О чём Ромео и Джульеттае
С утра Шура Кочкарь появился в гараже. Послушал анекдоты, сам рассказал парочку. Ругнулся с диспетчером из-за вчерашней путевки. Ехать пришлось в дальнее село по разбитой еще с весенней распутицы дороге. Пока там полдня стояли в ожидании разгрузки (в колхозе не было крана, пришлось упрашивать «левака», а привез туда Шура жатку и запасные части к комбайнам), да пока поужинали, - возвращаться пришлось ночью по малознакомой дороге, которая своими колдобинами душу вытряхивала.
Когда разговоры поутихли и многие ушли в рейсы, он подмял капот «Зилка», подрегулировал уровень бензина в поплавковой камере, чтобы не мучился напарник, и часам к девяти, когда все разъехались, пошел к начальнику автобазы.
Несмотря на утренний час, было жарко. Лениво копошились в пыли воробьи. В тени под забором, высунув язык, лежал автобазовский пес Кардан, он чуть махнул хвостом в приветствие.
Кабинет начальника в конце коридора, за обитой коричневым дерматином дверью. Петреня говорил по телефону:
- Не могу, у меня механик в запое, инженер в отъезде, завсклад в этом деле не разбирается. Себе на шею веревку не хочу. Прощай, дружище, ты меня выручал, я тебя выручу, но в другое время. Все. Пока.
Он положил трубку на рычажок, покосился на телефон,, взял в руки лист бумаги и стал его гладить, чтобы скрыть волнение после разговора.
- Садись, рассказывай, в чем дело. Времени у меня мало,, надо, как говорится, страной руководить, дело делать. С чем: пришел?
- За характеристикой пришел, Илья Сидорович.
- Натворил чего-нибудь? - насторожился тот.
- Нет, поступать хочу.
- Куда? - вздохнул тот с облегчением, и снова в глазах: тревога.
- Да знаете, Илья Сидорович, в Институт кинематографии. Давно советуют. Режиссер нашего народного театра каждый раз толкует - учиться надо, талант у тебя есть. Вот --решился.
Начальник поднял в удивлении брови, выдвинул и вновь задвинул ящик стола, внимательно осмотрел Шуру.
- Вообще-то заходил твой режиссер, толковал, но я не-думал, что ты такой талант. - Глаза у него заискрились усмешкой. - Мне хорошие водители нужны, на автобазе и так «артистов» хватает.
- Нет, Илья Сидорович, я всерьез собрался. Не получится, так не получится. Надо попробовать.
- Слушай, Саня. - Начальник вышел из-за стола, сея рядом с Шурой, положил руку на спинку стула. - Ты же сам знаешь, есть у нас хорошие артисты. Вот Тихонов, - загибает он палец, - Никулин, Леонов, ну, там... - начальник подмигивает Шуре, - Марчелло Мастрояни, а мне ох как нужны водители!.. - Он закурил сигарету, стряхнул пепел. - Кстати,, ты ближе к искусству, правда, что Марчелло в жизни терпеть не может женщин?
- Кто его знает, в Москве спрошу. - Шура настраивается на веселый лад.
- Ну, чувствую, что не уговорю. С другой стороны, и правильно. Коснись чего, скажут - Петреня талант зажал на автобазе, а талантливый человек, как беременная женщина: срок, приходит, должен разродиться. Кто сказал? - Шура пожал плечами. - Вот и я не знаю, а слова хорошие. Может, ты великим станешь. Забудешь старика, а? Забудешь. Я тоже не всю жизнь с нашими алкашами воевал, тоже мечту имел... Ну,, хрен с ним. Уговорил, пишу характеристику. Но ты еще подумай. Можешь писать заявление на материальную помощь, подпишу.
Шура поблагодарил и вышел. Понаблюдав в окно, как он пересекает двор автобазы, начальник сел за стол, достал шариковую ручку, стал писать.
«Характеристика на Кочкаря Александра Павловича. Шофер автобазы № 2 города Реченска Кочкарь А. П. за три года работы зарекомендовал себя знающим специалистом, ежемесячно перевыполняет план грузоперевозок, за что неоднократно награждался грамотами и получал благодарности руковод-. ства. Тов. Кочкарь активный общественник, является нештатным автоинспектором, участвует в художественной самодеятельности, создал интересные образы». Петреня хотел еще указать на артистические способности Шуры, но не подобрал нужных слов и закончил характеристику так: «Рекомендую для поступления».
