Ушла жена от боцмана
Разбудило Бориса Клавдиевича что-то необычное. Вначале он подумал, что кто-то из машинной команды -- судно лежало в дрейфе, и дизели не работали, - увлекшись ловлей кальмаров, разорался на палубе. Но за открытым иллюминатором чувствовалась лишь вялая, с редкими всхлипами, дремота сонного океана. Легкий ветерок, два часа юму назад пошевеливавший занавески, изменил, видимо, направление и зашел с другого борта. В каюте стало душно. Привычно постукивал давно забывший смазку вентилятор. С досадой Борис Клавдиевич взглянул на часы: до вахты можно еще поспать, а он вот проснулся, - и тут вдруг слабо донеслось беспорядочно-надрывное пиликанье гармошки.
Он поднялся и подошел к иллюминатору, осторожно просунул голову и прислушался. Играли на корме. Внизу, на палубе, моторист лениво дергал кальмаров. «Значит, кальмар еще есть, - отметил Борис Клавдиевич. - Авось кашалоты и не уйдут от своей кормежки. Побили их за день крепко...». Он хотел окликнуть моториста и спросить, кто это там развеселился, но спохватился, что разбудит гарпунера, и решил сам спуститься.
Одна рука у моториста, словно шатун, механически ходила вверх-вниз, вверх-вниз... Это он потягивал леску и отпускал, снова потягивал и отпускал, а на конце лески, где-то там, в глубине, был фосфоресцирующий шарик, опоясанный обоймой острых крючков. Другой рукой он опирался на фальшборт, терпеливый взгляд рыбака был направлен в зеленовато-серую у борта, зыбкую воду; на этой зыби китобоец легонько покачивался. Порой рука-шатун как бы спотыкалась, и он быстро-быстро выбирал леску обеими руками, а на конце ее, топорщась хвостом и извиваясь как пропеллер, появлялся, брызгая вокруг чернильной жидкостью и ежесекундно меняясь каким-то переливчатым цветом, красавец-кальмар. Он теребил щупальцами леску и прыгал по палубе, молочно-розово-фиолегово сверкая, а его собратья по-прежнему мощными толчками выходили из глубины и то и дело промелькивали вдоль борта, привлеченные светом прожектора.
- Боцман это, Клавдич, - хмуро ответил моторист и как-то озлобленно потащил попавшегося кальмара. - Жена от нею ушла.
- Как?!
- «Маркони» в полночь депешу принес... Я как раз на вахту заступил, - все так же глядя за фальшборт, без особой охоты разговаривать пояснил он и, будто спохватившись, вновь ожесточенно замахал рукой.
«Мальчишка!..» - обругал радиста про себя Борис Клав-диевич и двинулся вдоль надстройки.
Боцман сидел на кормовом шпиле спиной к судну. На коленях у него была гармошка, на которой, как на плахе, покоилась его склоненная голова. Иногда он поднимал ее, некоторое время вглядывался в ночной океан, словно выискивая что-то, и вот - нашел - начинал терзать гармонь. Играл он плохо, и может, от этого становилось особенно жутко. Борис Клавдиевич подернул плечом, как от нервного тика, и шагнул в коридор.
Боцман жил в двухместной каюте с помощником гарпунера. Тот не спал.
- Ну что, Дмитрий?.. - спросил Борис Клавдиевич.
- А ничего... Выпил одеколон, какой был в каюте, взял гармонику и теперь со звездою говорит, - задумчиво съерничал Мшя, лежавший на нижней полке в одежде, с заломленными за голову руками.
- Вы уж тут присматривайте за ним, - зачем-то сказал Борис Клавдиевич.
Сашка Грюмблат дремал в радиорубке на диване, карауля вполуха эфир. Сашка был из обрусевших немцев с Алтая, минувшей зимой закончил мореходку и делал первый самостоятельный рейс.
- Ты что натворил?! - с шумом открыв дверь, трескуче начал Борис Клавдиевич. - Ты мог посоветоваться, а?! Зайти к капитану или ко мне?.. Через час рассвет, охота - а полкоманды не спало! За ночь же ничего не изменится, а он бы выспался... Ведь она ушла! Ушла и все: ничего ж не поделаешь. Или ты думаешь - она завтра пришлет, мол, извини, я погорячилась... - съязвил Борис Клавдиевич.
