа не смущается, он в своё время по Камчатке походил, знает, почём фунт лиха. Рассказывает, как однажды его с товарищем застал в пути буран. Куда ни глянь — серая стена колючего снега в лицо бьёт. Не пройдёшь, заплутаешь только. Достали они спальники, накрылись, в снегу ямку сделали и благо спички в целлофане были, не отсырели. Запалили свечку, с собой ещё пару таблеток сухого газа было. Тем и спаслись. На Камчатке снег по весне мокрый, острый. А после бурана на снегу наст образуется. Утром откопались — всё ровное, белое, слепящее, и тишина вокруг. Куда идти? Благо набрели на зимовье, где путников по традиции всегда ждут и дрова, и еда. Не рискнули через перевал идти...
Дядя Витя вечером с работы зашёл. Говорит: готовьтесь, завтра часов в пять утра майнём на сопочку, корень пугать.
Эх, от сладкого сна как отрываться не хочется. Но для меня тайга — это приключение, это сказка, тайна. Бегу к умывальнику, что во дворе, плещу холодной колодезной водой на лицо. Ах! Бодрит! Оглядываюсь на огород — всё в утреннем густом тумане. А над сопкой умытыми лучами проблёскивает солнце.
Дядя Витя быстро запивает горячим компотом маслянистые блинчики, поторапливает нас. Его старшая дочь, Светланка, с блинчиками не отстаёт. Я лью на ладонь гвоздичный одеколон от комаров и от души мажу им шею и лицо.
- Инк, на танцы собираешься? — подшучивает дядя Витя.
- Угу, — буркаю я в ответ с крепко зажмуренными глазами — одеколон пекучий. — Щас ещё кеды надену и курзак за плечи, для женихов.
Блинчики мои от наодеколоненных рук приобретают странный привкус. Ничего, не привыкать.
Едем на велосипедах. Потом — пешком.
За сопкой сопка, за сопкой сопка. Дядя Витя хорошо в тайге ориентируется, а я — на дядю Витю. Идём цепочкой. Перепрыгиваем через ручейки, руками раздвигаем высокую траву и отклоняем ветки. Близко друг к другу не подойдёшь: зацепится ветка, оттянется — и выхлестнет больно по идущему следом человеку. Не зевай. А я уже паутину на лицо поймала — хотела папу по-хитрому обогнать. Иду, морщусь, липкие ниточки с кожи скатываю. Хорошо ещё паука не зацепила. Жирного, с жёлтым, противно раздутым брюшком. Или чёрного крестоносца — у него белый крест на чёрной спинке. Б-р-р-р!
А вот и на сопочку начали взбираться. Хорошо — рюкзаки лёгкие, на один день похода. А то, бывает, смещаешь центр тяжести поближе к плечам и ползёшь вверх, а вниз ещё веселее спускаться.
Видимо, городская жизнь меня расслабила. Чувствую: щёки горят, пот душистый глаза щиплет. Перестаралась с гвоздичкой. А дядя Витя и Светланка вперёд скачут. Зубы жму — и вверх. Не сдамся.
К обеду все вымотались, а женьшеня в глаза не видели. Сели перекусить. Мне-то что — блинчик закинула и, чтобы комаров не кормить, стала вокруг по сопке бегать. Смотрю: шмыгнуло что-то в сторону. Ах ты, интересно же. Падаю на четвереньки и пробираюсь сквозь заросший кустарник. Тише! Вот справа захрустело. Подскакиваю — и туда. Ёжик?..
- Светланка, ёжик!.. — Скидываю куртку-спецовку и набрасываю на колючий клубочек. — Я ёжика поймала!
Радуюсь, рассматривая свою добычу:
- Дед ёжика просил принести, чтобы мышей и змей гонял!
Светланка несёт старый ранец — его она вместо рюкзака взяла с собой.
Решили к ней в ранец ёжика положить. И хлебушка туда же.
Папа недоволен. Бурчит: ну зачем вы его взяли? Но мы не сдаёмся. Я картину себе рисую, как ёжика молоком в блюдечке угощать будем. Хочется как следует на его смешную рожицу посмотреть, на глазки-бусинки, на носик, внимательно принюхивающийся ко всему вокруг.