Самолет приземлился в Домодедово. Шура пробился из-здания аэропорта в окружении таксистов, которые наперебой, предлагали свои услуги, чувствуя особым чутьем, что приехал «пиджак».
Сел в одну из машин. Водитель-здоровяк в служебной фуражке хлопнул дверцей.
- По педалям?
- По педалям, - вяло ответил Шура.
Широкое шоссе понеслось навстречу. Стрелка спидометрана «сотне». «Мы так не гоняем,- отметил про себя Шура,- план, наверно, большой».
- Слышь, земляк, - окликнул его таксист. - А куда в городе?
- В Институт кинематографии.
- Чего тебе туда, поступать, что ли?
- Поступать, на актерский,- не сразу отвечает Шура.
- Во как! А руки, я заметил, не интеллигента. С железом дело имеешь?
- Шоферю на грузовике.
Водитель оживляется:
- Чего тебя в артисты потянуло, крутил бы баранку. Я вот и артистов вожу, интересуюсь их жизнью, жалуются - ничего, говорят, хорошего. Я бы так предложил кому там наверху: нужен человек на роль - ищи его в жизни, подучи малость, а снялся в роли - гуляй дальше, занимайся производительным трудом. Когда надо, позовут. Вот кто хорошо сыграл шофера в кино? - поправляет он зеркало, чтобы лучшее видеть лицо Шуры.
Тот пожимает плечами.
- Куравлев, Пашку Колокольникова...
- В работе твоего Пашку не видно, - возражает таксист. - Хохмы устраивает, а работу показать не умеет. Не работал в жизни шофером. Помнишь, был такой фильм «Большая руда»? Вот Урбанский - шофер, ничего не скажешь. Жизнь надо знать...
Водитель приветственно махнул рукой встречному автобусу. Вновь поглядел на Шуру.
- Тут вчера ко мне в порту садятся две девицы. На вид ничего, ноги есть и все прочее. Тоже во ВГИК, в актрисы. От маминого подола оторвались, насмотрелись картинок в журналах, на красивую жизнь потянуло. Вот поступят, скажем, подучатся, а что дальше?
Он опять вопросительно глядит на Шуру. Тот не знает, что дальше.
- Если поступишь, сыграй шофера, сыграй как надо.
Шура обещает.
У большого серого здания шофер лихо разворачивает машину, берет плату точно по счетчику, машет на прощанье ручкой.
Шура подходит к окну с надписью «Выдача пропусков». Через минуту ему протягивают узкую картонку и велят под-шяться на второй этаж.
- У вас прослушивание! - кричат вдогонку.
На втором этаже стоят будущие звезды кино. У двери приемной комиссии пожилой мужчина, широко раскинув руки, убеждает собравшихся:
- Товарищи, у нас все переполнено, предлагайте свои таланты другим училищам, адреса внизу, пока не поздно. У нас етоять негде!
«Звезды» глухо волнуются, но не уходят. Здесь не пройти. Шура протискивается к другой двери. Тоже людно. Абитуриенты переговариваются оживленно и стихают, когда открываете я двери. На двери - лист бумаги со списком прибывших на конкурс. Шура долго смотрит на лист, не знает, что делать. .За ним наблюдает молодой, кавказец. Подходит к Шуре, трогает за руку:
- На прослушивание?
- Наверно. - Шура не знает, как это называется.
- Пиши свою фамилию, вот здесь внизу. Давай я напишу. Диктуй. Так и пишем. «Коч-карь». Правильно написал?
- Правильно, спасибо. А вы тоже сюда?
- Нет, я на сценарный. Наблюдаю сцены из жизни простых абитуриентов, может пригодиться. Откуда родом?
- С Дальнего Востока, город Реченек.
- Дальний Восток знаю, Реченек не знаю. Здесь в основном окрестные толпятся. Главное в нашем деле - не дергаться. Вид у тебя товарный, одежда соответствует. Держись смелее. Я пошел. Кстати, - Хачик. - Он протянул Шуре загорелую, крепкую руку. - Может, увидимся. Ни пуха!
«К черту»,- думает Шура, смотрит вслед уходящему Хачику, прислонившись к стене, оглядывает окружающих, прислушивается к разговорам.