184
- Этого я не думаю, - поправил одеяло на диване аккуратный Сашка. - Предупреждение срочно передавали: циклоп идет, ну и РДО заодно...
- Циклон? - сразу забеспокоился Борис Клавдиевич. - А почему до сих пор в дрейфе?
- Внеочередной капчас проводили... Решили ждать рассвета, вроде стороной пока идет, а тут работа, зачем бежать-то от нее, - Сашка убавил громкость приемника.
- Тем более - надо было повременить с радиограм-мкой.
- Это нечестно, -- прервал Сашка и сел в кресло, давая понять, что он здесь хозяин и ему нужно работать.
«Какие они все гонористо-несмышленые, эти молодые специалисты», - с уязвленной и в то же время с какой-то сладостной болью непонимания думал Борис Клавдиевич, спускаясь к себе в каюту выпить кофе перед вахтой. С рассветом, который наступил запоздало из-за появившейся мороси и редких пока еще полос тумана, океан заперекатывался уже крупной зыбью, а настойчиво тяжелеющий ветер задул нарастающе ровно, без порывов, сдергивая с волнистых верхушек пенные лохмотья. Наблюдатели надели плащи с капюшонами и поминутно протирали бинокли. С марсовой бочки на мачте не доносилось ни звука. Стало ясно, что кашалоты, конечно же, почуяли непогоду и давным-давно ушли. К капитанскому часу - в восемь утра - ветер завернул еще сильнее и переходил в штормовой. Посовещавшись, решили удирать. Долго спорили при выборе курса: ветер все еще менял направление.
Отдохнуть к себе в каюту Сашка Грюмблат зашел лишь после запоздалого завтрака и, приятно расслабившись, повернул к зеркалу одурело-бессонное лицо. И сразу заметил пропажу одеколона с полочки над умывальником. Большой флакон польского «Мефисто», благоухал которым он трижды в месяц - после бритья в банный день. Настроение у него опять испортилось, как и пять часов тому назад, когда на вахту заступил старпом, с усердием принявшийся безостановочно гонять локатор. Видимость была еще средняя, кругом чистый океан, до соседних китобойцев по десять миль с одного борта и с другого, но этот перестраховщик так за все четыре часа его и не выключил ни разу - циклон идет! Бегал беспрестанно с верхнего мостика в рубку наблюдать соседей, все ему чудилось что-то по курсу.
Локатор был старый, отслуживший свое, из тех, что моряки со стажем называют привычно - радар. Особенно Сашка боялся за мотор на антенне. В тихую погоду было слышно, как он натужно поскрежетывает. И сердце обливалось кровью за подшипники, обглоданные от износа. Но Клавдича Сашка изучил уже достаточно и знал, что если выключить радар, то Клавдич тут же включит, и снова включит, и десять, раз, и пятнадцать... Пусть уж в одном режиме лучше трудится старичок. Только бы хватило -тьфу-тьфу-тьфу - до конца рейса... И он всю старпомовс-кую вахту просидел в радиорубке, вслушиваясь в ровный шум работающей аппаратуры, словно бы своим присутствием предупреждая возможную поломку.
Неспешно умываясь и чуть кренясь из стороны в сторону от все усиливающейся качки, Сашка прикинул, что штормовать придется суток двое, боцман за два дня перебесится, и работа не пострадает. И он с легким сердцем лег поспать до обеда, предварительно проверив, наглухо ли задраены иллюминаторы.
А Борис Клавдиевич уходить в каюту не спешил. После завтрака он вновь поднялся в штурманскую рубку и бодрым деловитым голосом продолжил разговор с капитаном о выбранном курсе. Борис Клавдиевич вспоминал похожие циклоны, соответствующие времена года, широты, места из своей обширной морской практики. Капитан Васильев, бывший значительно моложе старпома, вежливо слушал, кое-где поддакивал, но тем не менее давал понять старпому, что ему хочется побыть одному. Борис Клавдиевич это знал, он привык к тому, что в последние полдесятка лет у него с капитанами были одинаково-похожие отношения: они все были моложе. Да и с другими членами команды тоже. Он заметил, что живет привычками, которые выработаны годами. Обсуждать распоряжения начальства он любил и в молодости. Он сидел на диване и думал о том, как бы прободрствовать до обеда, а потом уж лечь спать, говорил, что нужно было пойти навстречу циклону, а не бежать от него, но тут Васильев подошел к переговорной трубе и крикнул третьего помощника с мостика.
