Страницы из дневника
В минувшем году исполнилось 90 лет со дня открытия в тогдашнем Рухлово первой в мире ОМС - опытно-мерзлотной станции. В Сковородино это событие прошло как-то незамеченным. Первым директором стал Н.И. Быков, потомок Пушкина. Ему удалось забрать из сортировочного пункта в Свободном к себе на станцию двух «ЗЭКа» - Павла Флоренского и Павла Каптерева. Они-то и составили костяк исследователей ОМС. Так, в Сковородино, было сделано несколько научных открытий мирового значения.
В 1967 году после окончания школы я около года проработал на «мерзлотке», где получил трудовую книжку на всю последующую жизнь. Начальником тогда был Гавриил Павлович Минайлов, выпускник ЛИИЖТа, ныне покойный. Вот и Володя Берко ушел из жизни недавно, их светлой памяти и посвящается эта небольшая публикация.
Я не стал ее литературно обрабатывать. Пусть это будут записки молодого человека 16-17 лет середины прошлого столетия.
5 сентября 1968 года. Славный город - порт Находка, Мореходка. 11 часов дня. Я лежу на койке и «бичую». Только что вымыл полы в коридоре казармы, а теперь отдыхаю. Читаю «Юность».
«Но ночь разломится вдали-Она тепла, зари краюха, И брызнет свет, и станет глухо-И я сжигаю корабли!..»
Владимир Цыбин. Задело. За окном дрянненькая погода. Редко выглянет солнце. Прощально помахивают еще зеленые листья тополей. Напротив видна какая-то стройка. Возводят дом, но рабочих мало. Обломков досок, кирпичей, всяких куч - много. В результате: стройка выглядит непривлекательно и мертво. Вдали - сопки поросшие лесом. Лес. Страшно хочу в тайгу. Ноет в душе, когда вспоминаю прошлую осень. Золотые лиственничные леса и красноватые с моховым оттенком мари... Мы бурим вручную. Я сижу на штанге, вернее, на патрубках для груза: медленно вращаюсь. Перед глазами равномерно мелькают: то склон заросшей насыпи, то безбрежная марь с редкими островками лиственниц, то гряда сопок, выкрашенных осенью в неописуемый цвет. Раздается чавканье почвы под сапогами парней, равномерно идущих по кругу, изредка прерываемое разговорами. Смысл которых: где охотиться вечером, какое ^выбрать озеро. Если приложить ухо к штанге, слышно, как скрипит земля под вгрызающейся в нее бурильной ложкой. Скрежет бывает разный. У торфа один, у песка - другой, а у камней, вообще,- страшный; Если камень большой, то придется перебуривать скважину. Вот так кружишься неспешно, слушаешь шелест земли. Порой ветер принесет паутину, которая мягко коснется щеки и неохотно спадет на плечи. Бабье лето...
Декабрь 1967 года. Число не указано.
Наш вездеход пробирается по заснеженной бамовской трассе. Позади прицеплены гуськом, друг за другом, два буровых станка. Последний часто заносит при резких поворотах, которых здесь очень много. Поэтому мы движемся медленнее обычного. Часто останавливаемся, выпрыгиваем из кузова, поднимаем завалившийся на бок станок, или поддерживаем его, когда проезжаем сохранившиеся здесь мосты. Но, в основном, они все сгорели и мы осторожно, в объезд, поодиночке, перетягиваем станки по наледям и кипящим ключам на другую сторону.
У вездехода прозвище - «Коломбина». Внутри сравнительно тепло от работающего мотора и водяной печки. Можно подремать, стукаясь головой, о корпус - выбоины и просадки в насыпи засыпало снегом. При резких подбросах с тента машины сыплется иней, некоторым за шиворот. Поругиваемся. За бортом - мороз за 30. При шумном лязге траков вздрагиваем: не хватало еще «разуться» при морозе.
Добрались до места. Разводим костровище. Мастера колдуют над станками. Но вот один затарахтел, следом другой, как бы торопясь за опоздание. Балласт насыпи еще сильно не промерз - примерно на метр. Холодный долбун отскакивает от него как от камня. Приходится бить горячим. Выхватываешь его из костра и бегом к станку, накручиваешь на ударную штангу, двойные верхонки дымятся... Основное - пройти этот мерзлый слой. Дальше до вечной мерзлоты, пойдет талый грунт. Когда долбун наполняется, отводишь штангу в сторону, бьешь по нему молотком: грунт вываливается, техник-лаборант сортирует, раскладывает по биксам... И снова мотор ревет с перерывами: натяжно, со всхлипами, когда тянет тяжелую штангу вверх, а затем пауза- и штанга с шумным уханьем стремительно несется вниз...