Рядом две девчонки, лет по семнадцати, схватив друг дружку за руки, убеждают ничего не бояться.
- Если заставит улыбнуться, - говорит одна, - у меня щербинка впереди, может не понравиться.
- Да ничего не будет. В прошлом году впереди меня такая была страшненькая, глянуть не на что, а ее взяли. Он на характерные роли берет, ему красавицы не нужны.
- Кто знает, вчера были не нужны, а сегодня...
Стрельнув глазами на Шуру, она наклоняется к подруге, что-то старательно шепчет. Шура отворачивается, трогает языком надломленный в давней драке зуб и морщится. Едва тогда «отмахались», когда схватились с забурхановскими.
Потом наблюдает за брюнеткой, увиденной однажды в кино. Там она много пела и танцевала. Сейчас же ходит, гордо подняв голову, мягко ставя ноги. Настоящую артистку Шура увидел впервые и очень удивился, когда она тоже зашла на прослушивание. «Такая поступит», - подумал он без всякой зависти.
Наконец его очередь. Шура входит и замирает у порога, увидя прямо перед собой за столом человека, знакомого по многим фильмам. Идет к столу, останавливается.
- Здравствуйте, - говорят ему.
Эх, забыл поздороваться!
- Извините, здравствуйте.
- Садитесь. - Пока говорит женщина. «Ну, сейчас выдадут» - от этой мысли ему становится жарко.
- Расскажите коротко биографию.
Шура переминается с ноги на ногу.
- Родился в Реченске, там же учился в школе, служил в армии, играл в армейской самодеятельности, а сейчас в народном театре.
- И что играете? - интересуется другая женщина.
- Что выберем. «Если», «Старший сын», «Провинциальные анекдоты». Классику пробовали - «Ромео и Джульетту».
- А вы, простите, кого играли? - вновь интересуется вторая женщина.
- Родственника по линии Капулетти, брата Джульетты.
- И как играли?
- В общем, хвалили...
- Пожалуйста, пройдите, закройте дверь поплотнее, - заполняет паузу мужчина.
Шура вспоминает разговор в коридоре и смекает, что хотят посмотреть его походку. Он даже радуется такому пустяку, но снова с тревогой трогает языком надломленный зуб.
- Читайте, - говорит мужчина.
- Что читать?
- Что знаете.
Шура начинает сбивчиво:
Скажи, Джульетта, так же ль у тебя От счастья бьется сердце? Если так же,
Найди слова, которых я лишен,
Чтоб выразить, что нас переполняет.
Пропой хоть звук из хора голосов,
Которые бушуют в нашей встрече...
Шура вопрошающе смотрит на комиссию:
- Продолжать?
- Да-да, пожалуйста.
...Богатство чувств чуждается прикрас,
Лишь внутренняя бедность многословна.
Любовь моя так страшно разрослась,
Что мне не охватить и половины...
- Достаточно, - останавливает его мужчина. - Пригласите следующего.
Шура выходит в коридор с бухающим сердцем. Садится на подоконник. Перебирает в памяти каждый свой шаг после того, как вошел в комнату прослушивания. Кажется, все плохо. Так он сидит, пока не заканчивается прослушивание. У него что-то спрашивают, он отвечает. Кажется, подходила та, из фильма.
- Ну как?
- Нормально, - ответил Шура.
Через некоторое время выходит секретарша и называет три фамилии. Одна из них ему кажется знакомой. Он не сразу соображает, что это его фамилия. Когда понял, особой радости не испытал. Вокруг него царило отчаяние. «Звезды» страдали. Мамы вытирали слезы, какой-то родитель пытался войти в комнату прослушивания, его не пускали. Девочки, которые уговаривали друг друга не бояться, прижимали платки к глазам.
От этой картины Шуре делается тоскливо, и он отправляется в пивной павильон за углом. Протискивается к стойке. Здесь запивают неудачу абитуриенты.
Потолкавшись немного в очереди, Шура заметил Хачика и кивнул ему. Тот пожал Шуре руку как старому знакомому.
- Попал в списки, молодец! Ближе подходи.
Стали за один столик. К ним подошли еще двое, как выясняется, Реваз и Гарик.
- Хачик, пни мячик, - подмигивает Реваз, когда познакомились. - И среди армян бывают хорошие люди.
- Среди грузин тоже, но реже, - не лезет за словом в карман Хачик. Оба смеются старой шутке.