Привычно обиженный Борис Клавдиевич смотрел, как штурман скинул мокрый дождевик и присоединился к капитану, навалившемуся грудью на стол с картой. Тот стал коротко, вполголоса, что-то пояснять третьему. «Понял... понял...» - закивал головой штурман, затем набросил дождевик и застучал сапогами по трапу.
- А боцман ночью одеколону нажрался, - сменил тему разговора Борис Клавдиевич.
- Да, да... Слышал, - озабоченно ответил Васильев и включил локатор на прогрев. - Шли бы вы отдыхать, Борис Клавдиевич, - добавил он.
К обеду столы застелили мокрыми скатертями, но все равно тарелки приходилось держать в руках. Лица у всех были в поту: внутри судна зависла недвижимая липкая духота, как ртуть заполнившая пустоту. В столовой и кают-компании было людно: наблюдателей с мостика уже давно сняли. Флотилия развернулась, носом на все еще меняющийся ветер, готовясь штормовать. Снаружи беспорядочная круговерть смешивала черные тучи с пенно-посверкивающими валами. Задраенные иллюминаторы осоловело тускнели, сочась пока тихими струйками. Как сквозь вату прослушивалось вялое музыкальное попискивание, заглушаемое взвыванием дизелей, когда большая волна, подняв корму, оголяла винт. Все обедали молча.
Борис Клавдиевич никак не мог заснуть. Вроде и в каюте ничего не гремело, не перекатывалось, не звякало... Все было закреплено. Лишь привычно захлебывался вентилятор при сильных ударах волны, но тут же убыстренно спохватывался и вновь шелестел со стуком. Борис Клавдиевич приставил к переборке вторую подушку, прижался к ней теменем, как всегда это делал в сильную качку, а ноги по диагонали упер в бортовины кровати, руки сложил на сытом животе, но сон к нему не шел. В шторм Борис Клавдиевич делил людей на три категории: одни травят, других тянет в сон, а третьи любят покушать. Пообедал он сейчас с аппетитом, но в голову все равно лезли всякие мысли. Ему чудились звуки гармошки, казалось, боцман ходит по коридору и сейчас начнет клянчить одеколон. Вдруг зашипел динамик: это радист включил передачу «Тихий океан». Слышимость из-за циклона была плохая, и Борис Клавдиевич соскочил с кровати и щелкнул регулятором. Откровенно говоря, он и не любил эту передачу. Поздравления и пожелания, приветы там всякие ему было не от кого принимать. Заодно закрыв и дверь на ключ, он снова улегся. Слава Богу, что так и не женился. От него уходить некому. В полудреме он стал припоминать женщин, с которыми встречался в молодости и с кем можно было бы связать судьбу. Но получилось так, что либо они были старше намного, как та банщица в училище, подкармливавшая и обстирывавшая его и от которой он удрал наутро после выпускного, либо уже с ребенком, как медсестра Вера, два года надеявшаяся на что-то. Были еще и случайные женщины из ресторанов, но те сразу же обращали внимание на его скупую практичность и с легкостью расставались с ним. К чему-то вспомнил школьный случай, когда один десятиклассник из-за любви бросился под поезд. Кажется, он полюбил учительницу. Но это было так давно. Тогда и обучение было раздельным... Уже засыпая, он, не без приятны, подумывал о соседке по лестничной площадке: вернулся к ней муж или нет?
Полдничали при электрическом свете. Китобоец ритмично сотрясался, зарываясь носом в очередной вал. От духоты казалось, что судно движется в нескончаемо-рычащей темной утробе.