Время обедать. Костровой натопил снега для чая, разогрел замерзший хлеб, тушенку, колбасу, сало. Я предпочитал баночку китового мяса с горошком, мне нравилось. (Тогда и не предполагал, что четыре года буду китобоем. Примечание автора.) У любителей сала и колбасы свои палочки тальниковые, обжаривают на огне, как на вертеле. Кружка с чаем греет руки. Если горячо - ставишь в снег.
Пообедав, все закуривают. Я не курю. Мне нравится смотреть за этим действом, особенно по завершении работ. Они медленно тянут руки в карман, извлекают портсигары, без них нельзя в тайге: курево мнется, крошится, сыреет. Замерзшими пальцами выуживают папиросу, выхватывают головешку из костра и с наслаждением прикуривают, и той же головешкой бережно поправляют огонь.
В декабре день пролетает быстро. Мы заканчиваем бурить скважины и собираем станки. Ярко-красный диск солнца сползает к кромке леса. Верхушки сосен рубиново светящиеся.
Теперь в лагерь Обратный путь быстрее: станки оставили на обочине, завтра снова бурить. Вездеход бежит резво, мы едем по утреннему следу: смело проскакиваем повороты, мосты, выбоины и ключи. Опять дремлем, думаем о предстоящем Новом Годе, и как его будем встречать в Сковородино.
Приехали. Это 43-й километр бывшей ж.д. трассы разъезд Бам, поселок Тындинский. В одном из карьеров землянка.
Построили ее парни из экспедиции УРАЛГИПРОТРАНСА. Остались каркасы от палаток, печурки, сложенные из завезенных кирпичей. Все это было покрыто нетронутым снегом. Посмотрев, появлялась тоска по минувшему лету, о котором остались лишь одни воспоминания. Передняя часть землянки была обшита досками. На углу сиротливо висела табличка: «пр. Таежный. Здесь начинался БАМ». Рядом сосна, к которой прибит умывальник. Да, забыл, еще надпись: «Памятник архитектуры. Охраняется государством. Проект зодчего В.И. Гусева».
Сливаем воду из вездехода, завтра утром опять кипятить. В двери Вовка - наш временный повар. Штатного в эту экспедицию нет. Уговорили, соблазнив поохотиться в свободное время. Как и все повара, он ворчит, мол, опаздываем. Он невысокого роста, в энцефалитке, которую не снимает и зимой, с пушком на ленинском подбородке, который считает бородой. У него известная фамилия, классиком прославленная - Дубровский. Гаврила Павлович со свойственным ему юмором, называет: мусью Дефорж.
Скупо умываемся у сосны подогретой водой. До речки метров триста. Надо сходить наколоть льда, донести, потом снова сходить. На пути к реке небольшое заросшее кладбище, с покосившимися, полусгнившими тумбочками, увенчанными облупившимися звездочками. Это, видимо, администрация, охрана, обслуга лагерей. Здесь же рядом, наверное, и безымянные общие могилы «забайкальских комсомольцев», как горько шутили над собой узники БАМла-га. Песок - удобный грунт для захоронок.
Ужинаем. В землянке тесно, горит керосиновая лампа над поварским столиком, красноватые блики от печки с треснувшими плитой и дверцей. Кто на нарах, кто у столика, кто на чурбачках, с миской на коленях. Глухариная лапша, макароны с тушенкой. Вовка с черпаком наготове - кому добавки?
После ужина укладываем возле печки валенки, развешиваем рукавицы, портянки. Заползаем на нары, укладываемся в спальники. К утру, знаем, будет холодно. Кто первый не выдержит - тот и растопит печку. Потолок из не ошкуренных лиственничных жердей высох- уральцы поленились - кора порой отваливается тебе на лицо. Кто-то крутит охрипшую «СПИДОЛУ» с подсевшими батарейками. Муслим поет: «Хочу, чтоб зимы стали веснами, хочу...»- ну и так далее. Думаешь - в тему... Расслабляешься... И засыпаешь...
Произведение публиковалось в:
Газета "Амурская звезда". - 2018, 05 апреля