- А у меня, - вступает в разговор Гарик, - отец-мать русские, а я сам черкес. - Он поднимает нож, которым резал сосиску. - Кинжал в руках джигита - грозное оружие, - и делает большой глоток пива.
- А это, - Хачик кладет руку на плечо Шуры, - мой друг Александр, он из далекого города Реченска. Расстояние, я вам скажу... Это не Ереван и даже не Тбилиси. Он приехал, и я верю в его талант!
- По такому случаю полагается пить хорошее вино, - предлагает Реваз и прищелкивает пальцами.
- Надо пойти в «Валдай», - подхватывает Гарик. - Пить - не самое главное. Людей, Саша, посмотришь, себя покажешь.
Шура глядит на свои туфли, далекие от последних модных образцов, на коричневые брюки, расширенные книзу, закатанную по локти ковбойку, серый пиджак в руках.
- Кафе, так кафе - поехали.
Перед «Валдаем» - длинный хвост очереди. «Тут до утра стоять», - думает Шура. Но Гарик, протиснувшись к швейцару, говорит ему что-то на ухо. Тот кивает и объясняет начавшей было шуметь очереди.
- У молодых людей заказано.
Гарик машет рукой, и Шура, сопровождаемый новыми друзьями, поднимается по лестнице.
Столики почему-то огорожены барьерами. «Как стойла», - думает Шура. Плавает табачный дым, звякает посуда, раздаются взрывы смеха. В сопровождении метрдотеля они подходят к столу недалеко от эстрады. Усевшись, Шура разглядывает посетителей. В глаза лезет затянутая в джинсы высокая блондинка в свободной блузе типа «марлевка», сквозь нее все хорошо видно. С фужером в руке она обходит столы, чокается, целует мужчин и женщин, что-то им говорит.
Кивнув в ее сторону, Гарик говорит:
- Каждый день тут торчит, а как трогательно встречается!
За соседним столом сидит мужчина лет сорока. Изредка обводит взглядом окружающих, бормочет: «Ненавижу Москву... Не-на-ви-жу», - и снова роняет голову на грудь. «Этот готов», - думает Шура.
- Чего это он ненавидит? - спрашивает Шура у Гарика.
- Наверно, из Питера. Аристократ, не любит купеческую Москву, или шиза какой-нибудь. Не обращай внимания. Таких здесь хватает.
Неспешно подходит официантка, забирает меню:
- Сюда можно не смотреть. Есть салат «Столичный», шашлык по-карски, коньяк, «Узбекистан», конфеты. 'Что будем заказывать?
Гарик обводит взглядом друзей.
- Не возражаете? - И берет инициативу в свои руки: - Армянского коньяку бутылку. Что-нибудь из сухих грузинских, шашлыки и овощи.
- Если я все это приволоку, - официантка стучит карандашом по блокноту, - надеюсь, у вас найдется, чем заплатить. - Она улыбается и смотрит на Шуру.
- Конечно, - простодушно отвечает тот, хлопая по карману пиджака.
Реваз сурово смеривает официантку взглядом.
- Вы что, не видите, кто к вам пришел? Мы не студенты. Выполняйте заказ.
- Продолжим разговор, - предлагает Гарик, когда выпили по второй. - Насколько я понимаю, мы все пытаемся попасть в один институт. Давайте по принципу финских лесорубов: «в лесу о женщинах, с женщинами о лесе». Вот ты, Хачик, на какой факультет поступаешь?
- Второй раз на сценарный, - с грустью говорит тот. - Как доходит до рецензирования фильма, выше тройки не поднимаюсь. Этюд хорошо, собеседование нормально, общеобразовательные - есть опыт. По баллам 19-20-й, а в мастерскую набирают 15 человек. Мне надо: пять лет хожу в ассистентах режиссера, положение обязывает иметь кинематографическое образование. Вот пробиваюсь. - Он щелкает зажигалкой, затягивается сигаретой. - Пробьюсь.
- А почему на сценарный, а не на режиссерский? - спрашивает Шура.