Васильев, полустоя-полусидя, наспех выпил кружку чая и вышел из кают-компании. Проходя мимо столовой, услышал музыку боцмана, теперь сопровождаемую еще и тяжкой песней. Наполовину поднялся по трапу, намереваясь идти в ходовую рубку, постоял, подумал и вернулся в столовую.
- Пойдем! -- он мягко высвободил гармонь из боцманских объятий и сунул ее буфетчику. Показал глазами: «Спрячь!», а вслух произнес: - Принеси чайник кипятка в каюту.
- А... Кэп... - не глядя на него, сказал боцман. Пожал плечами: - Пойдем!
Боцман сидел в капитанской каюте на диване и так же безучастно смотрел в одну точку, мурлыкая какую-то тягомотину себе под нос. Он даже не старался противиться качке, и его болтало, как ваньку-встаньку.
Васильев размешал в литровой кружке марганцовку с водой и завел боцмана в душевую.
- Я думал, кэп, ты меня водочкой утешишь...
- Пей! - нежно приказал Васильев.
Когда боцмана вырвано, Васильев, как гурман, длинно втянул носом воздух и пошутил:
- Я теперь до конца путины словно дезодорантом мыться буду.. Блеск!
Он достал из холодильника сухое молоко, насыпал в ту же кружку, добавил сахару и развел кипятком. Терпеливо смотрел, как боцман, обжигаясь и кашляя, допил вторую кружку, всученную ему насильно, и сказал:
- Боцман Быков, если еще услышу твое нытье, не говоря уж - увижу, не дай бог, - морду набью... Ты же мужик!
- и, встряхнув его за плечи, выпроводил из каюты.
Потом Васильев вспомнил, что из-за неурочного кап-часа не делал сегодня зарядку. Взял в шкафу гантели, расставил пошире ноги, но на одном месте невозможно было устоять. Тогда он сел на кровать и, сообразно болтанке, стал выполнять плечевые упражнения.
Жена у Васильева находилась на курорте в Алупке. У них не было детей, и последние тды она моталась по лечебницам и докторам. Размахивая гантелями, он как-то отстраненно подумал, что боцманское состояние он никогда не испытает. Наоборот, жена постоянно в страхе, что он уйдет к другой.
Ночью Сашка Грюмблат колдовал над гирокомпасом в навигационной шахте - от жары поднялась температура жидкости, и сработала сигнализация, - когда в люк просунул свою пего-лохматую голову Гиляз.
- Сашка... - почему-то шепотом окликнул он. - Отправишь сёдни, а?.. - Выпученными от наклона глазами он смотрел сверху и протягивал писульку. Усы у него выжидающе шевелились.
- Попробуем.
Из команды Гиляз был, пожалуй, старше всех. Сашке нравилось, с какой непосредственностью он подавал радиограммы, передавая в каждой несколько приветов своим бесчисленным родственникам в Казани, делая трогательные ошибки в ласковых и нежных словах, обращенных к жене. «ПАЧЕМУ ДОЛГО МОЛЧИШ ПИШИ СВОЕЙ ЖЫЗНИ КАК УЧАЦА ДОЧЬКИ ЦЫЛУЮ = ГИЛЯЗ»,
- прочитал Сашка и положил бумажку в карман рубашки, где задень накопилось десятка полтора подобных листочков: в клеточку, в косую линейку, из блокнота для заметок, а один - хорошей, если не финской, бумаги - от капитана...
... Упершись ногой в основание передатчика, свободной рукой держась за край стола, Сашка сидел за ключом и тщетно, переходя с одной рабочей частоты на дру]"ую, выстукивал позывной центра: УКА... УКА... УКА... Тут тихо отодвинулась дверь, и заглянул сутки не спавший Васильев:
- Саша, - он виновато улыбнулся. - Радар скис...
Сашка Грюмблат смотрел на экран. Развертка локатора стояла на одном месте - слева по корме судна. Он снял высокое напряжение.
- Мотор на антенне полетел, - сказал он Васильеву.
- Я предупреждал вас... Сейчас слазаю проверю. Если не заклинило - наше счастье. Вручную можно разворачивать и периодически, по секторам, просматривать...