Ещё три часа мы безрезультатно прочёсываем тайгу. На перевале папа затевает философский разговор:
- Зря вы, девчонки, ежа мучаете. Вот отпустите его — сразу корень найдём! Ну, может, и не совсем сразу, — предупреждая наши протесты, продолжает папа, — но если отпустите — найдёте.
- Папа, при чём тут ёжик?
- А у меня предчувствие такое. Даже уверенность!
- Ну тогда расскажи, как это всё будет. Как так выйдет, что мы женьшень найдём?
Папа задумчиво смотрит вверх по склону:
- Вначале пойдём наверх.... — выдерживает паузу. — Не найдём там корня...
Мы прыскаем со смеху:
- Зачем же ходить туда?
Папа, не обращая на наши смешки внимания, рассуждает дальше:
- Спустимся, значит, вниз. Там тоже корня не найдём...
Наш смех становится громче, а папа заявляет:
- Потом опять наверх подниматься будем — вот тогда-то и найдём!
Нам весело. Заглядываем по очереди в ранец. Наш пленник, кажется, немного освоился, развернулся из клубочка. Но хлеб не ест. Решаем не отпускать его.
Ходим битые два часа. Ещё немного — и домой пора отправляться, в тайге быстро темнеет. Да и в глазах уже рябит от зелени. А тут ещё папа время от времени про своё предчувствие напоминает. Настойчиво так.
Наконец и дядю Витю проняло, перед очередным подъёмом остановился, на меня и Светланку посмотрел:
- Ну-ка, девчонки, отпустите ежа. Посмотрим, насколько Петрович прав. Найдём корень — хорошо! Не найдём — будет наши рюкзаки до дома нести.
- А мне-то что — и понесу, — пожимает плечами папа. — Я уверен! Отпускайте его.
Если честно, устала я папины причитания про предчувствие слушать. Ладно, отпустим. Светланка ранец расстегнула, на землю положила. Отошли мы на три шага — ждём, наблюдаем. Ёжик минуты две пошубуршался в ранце, потом высунул любопытный носик, повёл им в стороны. Мы замерли, не двигаемся. А он высунул поверх края ранца тонкие потешные лапки — и аккуратно вылез на волю. Идёт осторожно, лапки потихонечку переставляет, носиком поверху водит, не торопится. Дошёл до кустика сухого, зашелестел им, сам себя напугал шумом — и вприпрыжку побежал прочь. Хороший ёжик.
- Ну, папа, смотри... Таким ёжиком жертвуем!
Поднялись мы на лысую вершину сопочки, отдышались — и вниз, чуть левее взяли. Дядя Витя рукой махнул: мол, теперь — в сторону и вверх. Пошли. Я взглядом по кустикам зелёным, траве сухой, листьям прошлогодним шарю, по стволам и валежинам прыгаю, в кусты заглядываю. Мелькнёт красное — бегу, с досады цветки срываю — не дразните! Иногда рябчик какой вспорхнёт мимо меня. В траве что мелькнёт — не смотрю даже. Справа Светланкин платок белеет, слева — папина тужурка зелёная. Дядя Витя — за Светланкой, дальше.
- Панцуй!!! — звонко кричит Светланка.
- Шима панцуй?! — мгновенно откликаюсь я.
- Танхейза! — орёт в ответ сестра. На три листика, значит. Не большой и не слишком маленький. Бегу на крик — посмотреть. Следом бежит папа, глаза сияют: прав оказался.
Запаливаем сухие веточки и закидываем их зелёными листьями, для дыма. Это от комаров. Предстоит кропотливая работа по откапыванию корня. В нём не только сам корень ценен, но и его многочисленные разветвления, тонкие белые прожилки, бывает, забираются глубоко в землю, прячась среди скалин и других корней.
В семь вечера мы добираемся домой. Папа всю дорогу нахваливает свою интуицию, а я всё вспоминаю ёжика. Его забавные ушки и внимательные глазки. Для него наша встреча тоже была приключением, которое благодаря папе благополучно закончилось.
Произведение публиковалось в:
"Приамурье-2013". Литературно-художественный альманах. Благовещенск, 2013 г.