- Тоже пробовал. Бесполезно. Я здесь, можно сказать штатный абитуриент. Меня многие преподаватели знают. И родители подарок приготовили на случай поступления. Знаете, как в том анекдоте. - Хачик косится на Реваза. - Приехал Резо в Москву и поступил в институт. Сообщил родителям. Те на радостях шлют ему телеграмму: «Дорогой сынок,, за твое поступление купили тебе машину». Резо пишет: «Не хочу машину, хочу, как все студенты, ездить в автобусе». Вскоре приходит ответ: «Дорогой Резо, мы посоветовались с родными и решили купить тебе автобус, езди, как все студенты», - заканчивает он под звуки оркестра и смех приятелей.
- Ну, давайте за успех, - предлагает Гарик. Тост принимается. Все вопросительно смотрят на Реваза.
- Я должен рассказывать? Давайте сначала потанцуем.. Знаете, почему мужчины пляшут? Чтобы не захмелеть. Пойдемте.
Танцевать он уходит один, а возвращается с той блондинкой.
- Вот, знакомьтесь, Эвелина, династическая актриса. Прадед был крепостным актером, а сама никак главную роль получить не может, не понимают ее. Так, познакомились. Вот Саша с Дальнего Востока. Это Гарик - москвич, а это - наш лучший друг Хачик. Познакомились. Давайте выпьем чего-нибудь.
Блондинка выпивает, присев на краешек стула, закуривает,, потом просит проводить ее к своему столику. Реваз провожает ее и возвращается.
- Женщина должна хоть на мгновение появиться в мужской компании. Она больше не придет. - Он отхлебывает из рюмки. - Я на экономический поступаю. Буду скромным директором кинопроизводства. Знаешь, во сколько обходится постановка самого среднего фильма? -обращается он к Шуре.- Тот разводит руками. Реваз цокает языком и называет фантастическую сумму.
- Таких денег даже Хачик со своей родней за месяц не
заработает. Так что, если идешь в артисты, знай - играть надо. Я сам два раза на' актерский поступал. Первый раз приехал с переводчиком, в папахе и черкеске, только без кинжала, вахтер не пустил...
- А почему с переводчиком? - интересуется Шура.
- По легенде, я спустился с гор, где пас барашков, говорю только по-грузински. Всю комиссию развеселил. Пел, лезгинку танцевал^ А потом Мастер со мной по-грузински заговорил. Спрашивает: «Как в горах погода?» «Жарко, отвечаю. Воздух чистый» «А давно барашков пасешь?» «Как себя помню». «А почем), дорогой, лицо бледное, руки белые? Ты по телевизору видел барашков?» «Видел...» - говорю. Мне советуют в другой раз приезжать.
На следующий год поступаю к другому мастеру. На этот раз напираю на пролетарское происхождение. Сапоги обул, тельняшку под рубашку надел, чтобы выглядывала. Руки комиссии показываю, - до этого месяц в кочегарке работал. Говорю: «Почему рабочему человеку на артиста не даете выучиться и документ по всей форме выдать?» Помните, как в «Чапаеве?» А мне говорят: «Какой же ты грузин, если кочегаром работаешь?»
Реваз делает затяжку, смотрит в зал.
- Так что номера с сапогами, тельняшками, черкесками, телогрейками не проходят. Там тоже люди с юмором сидят. -Захотеть надо сильно. Я вот захотел, - Реваз улыбается, - на экономический поступлю.
- Давай за это, - поднимает Гарик рюмку. - Я тоже свое слово хочу в кино сказать. Мало осталось настоящих мастеров. Драматургия вянет. Впрочем, она и не нужна. Сделаю современную картину, в которой ничего не происходит, фильм без сюжета. Как Бергман, допустим. Смелее надо работать! У нас только из павильона в павильон ездят, вот и все кино.
- Слушайте, интересный у нас расклад получается, - Гарик воодушевляется еще одной рюмкой. - Вот Саша - актер...
- Да какой там актер, - ежится Шура.
- Нет, ты не говори. Черт знает откуда приехал. Тысячи километров. Тут люди из Твери не едут, денег на билет жалеют, а ты... Реваз - директор картины. Хачик и я - сценаристы. Знакомый у меня на режиссерский поступает. Получается созвездие талантов, делающих судьбу прекрасного искусства - кино. - Гарик высоко поднимает рюмку с коньяком. - За наше место в кинематографе!
Потом еще пьют. Шура старается меньше, чтоб не занесло на повороте. Но через час он уже рассказывает какой-то из приглашенных дам о принципе работы двигателя внутреннего сгорания, о своем месте в искусстве, о том, как он любит своих новых друзей, о творческих замыслах.
