В ладонях детства
Мальчик брел по обочине дороги. На нем были < вельветовые короткие штаны с лямками, которые переплетались на груди крест-накрест. Вылинявшая майка с «динамовской» эмблемой была явно велика ему, и буква «Д» постоянно сползала с груди куда-то вбок, под мышку, и мальчик временами, как бы спохватываясь, поправлял майку.
Он шел, и песок шуршал под новыми сандалетами. Дорогу недавно асфальтировали, и в воздухе пахло битумом. Матьчик был здесь в первый раз, ему все было интересно, и он очень хотел попасть на реку, а потому удерживался от соблазна свернуть в сторону какой-нибудь дачи.
Еще ему очень хотелось вырезать красную бузиновую тросточку в кустах. Сегодня они ездили в город и долго ходили по нему, а дедушка все показывал и показывал, а на рынке купил внуку ножичек: два лезвия и круглое колечко на вишневой ручке - это, пояснил дедушка, чтобы не потерять. И теперь ножик лежал у мальчика в кармане. Бечевка накрепко связывала одну из лямок штанов с колечком, и мальчик то и дело тянул за нее, и новый ножичек тяжело ощущался рукой, словно пескарь на удочке, а мальчик думал: как хорошо, что придумали колечко.
Утром они ехали на автобусе. Они ехали там, где дорогу еще только покрывали асфальтом, и кусочки гравия липли к колесам, а потом отрывались и с шелестом стучали по крыльям автобуса. Солнце взошло недавно, и в автобусе было прохладно. Мост появился неожиданно - ровный, с двухсторонним движением. Перила бросали четкую тень на утреннюю реку. Дед, обняв мальчика, сказал: «А вот и Москва-река!». И тогда мальчик прижался к еще не запыленному стеклу автобуса, он прижался лицом так, что нос его расползся, стал еще курносей. Мальчик захотел на реку, к тем дядькам в длинных резиновых сапогах, которые бродили в воде около берега и махали удочками и почти все были в шляпах. Но дед сказал, что сейчас некогда, и, увидев кривящегося мальчика, пояснил, что автобус здесь на останавливается, и пообещал, что обратно они пойдут пешком. Вволю побродят по песку, где есть маленькие ракушки. И что он попросит у рыбаков удочку, и они поймают пескарика. Мальчик сказал: «Ладно», - и еще раз оглянулся на реку.
Это про нее так много говорила мама и про то, как здесь росла. Когда они ссорились с папой, она всегда говорила, что уедет сюда и возьмет с собой Васю, а папа пусть остается там, в тайге, и зимой ходит на реку за водой и долбит эту проклятую прорубь. Та речка была маленькая, зимой вся в наледи. Вася катался по ней на одном коньке - на двух еще не научился - и ничего плохого в речке не находил. Но Москва-река была для него как сказка. И Маргарита Яковлевна в школе про нее рассказывала, про князя Юрия Долгорукова, про печенегов, про хана Батыя и славянских богатырей. Она им показывала картинки, где бородатые люди в кольчугах и шлемах рубились на деревянных стенах крепости.
- Дед... А, дед? - спросил утром мальчик. - А где мама в теннис играла9 - и мальчик посмотрел в окно, будто мог увидеть там ченнисный корт, где его мама начинала когда-то играть. Как она говорит, - в ею возрасте.