- Грюмблат. здесь контейнеровозы японские ходят, танкера! - с жестяным оттенком заговорил Борис Кдав-диевич. Он стоял у рычага сирены, давая гудки через равные промежутки времени.
- Погоди, старпом, - прервал его Васильев. - Сходите за боцманом, - обратился он к рулевому. - Пусть захватит монтажный пояс, а вы, Клавдич, возьмите руль.
Через минуту в рубку поднялся почерневший и осунувшийся боцман. Цепь монтажного пояса тихо позвякивала.
- Быков, - сказал капитан. - Тут такое дело... Объясни все, Саша.
- Значит, Коля, так, - заговорил Сашка. - Попробуем провернуть антенну у радара. Если крутится, привяжешь кончик и осторожно повращаешь вокруг оси. Только под рупор сам не лезь! Хоть и маленькое, но все же облучение... А если мертво сгоит - то сразу назад. Понял?
Боцман уже надел дождевик и отдраивал дверь на крыло рубки.
- Пояс!.. Пояс не забудь пристегнуть! - крикнул Васильев вслед.
Сашка подошел к локатору, выждал минуты три-четыре, которые понадобятся боцману, чтобы добраться и освоиться, и включил высокое.
Линия развертки уже натужно ползла по кругу, высвечивая мелкие крапинки вспененных валов. Милях в пяти справа крупно сверкнула большая точка.
- Это тридцатый приблизился, - пояснил Сашке Васильев. - Клавдич, сообщите соседу, что у нас радар дохлый, пусть корректируют.
В рубку ввалился мокрый боцман.
- Молодей, боцман, - поблагодарил Васильев. - Через полчаса сможешь проделать то же самое? Быков угрюмо кивнул и спустился к себе.
- И говорить человеку не хочется. Видишь, Грюмблат, что с ним баба сделала? - нарушил молчание Борис Клав-диевич. Он почувствовал облегчение оттого, что выход найден, что капитан взял бразды правления и остаток вахты пройдет без нервотрепки.
Волны с тяжкой методичностью вздымали судно. Вахтенный матрос чертыхался после каждого удара, кося глаза на мечущуюся репитерную картушку компаса, и рулевка в его руках измученно скрипела. В паузах между ударами было слышно, как на штурманском столе постукивали карандаши в эбонитовом стакане, а линейка с транспортиром противно елозили по карте,
- Же-е-снский характер, - так и не дождавшись ответа, нараспев протянул Борис Клавдиевич. - - Тут хоть предупреждение получили, - повел он головой в черноту залитых лобовых стекол рубки. - Приготовились, ждали... Хоть тайфуны все и под женскими именами ходят, а все ж по-благородному получается. Врасплох редко захватывает: к природе и той подобрали ключик... Ты жениться не думаешь? - вновь обратился он к Грюмблату.
Сашка направился в радиорубку.
Старпом повис на рычаге: китобоец слезно затрубил посреди ревущего океана.
- Не задевайте вы молодежь, Борис Клавдиевич, - геперь долгое молчание нарушил Васильев. - Вы подчеркнуто выхолошенно живете, Борис Клавдиевич. От и до. Пре-сноватенько-с, знаете?.. -- от усталости прорвался он. - Лет до ста проживете. И даже проплаваете, - снова не сдержался он.
Борис Клавдиевич обиженно подошел к рации и стал вызывать на связь тридцатый.
К утреннему капчасу поутихло. Появилась видимость кабельтова в два-три, но по флангам флотилию трепало по-прежнему. Стало ясно, что китобоец в середине циклона, и передний фронт они миновали. Все вздохнули облегченно: задний фронт -- это уже начало благополучного, быть может, конца.
В эти-то притихшие полчаса Сашка и «зацепился» за центр. Быстро, торопясь, отбулькал все радиограммы про любовь, продублировав на всякий случай Гилязову с его татарскими именами и отчествами. А перед тем как распрощаться, все-таки решил заодно дать и маме в Бийск... Жив, здоров, чувствую себя отлично, не скучай, береги себя, я люблю тебя, мама.
1982
Произведение публиковалось в:
"До коммунизма и после": повесть, рассказы. – Благовещенск : РИО, 2003.