Просыпается он целый и невредимый на каком-то «квадрате», как говорит Гарик. Деньги, которые он пытался, не считая, вручить официантке, оказались на месте: Хачик и Реваз запихали ему в карманы. И рано утром встает с дивана, держась руками за голову, перебирая в памяти прошедший вечер и дорогу, которая привела его сюда. Стараясь не разбудить спящих незнакомых людей, выходит на улицу, всей грудью вдыхает московский воздух.
И снова он перед длинным столом. Так же раскрыты большие окна, за ними утреннее солнце, чирикают воробьи, пахнет свежестью политого асфальта.
Прямо на Шуру, как и в первый раз, смотрит знакомый человек. Одна его рука - на столе, другая поддерживает крупную, с сединой голову. Он долго смотрит на Шуру, но глаза ничего не выражают и кажутся утомленными. Шура знает - это Мастер.
- Ну, что вы нам прочтете? - вновь спрашивает женщина. - Что-нибудь из ваших, дальневосточных авторов.
Шура задумывается.
Пораньше ляг, спокойно спи,
А утром вспомни так,
Что где-то, родом из степи,
Живет один чудак...
- Со стихами ясно, - прерывает его Мастер. - Скажите, а что вы в жизни умеете делать?
- В каком смысле?
- В прямом. Руками.
- Вожу машину, топором владею, кирпичную кладку могу вести, печку сумею сложить...
- А тягу дать можете? - Мастер улыбается краешком губ.
Шура вспомнил эту байку про «тягу». Мужик слепил печку кое-как, получил деньги, выпил, закусил. Затопили печь, а дым валит в избу. «Ну, хозяйка, - говорит печник, - пойду дам тягу». Вышел за дверь - только его и видели.
- Сено косить умею, - продолжает Шура, - в деревне жил.
- А лошадь запрячь смогли бы?
- А чего же.
- Да ну, - оживляется Мастер. - Ну-ка, расскажите, как будете запрягать в телегу, по порядку. - Он подмигивает сидящим за столом, ослабляет галстук, откидывается на спинку стула.
- Значит, так...
Шура вспоминает терпкий запах конюшни, закуток Петра Максимовича, где висела упряжь. Сюда он приходил, как только появлялся у тетки в деревне.
- Сашок, съезди за «красненькой», лучшего коня дам хоть под седло, хоть в двуколку, - говорил Максимович.
- Да ничего, я на велосипеде.
После второй Петр Максимович, расспросив Шуру про житье-бытье, начинал ругать своих помощников:
- Вот мастера пошли, - ни подковать лошадь, ни объездить, ни случить, ничего не могут...
- А что их, дядь Петь, случать, пусть сами...
Тот начинал горячиться:
- Да ты что! Это ж селекция. Губим коней. У меня пятьдесят голов, из них в работе пять, остальные по деревне рыщут, от рук отбились, одичали. На конях работать надо!
На шум появлялась Нина, его жена. Подперев руками крутые бедра, начинала медленно, постепенно расходясь:
- Залил бельмы, хоть бы парня постеснялся. Совсем очумел с этими конями, днюет-ночует на конюшне, сам в коня превратился, в мерина...
- Да что ты понимаешь в селекции! - пытался защититься Максимович.
- Я, может, в селекции не понимаю, а то, что ты спился,- вижу.
- Ладно-ладно, - говорил тот, - видишь, городской человек, а ты - на чем свет стоит. Кончаем разговор...
Шура перебирает в памяти порядок запрягания.
- Набрасываем седелку, надеваем хомут, поворачиваем его, продеваем в гуж дугу, захватываем с другой стороны гужом, застегиваем подбрюшник, заматываем на оглоблю чересседельник, цепляем вожжи, продеваем в кольцо дуги и крепим к оглобле повод.
- И поехали? - снова подмигивает коллегам Мастер.
- А что, и поехали. «Кажется, правильно запряг».
- Плохая езда получится. Хомут холку собьет, дуга завалится, а рысью погонишь - вся упряжь сползет. Супонь, то--варищ ездовой, затягивать надо, - торжественно заключает Мастер.
«Точно», - удивляется Шура. И проникается уважением к этому немолодому человеку.
- С лошадью заминка вышла, а вот как с машиной? Вы, кажется, шофер по профессии? Вспомните какой-нибудь эпизод из шоферской жизни.