Мама была мастером спорта, и он этим очень гордился, всем говорил: «Моя мама - мастер спорта!». Однажды Димка сказал, что все это он придумал, что он хвастун. Он ударил тогда Димку ледышкой. Тому было больно, но он не кричал, и они долго дрались на реке. Конечно, он побил Димку, который слабее его. Помирились они не сразу. А когда через несколько дней пожали все-таки друг другу руки, то Вася объяснил Димке про большой теннис, что играют в него большими ракетками и на кортах. Он рассказывал это уверенно и правдиво, хотя сам в глаза не видел никогда теннисного корта. У них там играли только в настольный теннис, который он впервые увидел в школе и вначале никак не мог поверить, что это тоже теннис. Мама рассказывала не про такой. И здесь девочки были безо всяких юбочек, а ракетки были маленькие и без сеток. Еще называли его «пинг-понг». Дома в шкафу стояла большая зачехленная ракетка, и часто, когда в квартире никого не было, Вася брал ее обеими руками и воображал себя на корте под Москвой, и в ушах стоял стук мяча. Мама, когда у нее болела голова, жаловалась, ЧТО в i олове будто стучит теннисный мяч, глухо и методично. Васе этот стук представлялся очень страшным и неожиданным, как гром. Наверное, оттого, что мать была обычно ра )Дра женной и злой, когда болела.
И вот сегодня утром он смотрел в окно автобуса, а дед ответил:
- Нет. Его уже нет. Корт снесли, Васюня... Там ребята играют в баскетбол.
...А реки все не видно - как будто исчезла. Мальчик жалел сейчас, что показал себя слабаком утром: когда, находившись вдоволь по городу, дед спросил, не устал ли он, Вася ответил утвердительно. И они не пошли обратно пешком. Правда, ему тогда хотелось поскорее сесть в автобус и пооткрывать ножичек, повертеть его, а потом приехать домой и похвастаться. Уж очень ему не терпелось похвастаться... Ну где же река?
Асфальт пошел уже старый и пропыленный - теплый душный запах битума исчез. Теперь мальчик гггел устало и неуверенно. И совсем неуверенно он подошел к старому розовому дому, у которого дорога круто сворачивала влево, и там, за поворотом, моста через реку тоже не было. Напротив дома, на пригорке, росло большое тенистое дерево. К нему поднималась тропинка и утыкалась в скамеечку.
Мальчик уже отчаялся. Он потоптался и пересек шоссе. Взобрался на пригорок и, поправив букву «Д» на груди, уселся на скамью.
Лучик солнца, проткнув листву, играл на лезвии ножа. Скамья была старая, высохшая, вся в трещинах, и мальчик, вырезав первую букву - «В», - здорово намучился... Листва нашептывала что-то, иногда, шурша, проносились машины. И он совсем ire заметил, как подошел мужчина, остановился, посмотрел на него и сказал:
- Ну зачем же ты, Вася?
Мальчик испуганно обернулся, закрывая спиной яркие, непристойно белые буквы. Мальчик потупился. Мужчина прямо смотрел на него. Но смотрел не грозно, и по его лицу мальчик понял, что кричать он не будет, топать ногами гоже, и от этого мальчику стало еще хуже. Молчание затянулось. «Уж лучше бы уши надрал, - подумал он, - я бы все равно не заплакал. Я бы убежал и все. Меня, наверно, дома потеряли».
Мужчина сел рядом. Мальчик засопел и заболтал ногами.
- Нехорошо. И молчишь вот.
Мальчик и сам понимал это. В школе у них за такое еще ставят в угол. И чтобы как-то сгладить неловкость, а заодно и вывернуться из столь щекотливого положения, спросил:
- А вы кто, дяденька? И откуда вы знаете, что меня звать Вася?
- А еще знаю, что ты уже учишься, раз умеешь писать свое имя. Верно же? Вот только в каком классе?
- Во второй пойду, - с готовностью доложил мальчик.
- Уже большой! А мы с тобой тезки.
И мальчик еще раз убедился, что криков не будет.
- А что ты тут делаешь? - спросил мужчина. Он стал снова серьезным, и мальчик опять почувствовал себя так, как и в самом начале разговора.
- Я... я гуляю, - ответил он. - Мы приехали вчера. А сегодня я гуляю. Дядь Вась, а где здесь река? - схитрил он.
Услышав вопрос, мужчина улыбнулся:
- А откуда вы приехали, Вася?
Мальчик немного помолчал, выжидая положенное время, чтобы с гордостью произнести:
- Мы с Дальнего Востока, - и посмотрел, как будет реагировать на это собеседник, и тот, заметив это, со значением протянул:
- О-О...