«Хотят узнать, какой я рассказчик, жаль - не готовился., но попробую». И Шура вспоминает.
...В северный район было езды километров пятьсот. В такие рейсы отправляли двух водителей - вести машину поперемен-ке. Ему дали в напарники Витьку Катышева. Как выяснилось потом, его не следовало садить в машину: Витька маялся похмельем, накануне принимал в гости тестя с, Украины, - не то что за рулем, на сидении едва держался. В диспетчерской, с путевкой в руке, благополучно миновал врача, думал, пройдет похмелье в дороге, но нет, силен оказался украинский самогон. Долго икал Витька, стискивал голову руками, пока не отъехали подальше от постов ГАИ. Там, на 132-м километре, он опохмелился. А выпивши - за руль ни-ни, хоть стреляй его, не сядет, да не дал бы Шура. Пришлось самому крутить баранку. А Витька сразу уснул.
Нет хуже для шофера, когда кто-то рядом спит. Машину покачивает, мотор гудит, дождь накрапывает. «Дворники» по стеклу «шик-шик», «спишь-спишь». Шура слушал-слушал, смотрел-смотрел, от ног тепло пошло к животу, груди, веки отяжелели - и задремал Шура. Колеса прихватили бровку,, резко пошли влево, только деревья застонали. Шура и крикнуть не успел. Лежит на спине, голова просунулась к педалям, под руками стекло мелкими кусочками, а сверху давит Витька.
«Ну все: сейчас искра - и полыхнет!..» Память услужливо крутанула киноленты: переворачиваются, горят, взрываются машины, чтобы вытащить трупы, применяют автоген... В тишине было слышно, как стекает на землю бензин.
- Скорее наверх! - толкнул он кулаком. Витьку.
Правая дверца была над головой. Витька открыл ее, вылез, подал руку Шуре. Спрыгнули, отбежали подальше.
«Можно еще что-то спасти», - мелькнула мысль. Шура подбежал к машине и выскочил почему-то с одеялом,.
Пожара так и не случилось.
- Любите свою профессию? - спросил Мастер, когда
Шура закончил.
- Ничего работа, нравится.
- А почему на актерский поступаете? . , ..
- Попробовать хочу.
- Попробовать... - Мастер постучал карандашом по толу. - Попробовать... - Потом поднял глаза на Шуру; - Надо не пробовать, а поступать. Идите,: готовьтесь к другим экзаменам.
Шура вышел за дверь. Неплохо бы заявиться в Реченск и сразу на автобазу. Так, мол, и так, мужики, в артисты приняли. Уеду осенью учиться. Представил, как не поверил бы Начальник. А ребята, наверно, обрадуются. А если не пройду? Неудобно получится. Скажут: хвалился-хвалился и набок свалился. Надо поступать».
Потом была пробная киносъемка. Прошедших два тура абитуриентов загримировали и повели в учебную студию. Шура снимался четвертым. Ассистент режиссера предложил сыграть этюд.
Значит, так. Вы, находясь в отпуске, допустим, в Сочи, получаете срочную телеграмму, в которой трагическое сообщение. Ваш отдыхающий организм и все сознание отказывается ^воспринимать это. Но факт есть факт, и вы должны его принять. Борьбу ваших чувств в этот момент мы и снимем. Поехали, выход отсюда, - показал он на дверной проем. - Подповорачиваясь к оператору, скак столу, а там как бог на душу положит.
Подождите, я так не могу. - Шура подошел к ассистенту. - Я и в Сочи-то никогда не был, телеграмм таких сроду не получал. Что я вам сыграю? Может, что другое?
Другое будете играть на «Мосфильме», а здесь что просят. Так надо. Договорились? Дубль первый, мотор, камера, не волнуйтесь, поехали.
Шура дернулся от двери. На негнущихся ногах подошел к столу, взял воображаемую телеграмму и... улыбнулся.
Ассистент тронул рукой оператора, останавливая съемку, поглядел на Шуру.
- Вы что, рады трагическому сообщению?
- Да не вижу я никакой трагедии. Крутите тут кино...
- Еще один реалист, - зал ассистент. - У артиста должно работать воображение и Чувство перевоплощения. Реализм в искусстве опасен своей реальностью. Режиссер умирает в актере. Слыхали об этом? В данном случае режиссер - я.
«Такой баклан умрет, пожалуй. Палкой не убьешь». - Шу-ра начал злиться.
- Даю вам время на подготовку, - ассистент показал на дверь, - Мы пока с другими поработаем. - И повернулся к оператору. - Набрали артистов...
«Ну зануды, - думал Шура, выйдя за дверь. Доконают Такой съемкой».
- ...Войдите, Кочкарь, продолжим.
Шура взял воображаемую телеграмму, изобразил как мог .на лице страдание и вышел за дверь, махнув рукой.
Перед шгм сидела комиссия. Сколько знаменитостей Шура Еидел впервые. Внутри похолодело. Десятки глаз глянули на него: любопытные, равнодушные, строгие, насмешливые. У кого-то в руках он заметил свою фотографию.
Ветерок слегка шевелил шторами, в тишине назойливо жужжала муха, залетевшая с улицы. Толстой с портрета скорбно наблюдал за Шурой. Вся обстановка ему не нравилась.
Потом он что-то читал, пересказывал основные вехи своей биографии, убеждал комиссию, что не мыслит свою жизнь без кино, что сумеет создать всякие образы. Комиссия это заявление восприняла весело и с энтузиазмом.
- Вы уверены, что кино не может без вас обойтись?
- Уверен - не то слово, не обойдется...
Мастер, беседовавший с ним в прошлый раз, задал неожиданный вопрос:
- О чем «Ромео и Джульетта»?
Шура вспомнил уроки народного театра и ответил квалифицированно:
- О судьбе двух людей и зле, в котором они жили. О человеческой глупой гордости и упрямстве.
- Нет, о ч е м это произведение?
Шуре показалось, что Мастер задал этот вопрос уже с раздражением.
- Вы, наверно, читали... - растерялся он.
- Ну хорошо. Можете быть свободны. Желаю успехов на следующих экзаменах.
Шура попрощался, вышел из института, стал на широкой ступени у входа.
- Эй, земляк!
Шура повернул голову. Справа, на стоянке автомобилей,
копался в моторе таксист, который привез его сюда из аэропорта. Руки его были измазаны, фуражка сдвинута на затылок.
- Подержи-ка эту хреновину, двух рук не хватает.
Дело оказалось пустяковым - прокачать бензонасос, проверить подачу топлива в карбюратор. Шура жадно вдохнул запах бензина. Привычно положил пальцы на рычажок ручной подкачки. Струйка топлива выплеснулась из трубки на двигатель.
- Так, здесь нормально. - Таксист вытер руки тряпкой.--Я сейчас проверну ручкой вал, посмотри.
Через пару минут затянули бензопровод, завели двигатель, - Все нормально, садись. - Шофер пожал ему руку. - Я твой должник, куда подвезти?
- Давай к общежитию.
Машина пошла вниз по улице Вильгельма Пика.
- Долго уже здесь толкаешься? - Таксист настроил зеркало обратного вида на Шуру.
- Две недели.
- Я неделю не посижу за рулем - потом день привыкаю. Форму держать надо. О чем спрашивали на экзаменах?
- Разное. Как дом срубить, печку сложить...
- Они что, на прораба тебя экзаменовали?
- О многом спрашивали. Вот, кстати, ты шофер первого класса. Первого?
Тот кивнул.
- Знаешь, о чем «Ромео и Джульетта»?
- Как о чем? О любви...
- Ну вот, вам в Москве виднее. Тормозни-ка у общежития, я сейчас.
Шура вышел с чемоданом.
- А сейчас давай прокатимся в Домодедово.
Шофер удивленно посмотрел на него.
- Для прогулки далековато...
- Я в один конец, там возьмешь пассажира. Домой надо, а то забыл, как коня запрягать.
- А при чем тут лошади, ты же вроде шофер?
- Да я так, к слову, а то и баранку разучусь крутить.
Всю дорогу молчали. Водитель что-то понял и не задавал вопросов. Только подъезжая к месту, спросил:
- Не по зубам белокаменная оказалась?
- Почему же? - Шура пожал плечами. - Москва от нас никуда не денется. Будь здоров!
Произведение публиковалось в:
"Приамурье мое-1983". Литературно-художественный сборник – Благовещенск, 1983 «АМУР. №03». Литературный альманах БГПУ. Благовещенск: 2004