- Нужно лететь до Благовещенска, - продолжал мальчик, потом на север, в Экимчан, а уж потом на автобусе в наш поселок, где много оленей и где у меня друг Димка. Он эвенк, у него самые красивые унты в школе... А папа у меня врач, и мама врач, а еще она мастер спорта1 - не удержался и похвастался мальчик.
- И ты, я вижу... - мужчина кивнул на футболку. Мальчик, смутившись, в очередной раз поправил ее.
- Ну что, Вася, нравится наш город?
- Да... И у меня мама здесь родилась. А завтра мы поедем смотреть Москву. Будем кататься под землей на... ну этом... как его?
- В метро? - подсказал мужчина.
- Да... Экс... экс... на нем, в общем.
- А-а... - снова протянул мужчина. Он задумчиво барабанил пальцами по скамейке, как раз в том самом изрезанном месте. - А следы о себе, Вася, нужно по-другому оставлять. - Мужчина покосился на буквы.
- Простите меня, - сказал мальчик.
- Знаешь, кто там жил? - и мужчина показал через дорогу. Мальчик покачал головой.
- Давно, когда мой дед был таким, как ты, Вася, в том розовом доме жил один человек. Он много работал, лечил людей, а вообще-то он стал великим писателем. Он работал здесь год, но и позже иногда приезжал сюда: он любил Подмосковье. Вечерами, когда солнце садилось, а плотва играла на реке, выходил из дома и шел сюда, под липу. Он отдыхал здесь, Вася. Вот под этой липой. А если спуститься в овраг и пойти по песку к реке, то справа, на вершине холма стоит церковь: белая-белая, с луковичками-куполами. Он поднимался к стенам церкви. Оттуда, с высоты, видна далеко Москва-река, в верховьях которой построен монастырь с галереями и кельями, дозорными вышками и просторным монастырским двором. Там сейчас музей. Тихое место, когда кино не снимают. И если хочешь - мы туда сходим. Только не сегодня! - поспешил опередить мальчика мужчина
- Хочу! - крикнул мальчик. Ему почудились кирпичные с зелеными щербинами стены, серые подвалы и камеры пыток, дозорная вышка, откуда издали замечали приближение кочевников, и колокольный звон, поднимавшийся при этом, черный дым над чанами с закипающей смолой, бряцанье оружия... Мальчик перевел дух и снова повторил:
- Очень хочу! А когда?
- Ух ты! - улыбнулся мужчина. - Может, завтра... Да, о чем я говорил?.. А.... У этого человека была аккуратная бородка, добрые глаза, очки на шнурочке...
- Пенсне, - вставил мальчик.
- Верно, - подтвердил мужчина. - Видал?
- На картинке.
- И это был в будущем знаменитый писатель Антон Павлович Чехов.
- Вспомнил! Вспомнил! - закричал мальчик. - Мне мама рассказывала. Мама говорила, что он был замечательный человек, а еще большой интеллигент. Дядь Вась, а что такое интеллигент?.. И он умер от чахотки. Так раньше туберкулез называли, это когда кровью кашляют, - выпалил мальчик.
- Постой, постой!.. Откуда ты знаешь? - спросил мужчина.
- У мамы в больнице висит портрет на стенке. Я ее еще маленький спрашивал.
- Да, Вася, болел. Однажды он собрался и уехал на Сахалин. На поезде, на лошадях, на пароходе, пешком... Он смотрел, как живут люди, лечил их, делал перепись населения на острове, а вот сам не уберегся... Вот здесь, на скамье, он. возможно, и составил план этой поездки, размышлял, писал письма, писал рассказы...
Мальчику опять стало стыдно. Он представил, как резал скамью, и покраснел. «Еще старался, как дурак. Наверно, язык высунул». Он знал, что в школе на уроке рисования всегда высовывает язык, когда рисует, о чем регулярно напоминает Маргарита Яковлевна. Отчего это? Может, от удовольствия, он любит рисовать. Ну а здесь? Здесь совсем другое дело, здесь не только язык... Здесь...»
- Пойдем? - спросил мужчина. Они спустились в овраг.
- Я хочу к реке, - вдруг вспомнил мальчик.
Шли по оврагу. Потом по тропинке, которая, если проходила у подножия сосен, то была вся переплетена жгутами корневищ, и, чтобы не спотыкаться, мужчина и мальчик взялись за руки. Стволы сосен были смолистые и желтые в лучах заходящего солнпа, как отваренная кукуруза. Навстречу то и дело попадались загорелые парни и девушки с турбазы. Все в шортах и босиком. Мальчик снял сандалеты и тоже пошел босиком. Так они вышли к шоссе, которое еще не остыло после жаркого дня.
- Приятное... Оно теплое. Постоим намного? - предложил мальчик.
- Хорошо, - согласился мужчина. Здесь было красиво, и он понял, что мальчик хочет посмотреть кругом, и, не дожидаясь вопроса, сказан: - Во-он туда мы завтра пойдем... Видишь? - и он повел рукой в сторону далеких куполов, едва тлеющих в вечерней синеве.
Река была внизу - шоссе шло по самому берегу. На той стороне тянулся узкий пляж. Он был пуст, лишь несколько ребят играли в футбол на песке. На них никто не кричал, игра получалась, и мальчику, само собой, захотелось туда, но он подумал, что уже поздно, да его бы, пожалуй, и не приняли. И, поправив майку, сказал:
- На ту сторону не пойдем.
И они двинулись по краю шоссе. Опять дядьки махали удочками. Некоторые сидели, смотрели на поблескивающие колокольчики, подвешенные к леске, а в клеенчатых пакетах, еще живая, билась пойманная рыба.
- Зайдем ко мне? - спросил мужчина. - А потом посажу я тебя на автобус, и поедешь домой.
- Зайдем, - взросло ответил мальчик. Свернули с шоссе, поднялись по узкой улочке.
- Вот сюда.
По бокам дорожки до самого крыльца росли цветы, и они сильно пахли.
- Как много цветов! Это розы, да, дядь Вась?.. Я никогда не видал, как они растут!
- Хозяйка любит цветы. Ну, а мы?.. Мы... - - Мужчина вдруг задумался. - А мы в ладонях заскорузлых все держим нежные цветы... - чуть хрипловато прочитал он. -Хорошо сказано, а, Вась?
- Да. А кто это сказал, Чехов, да?
- Нет, один поэт.
Они сидели за столом и ели грецкие орехи. Мужчина сдавливал орех в кулаке, пока не раздавался глухой хруст.
- Ого! - восхищенно говорил мальчик. - Мне бы так.
- Вот подрастешь, - ответил мужчина. Наступили сумерки. Мальчик чувствовал себя свободно и просто. Они о многом друг друга расспрашивали, обсуждали завтрашнюю прогулку. Между ними возникло то мгновенное, беспричинное, но крепкое и дружественное влечение, которое так понятно и естественно лишь между взрослым и ребенком.
- Спасибо - поблагодарил мальчик и поднялся. - Мне пора.
Они вышли.
- Дай-ка ножик. - Мужчина наклонился и осторожно срезал розу. - Держи!..
Цветок был холодный, с капельками вечерней росы.
Мальчик поднес его к лицу, потом ближе, и нос стал холодным и тоже мокрым.
- Хорошая и колючая... - сказал мальчик. - Правильно же, дядь Вась. Хорошая и колючая...
- Остановку знаешь?
- Ага, больница.
- Третья отсюда, - уточнил мужчина. - Завтра у той же липы, часов в десять. А мама отпустит?
- Я ей все расскажу, и она отпустит.
- Ну ладно. Вот и автобус.
Двери задвинулись, и мальчик помахал рукой. В автобусе уже горел свет. Пассажиров почти не было, и от пустоты казалось как-то особенно чисто и светло. Мальчик вдыхал запах цветка, по временам дул на розу, и лепестки едва-едва шевелились.
...Вася через силу пил кипяченое молоко. Нужно было выпить все - полную кружку. Мама сидела рядом и смотрела, как Вася жевал поджаренный с яичком хлеб и запивал молоком. С трудом проглотив пенку, он сказал:
- Вкусно. - И подумал: «Вот сейчас и спрошу». Он открыл было рот, но мама поднялась и стала убирать со стола. На террасу влетел мотылек и кружился у настольной лампы. Мальчик смотрел, как он тыкается и, точно слепой замерзший щенок, упрямо жмется к абажуру, часто махая крылышками. «Вот сейчас я ей расскажу, и она отпустит».
- Ты что-то хочешь сказать, Вася? - спросила мать и подошла к столу. Она улыбалась, у нее, видно, было хорошее настроение. И мальчик вдруг представил себе, как ему придется объяснять сейчас, а мама сначала не поймет никак, о чем он просит, а поняв, перестанет улыбаться и примется отчитывать Васю, будет говорить о том, что Вася... Вот этого-то ему и не хотелось, и вообще, ведь они были у дедушки, были там, где родилась мама, а сейчас такой чудесный вечер. Пусть все сегодня таким же и останется. Он взглянул на мотылька и сказал:
- Мам, я хочу почитать книжку. Любую, которую написал Чехов. Помнишь, ты про него рассказывала?..
Стояла августовская ночь. Он лежал на террасе, где постелила ему мама. Лампу поставил на старый табурет в изголовье дивана. Желтоватый свет падал на постель и плечи мальчика, на голову, бросая тень, как бы отползавшую от подушки. На террасе чуть пахло керосином, жареным хлебом. А еще ранними яблоками. Этот тонкий душистый запах всегда вызывал слюну у него, даже когда он и не был голоден. Из неплотно прикрытых окон тянуло свежестью и садом; было слышно, как где-то попискивала летучая мышь.
Вася ничего этого не замечал. Он читал про собаку, которая потеряла хозяина. Она бежала по улице, а кругом толкались все незнакомые ботинки и галоши. Шел снег, собака была мокрая, усталая и голодная. Она скулила, и она была без хозяина... Мальчик перенесся в мыслях туда, на сырую холодную улицу. Он не заметил сползшего одеяла и дрожал. Казалось, что снег засыпает и его. И когда голодная Каштанка, прижавшись к подъезду, стала горько плакать, он тоже ощутил сильный голод. Мальчик машинально нашарил под подушкой яблоко и сочно захрустел.
Было слишком поздно, один раз приходила мама, и он еле-еле уговорил. И уже немного резало глаза...
Он уснул за полночь, когда дочитал до конца. Это была его первая книга после «Родной речи». И, засыпая, он еще раз представил себе светлый круг арены и собаку. И как она услышала свое настоящее имя. Вначале не поверила, а потом услышала снова и ринулась на знакомые, родные голоса. Она прыгала через кресла, плечи и радостно повизгивала от счастья. От хозяев привычно пахло столярным клеем. «Здорово!» - подумал мальчик и стал засыпать, мечтая о завтрашней прогулке. Она стала для него такой явной и определенной, что он на миг испугался: «А вдруг просплю?». Но вспомнил, что мама утром будет готовить завтрак здесь, на террасе, и он-то уж обязательно услышит! И, вздохнув с облегчением, он уснул под сонно-далекое бряцанье алебард и щитов, копий и мечей.
Солнечным звонким утром, приготовив завтрак, мама подошла к Васе.
Мальчик спал. На табурете лежала книга, мать взяла ее. Она была раскрыта на последней странице. И там детским почерком написано: «Книга очень хорошая».
Мать улыбнулась и тронула сына за плечо...
1978
Произведение публиковалось в:
"До коммунизма и после": повесть, рассказы. – Благовещенск : РИО, 2003.